[...]

Грустнота-то какая! Тленота!

---

[на ночь глядя...]

... запощу-ка я Гавриила в непривычном для него виде. Дрищ дрищом вышел, прости Яхве.


Прослушать или скачать Love Through Vaseline бесплатно на Простоплеер

---

[.]

Мне нужно больше вдохновения, черт возьми. Мне нужно то самое озарение, что свалилось на меня, когда я написал-таки пролог и первый свиток на одной волне. Что мне сделать, чтобы эта самая волна вернулась? Как вообще люди так живут?! Пусть здесь будет хотя бы красивый фобсовский арт, что ли...

---

[рабства кусок]

Ничего путного я сегодня больше не напишу, поэтому просто запощу кусок уже написанного. Решил делать свитки длиннее, и не останавливаться, как только вдохновение иссякло. Даже не вдохновение, а... Я просто боюсь опять все слить. Боюсь, что это опять превратится в сборник сказок, а не серьезное произведение. От раздражения аж руки трясутся.

Прослушать или скачать Spiritual Front Slave бесплатно на Простоплеер

Он приходит в себя от хлесткой пощечины. Воспоминания отступают под натиском реальности, в которой отец стоит над ним с лицом, искаженным бешенством, с рукой, которая больно тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову, с глазами, полными еще не окончательного, но уже безумия. Гавриил слабо стонет, жестами давая понять, что пришел в себя, но отец не отпускает его. Это происходит – принц давно понял это – потому, что Яхве нравится, когда ему больно.
- Ты не делаешь ничего из того, что должен, - ласково говорит отец, и это совершенно не вяжется с выражением его глаз, с его рукой на шее сына. – Ты только пьешь. Для того, чтобы вспомнить? Или для того, чтобы забыть? Отвечай мне честно.
- Чтобы вспомнить, - Гавриил почти хрипит, но руки его лежат на подлокотниках кресла, чтобы не раздражать отца еще больше. – Я пью, чтобы вспомнить. Я не смогу выполнить твое поручение, если не буду знать всего.
- Тебе нужно знать только то, что я сказал. Прочеши здесь все. Каждый миллиметр. Я уверен, что ты сможешь найти здесь… Что-нибудь интересное. И как только ты это найдешь – сразу же доложи мне.
- А ты не сделаешь с этим «чем-то» того, что сделал… С ней?
Яхве неожиданно отпускает сына. Смотрит на него почти грустно. Его красивое, сильное лицо вмиг становится усталым. Он целует Гавриила в лоб и прижимает его лицо к своей груди. Принц слышит биение его сердца. И, как в глубоком детстве, прислушивается к его приглушенному голосу. Руки его замирают в воздухе, так и не решившись обнять, но отцу это и не нужно. Он смотрит куда-то далеко, в недоступные Гавриилу времена. Это его, Яхве, воспоминания. Их не увидеть даже после целого ящика настойки.
- Ты это должен забыть, - твердо, но при этом ласково говорит отец. – Не надо тебе этого помнить. Что было – то прошло. Ты уже решил, что будешь делать дальше?
- Решил. Я получил сведения о том, что то, что ты ищешь, скорее всего, на востоке. Я направлюсь туда, как только соберу необходимые данные. Очень прошу тебя не вмешиваться. Я хочу сам… - Гавриил неожиданно для самого себя осознает, что все-таки обнял отца, и это оказалось приятно. – Я хочу сам с ними договориться. Если мне удастся, может быть… Может быть, я смогу…
- Взять твердь без войны? Этого ты хочешь?
Гавриил не отвечает. Яхве остается с ним еще на некоторое время. Они больше не разговаривают, каждый думает о своем. Гавриил – о том, куда делось то время, когда он мог сидеть у отца на коленях хоть целый день. О чем думает Яхве, догадаться слишком тяжело. В конце концов, он просто молча уходит, рассеянно погладив сына по растрепанным волосам. Принц поднимается с кресла и подходит к высокому, в полный рост, зеркалу. Чтобы встретиться взглядом с яркими синими глазами на бледном лице последнего драконьего генерала. На лице своего деда. На своем собственном лице. Чтобы, не сводя с глаз своего отражения взгляда, снять воздушную нежно-голубую тогу и медленно повернуться к зеркалу спиной. Провести пальцами по коже, обернуться и взглянуть на иссеченную шрамами спину.
- Беги отсюда, сынок, - говорит ему отражение.
- Нет, - принц улыбается, касаясь свежего шрама на пояснице. – Папочка любит меня. Как я могу его подвести?

---

[вдохновения пост]

Сегодня очень эмоциональный день. Медитирую на этот арт, пытаясь структурировать мысли и выразить их печатными символами.


Прослушать или скачать God's Gonna Cut You Down бесплатно на Простоплеер

---

[организационное]

В эпиграфе закреплена ссылка на читальню. Там раздел с Летописью в самом верху страницы, и с точки зрения спокойного почитайкина это проще намного, чем здесь выискивать по тегам. Дублирую записью потому что сам не читаю эпиграфов никогда :3

---

[.]

Иногда разгоняешься так, что твои персонажи смотрят на тебя с другой стороны зеркала, машут руками и говорят: "воу, воу, парень, палехчи!"

Что, конечно, не отменяет того факта, что половина из них мертва.

---

[пост небольшого вдохновения]

Когда я начинаю забывать, зачем придумал Варфоломея, появляется Император Прекраснейший и мотивирует меня одним своим видом. Делюсь с вами прекрасным, дабы лик его преследовал вас ночами.


Прослушать или скачать Your Sex Is The Scar бесплатно на Простоплеер

+2, ворнинг! Слово на букву икс!

---

[славянская матчасть и размышлизмы]

Прослушать или скачать Manu Chao King Of The Bongo Bong бесплатно на Простоплеер

Я вот понятия не имею, как ведется творческий дневник. Типа блокнота, в котором только текст и редкие зарисовки? Или вообще все, что имеет отношение к тому, что ты делаешь? Наверное, из этого и состоит вся моя жизнь: я никогда не могу решить, что же важно, а что нет, и как вообще это делать надо. Жить, то есть.

Тааак. Во втором свитке появилось несколько персонажей из другой мифологии. Матчасть славянской мифологии травяниста и обширна, поэтому я дам ссылку только на ту ее часть, которая лично мне понравилась больше. Здесь можно вкурить матчасть. Не обращайте внимание на сайт, текст приведен четко, а это главное. Наверное, надо ввести новый тег. Богов-то много, и ссылок на матчасти тоже будет немало.

А что делать.

---

[cвиток второй]

Это было давно. Очень давно. Стрела тогда попала ему в бедро. Он дернулся в седле, неловко перехватив поводья, от чего конь заплясал на месте, едва не скинув седока. Он переломил древко стрелы и внимательно разглядел оперение. Стрелы явно принадлежали Велесу. Всадник запрокинул голову и прищурился, глядя на темные кроны деревьев леса, называемого в народе жутким. Солнца за ними нельзя было разглядеть, однако его одиноких лучей, все-таки пробивавшихся сквозь плотно переплетенные ветви, было достаточно, чтобы путешествовать по лесу днем. Сейчас солнце клонилось к закату, света становилось все меньше, и не было ничего удивительного в том, что стрелок промахнулся. Он хотел думать, что промахнулся. Со стороны Ирия послышался конский топот, всадник с трудом выпрямился в седле и прищурился снова, теперь стараясь разглядеть приближающихся к нему всадников.
- Крупного ты зверя подбил, Тарх! – расхохотался Велес, первым увидев всадника. – Только к ужину его не подашь, мясо-то отравленное.
- И тебе привет, - хмуро пробурчал раненый. – Кто же охотится на закате? Все зверье, поди, разбежалось уже.
- Мы не охотимся, - рыжий демиург объехал вокруг всадника, ловко вытащил стрелу из бедра и отбросил ее в сторону. – Учу юного Тарха стрелять из лука. Ты бы лучше ехал с нами. Рану промыть надо, да перевязать как следует. Ты, конечно, бессмертный, но, все ж таки, не совсем.
- Ты знаешь правила, коровий сын, - недружелюбно ответил всадник. – В Ирий я не пойду, благодарю за предложение.
- Ну, как знаешь, - демиург, похоже, не очень расстроился, даже напротив. – Что ты делал тогда здесь, если не к нам ехал?
- Патрулирую лес. Здесь в последнее время неспокойно.
- И то верно, - Велес медленно огляделся. – Иди сюда, малышня. Не бойся, он тебя не покусает. Прирученный.
Всадник крепко сжал поводья, так, что они заскрипели в его руках. Прирученный. Велес замечательно подобрал слово. Как всегда. Юноша, до сих пор стоявший неподалеку, ожидая приглашения, мгновенно отреагировал на слова Велеса и повернулся к всадникам. Один из последних лучей солнца упал на его лицо, превратив его волосы в жидкое золото, а глаза – в отблески речной воды. По аккуратному носу и по-юношески припухлым щекам разбежались веснушки, особенно яркие из-за контраста с бледной кожей. Юный демиург смотрел с интересом, без настороженности, кусая губы. Видимо, не мог решить, улыбнуться ему или нахмуриться.
- Как тебя зовут? – спросил Тарх, отпуская гриву своего коня.
- У меня нет имени, - ответил всадник. – Когда-то было. Теперь нет.
- Но как-то же тебя называют, - юноша улыбнулся и подошел к нему почти вплотную.
- Вы называете меня Кащеем, - всадник поймал себя на мысли, что ему нравится смотреть на лицо этого демиурга с высоты, нравится, что его колено находится так близко от лица, близко настолько, что можно разбить нос. – Бессмертным.
Тарх не отшатнулся, не округлил глаза в испуге. Он продолжал смотреть на всадника все так же открыто и с любопытством, с легкой улыбкой на лице, словно спрашивая его: «правда, что ли?». Не отрывая взгляда от глаз Кащея, юноша оторвал внушительный кусок от своего плаща. Бессмертный чувствовал, как ловкие руки быстро перевязывают рану на бедре, сочившуюся кровью, но не мог заставить себя опустить взгляд. Юноша смотрел так, словно был уже королем, словно правил уже Ирием. И в его взгляде было обещание, в которое Бессмертный хотел, но не мог поверить.
- Когда я стану Пресветлым… - начал демиург.
- Сначала стань, - грубо оборвал его Кащей. – Потом поговорим.
Он резко развернул коня и двинулся прочь, спиной чувствуя, как Тарх провожает его взглядом. Только бы они успели выйти из леса до темноты. Неспокойно в этих лесах в последнее время.
Это было недавно. Стрела тогда попала точно в ствол дерева, мимо которого он проезжал. Всадник осадил коня, с улыбкой глядя на демиурга, несущегося к нему во весь опор по светлой тропе, залитой алыми лучами заходящего солнца.
- Ты приехал, все-таки! – Даждьбог соскочил с коня, преодолевая оставшееся расстояние прыжками. – Все-таки приехал!
- Да, да, - Кащей позволил ему взять коня под уздцы и повести, с удовольствием глядя на повзрослевшего демиурга сверху вниз. – Не мог отказать тебе.
- Тебе нравится? Нравится, каким стал лес?
- Вы говорите, что я – дитя тьмы и хаоса, несу в ваши дома ужас и разрушение, как ты думаешь, нравится мне светлый лес?
- Но я же тебе нравлюсь.
Кащей коротко хохотнул и ничего не ответил. Лес заканчивался, уже видно было Ирий. Прекрасный сад, в центре которого стоял белокаменный дворец, построенный из необычного камня, накапливающего в течение дня солнечный свет, чтобы ночью освещать лес и служить своеобразным маяком для припозднившихся путников. Шпиль его знаменитой Белой Башни скрывался за облаками. Кащей знал точно, что со смотровой площадки на ней отлично видно ее старшую сестру: Черную Башню у гор. Его Черную Башню. Частенько он поднимался на нее ночами, глядя в темноту и находя взглядом тусклый из-за непреодолимого, казалось бы, расстояния отблеск белокаменной твердыни. Отблеск речной воды.
Это происходило сейчас. Тарх стоял на коленях, низко склонив голову, и жидкое золото его волос струилось до самого пола. Речная вода текла по щекам, по побледневшим веснушкам, по искусанным в кровь губам, капала на сжатые кулаки. Перун лежал на своем ложе. Высохший, как дерево в жутком лесу. Кащей видел его ладонь. Пальцы ее были похожи на скрюченные тонкие ветки. Ему не было жаль почившего. Нисколечко. Но Даждьбога он жалел. Это чувство было ему непонятно.
- Ты должен принять решение, - процедил он. – Не я.
- Я не могу, - прошептал Тарх. – Не могу. Я не могу решить! Я не хочу воевать… ни с кем.
- Придется, - Кащей наклонился и рывком поднял демиурга на ноги.
Теперь их разница в росте оказалась очевидной. Даждьбог, даже ссутулившийся, оказался на три головы выше Бессмертного. И дело было вовсе не в том, что Тарх отличался богатырским ростом, напротив, его всегда считали низковатым. Просто Кащей был другим.
- Ты должен рассказать мне, - неожиданно жестко произнес Даждьбог. – Ты должен рассказать мне здесь и сейчас. Кто. Ты. Такой.
- Я не думаю, что сейчас правильное время.
- А я думаю!
Даждьбог вытер лицо рукавом и взглянул на Кащея прямо. От юношеского лица не осталось и следа. Бессмертный с сожалением отметил, что Тарх вырос. Из восторженного наивного подростка он превратился в убитого горем, но все-таки сильного мужчину. Кащей вздохнул, опустился на ближайший стул, закинул ногу на ногу и спросил, отведя взгляд в сторону:
- Ты когда-нибудь слышал о короле-драконе? Да? Очень хорошо. Отец наверняка рассказывал тебе. Рассказывал красивые сказки о том, как ваши достопочтимые предки подверглись вероломному нападению извне. Как на твердь пришли странные твари, и даже объединение не могло бы вас спасти, потому что они были сильнее, умнее и старше. Потому что они пришли за тем, что скрывается глубоко внутри тверди. За тем, что вы считали естественной тюрьмой, куда ссылали провинившихся. И забывали о них. Они пришли, и небеса почернели от их легионов. И тогда появился король-дракон. Когда вы уже приготовились умирать. Когда отчаяние уже захватило вас. Армия короля-дракона истребила их. Воцарился мир, который твои предки тут же начали херить, а твой отец херить продолжил. Идиллия, одним словом. Так? Так. А он рассказывал тебе о великом драконьем генерале? Первом из тех, кто взял на себя обязанность поддерживать мир и спокойствие по всему мирозданию? Снова да? Удивительно. Его зовут Варфоломей. Запомни это имя. Не будет никаких «потому что», просто запомни. Однажды это знание может спасти тебе жизнь. Так вот, рассказывал тебе отец о том, что происходило в этот самый момент далеко-далеко отсюда? Не рассказывал, потому что не мог знать. Узнал много позже. В тот самый момент, как армия короля-дракона спасала ваши никчемные жизни, мир Варфоломея горел, потому что те, кто пришел туда, оказались точно такими же ублюдками, как те, кто пришел к вам. Сильнее. Умнее. Моложе, а потому яростнее и безрассуднее. Три планеты, населенные одной разумной расой. Три. Все они превратились в безжизненные шары, по которым теперь гуляет горячий ветер. Песок и жар. Выжженная земля. И жизни на них больше не будет. Есть несколько вещей, о которых я никогда тебе не расскажу. Если захочешь, будешь искать ответы сам. Я не скажу тебе, где сейчас Варфоломей, потому что сам очень хотел бы это знать. Я не скажу тебе, где сейчас король-дракон, потому что знаю, и унесу это знание с собой в могилу, если когда-нибудь ее заслужу. Я не скажу тебе, что я потерял, не скажу, что вытерпел здесь, но привели меня сюда те самые ублюдки, которые уничтожили мир Варфоломея. Я был рабом, я им остался, ничего не изменилось, менялись только лица тех, кто тешил свое самолюбие моим существованием на этой земле. И теперь мироздание являет вам свою самую прекрасную иронию. К вам снова пришли. Те, кто сильнее вас. Те, кто умнее вас. Те, кто намного старше вас. И что же вы будете делать без короля-дракона, хотел бы я знать? Что вы будете делать без Варфоломея? – Кащей перевел взгляд на Даждьбога, и демиург почувствовал, как похолодели руки и ноги. – Я буду здесь до конца. Не для того, чтобы помогать вам или вредить. Я хочу увидеть, как вы выпутаетесь. Или сгорите. Поэтому, пожалуйста, Джонни. Делай выбор сам.
Тарх отвернулся, обхватил себя руками и отошел к окну. Кащей не сводил глаз с его профиля, отыскивая малейшие признаки страха или хотя бы раздражения. Не находил. Даждьбог смотрел на лес немного задумчиво, изредка хмуря брови или кусая губы, но ничего более. Долгое время он ничего не говорил. Солнце успело скрыться за деревьями, небеса вспыхнули тысячами звезд. В покои несколько раз наведывалась Марена, шепотом спрашивая, можно ли забрать тело Перуна. Даждьбог не отвечал, не отвечал и Кащей. Время текло не медленно и не быстро, так, как и должно было течь, но его течение ощущалось почти физически. Наконец, Тарх прислонился лбом к окну и закрыл глаза, опершись ладонями о подоконник.
- Я соберу великий совет, - глухо сообщил он. – Я читал, что все подобные советы собирались в Черной Башне. Не скажешь, почему?
- Нейтральная территория, - пожал плечами Кащей. – Я думал, ты понял. Мне глубоко до лампочки, что вы там порешите, даже если и друг друга. Зато вы уверены, что в яблочном пироге не будет яда, а из стула не выскочит стилет прямо в ваши царственные задницы.
- Почему?
- Потому что мне глубоко наплевать, Джонни. Мне абсолютно все равно.
- Это неправда, - Тарх резко повернулся, и глаза его сверкнули уже не речной водой, а всей яростью морского шторма. – Это не может быть правдой. Ты либо ненавидишь нас, либо нет. Не бывает никакой середины. Я это вижу так же ясно, как…
- Правда. Не стоит себя утешать, Джонни. Я же сказал…
- Тогда почему, - Тарх подошел к Бессмертному и наклонился, заполнив своим бледным лицом все видимое пространство. – Почему ты все еще называешь меня Джонни?
Кащей тяжело вздохнул и отвернулся, пробормотав невнятное ругательство. Тарх улыбнулся и вышел, оставив Бессмертного наедине с начинающим смердеть трупом бывшего Пресветлого. Вероятно, отправился решать важные государственные вопросы, а именно: как и где именно следует избавиться от трупа, занимающего лучшие покои в замке. Кащей подождал еще немного, дождался Марены и Макоши, призванных привести тело в удобоваримый вид, пожелал им приятной ночи и вышел. Даждьбог успокоился, набрался сил и уверенности. Стоило ему выйти за порог, как новая жизнь и новые обязанности тут же захлестнули его. Вряд ли его стоит ожидать до рассвета. Кащей тенью проскользнул ко входу на Белую Башню, незамеченный никем из рослых стражей, быстро поднялся по винтовой лестнице и вышел на смотровую площадку. Далеко внизу раскинулся Ирий, освещаемый белокаменной твердыней. По саду сновали придворные, во всю шла подготовка к сожжению. Бессмертный запрокинул голову и улыбнулся. Холодный ветер приятно освежал лицо, играл с волосами. У ветра было хорошее настроение.
- Я направляюсь в Асгард, - сообщил ветер приятным мужским голосом. – Ты уверен, что Один оставит город?
- Даждьбог собирает великий совет, - ответил Кащей. – Его упертый отец преставился на закате. Думаю, приглашения уже разосланы. На рассвете мы отправляемся в Черную Башню. Будь готов.
- Буду.
- Есть какое-нибудь сообщение лично для меня?
- Принц желает знать, какое вино ты предпочитаешь.
- Сливовое, друг мой. Такое можно достать только на востоке.
Ветер не ответил, но Кащей знал, что он передаст его слова. Конечно, он не рассчитывал на бутылочку сливового вина, принц не признавал напитков, слабее хорошей медовухи. Бессмертный рассчитывал совершенно, совершенно на другое.
Летопись не сообщает о том, когда именно Кащей (буквально – пленник, раб) Бессмертный появился на тверди. Не сохранилось также никаких материалов о том, каким образом он существовал на протяжении многих веков, до того момента, как был полностью освобожден Даждьбогом Тархом Перуновичем. Тюрьма, упомянутая им в беседе с Пресветлым в день упокоения Перуна (стенограмма прилагается), является природной аномалией данной планеты. Территориально она находится недалеко от ядра. Это место без времени и пространства, вычислить его размеры невозможно, вычислить его возраст невозможно, само его существование опровергает множество законов. По неподтвержденной информации это место называется местными «бездной», используется в качестве тюрьмы для демиургов, совершивших преступления, за которые даже смертная казнь - наказание слишком мягкое.
Степень родства Бессмертного с Варфоломеем на данный момент установлена в точности. Об этом будет рассказано в установленном хронологическом порядке.

---

[Свиток первый]

Прослушать или скачать Moby Extreme Ways бесплатно на Простоплеер

Если бы кто-нибудь спросил Гавриила, каким он помнит себя тысячу лет назад, принц не нашелся бы с ответом. Но если бы кто-нибудь спросил, каким он помнит любого другого члена своей семьи, то непременно получил бы самый подробный рассказ о каждом из своих братьев, об отце и даже о некоторых солдатах, на плечи которых в свое время легла ответственность за его персону. Младший принц с детства отличался наблюдательностью. Возможно, виной тому его особенные глаза, данные отцом для того, чтобы искать. О том, что именно он должен найти, принц имел весьма отдаленное представление, однако уроки по истории мироздания, которые творец давал ему каждое седьмое утро, посещал исправно. Ему нравилось слушать истории о том, что было до них, это позволяло предположить, что будет после. В том, что «после» непременно наступит, принц не сомневался. Теперь уже нет.
Принц отложил книгу, закованную в металлический переплет, аккуратно пристроил рядом перо и нахмурился. Главная площадь королевства, прекрасная в свои первые дни, скрылась под телами погибших. Михаилу пришлось хорошенько поскандалить с отцом, прежде чем тот позволил забрать павших в бою сюда. Он и не позволил бы, если бы Гавриил не встал на сторону брата, а вслед за ним не согласились бы и остальные братья. Теперь проводилась изматывающая процедура опознания, необходимая для того, чтобы имена павших не стерлись из памяти, после чего их тела следовало преобразовать. Отцу не хватало материала для создания новых воинов, и он решил использовать то немногое, что могло бы сгодиться. Такой подход Гавриилу не нравился, но спорить с отцом в вопросах творения он не мог, и потому сдался.
- Как спина?
Люцифер уселся рядом, обняв брата за плечи и бесшабашно улыбаясь. Казалось, улыбка никогда не сходит с его лица, а только трансформируется в зависимости от ситуации. При необходимости она могла быть и наглой, и надменной, и многообещающей. Сейчас она была скорее отчаянной, потому что должна была быть, но на уставшем, заострившемся лице первенца, ей было совсем не место.
- Болит, - признался младший принц, благодарно откинувшись на широкую грудь брата и задумчиво глядя в далекий потолок, на котором причудливо извивались разноцветные узоры искусной мозаики. – Она всегда болит. Ты же знаешь.
- Я здорово перепугался тогда. Мы все перепугались.
- Знаю. Небось, думали, я там концы отдам, нет?
- Думали, ты первый побежишь, - усмехнулся первенец. – Но ты не побежал. Я не поверил, что это ты ползешь. Думал, демиург какой недобитый на смерть нарывается. Хотел уже прибить из жалости, да Михаил не позволил.
- Что ты несешь, - Гавриил рассмеялся и взглянул, запрокинув голову, в изумрудные глаза брата. – Тебя там не было.
- Не было, - неожиданно серьезно согласился Люцифер. – Я был слишком далеко. Прорывался к Асгарду. Отец велел называть это так. На деле же я был занят тем, что собирал остатки того, что было похоже на мой взвод, что еще могло двигаться и не блевало кровью, а если и блевало, то хотя бы не на мои сапоги. Но я видел пожар. Мы все его видели. Поэтому и захлебнулись.
- Они знали, - произнес принц висящее в воздухе. – Они знали, и потому начали с леса. Пожертвовали частью своих войск, чтобы остановить наступление. Знали, что это вас сломает. Что вы будете наступать с оглядкой на меня. Думать, жив я или нет, вместо того, чтобы двигаться вперед. Это моя ошибка, брат. В следующий раз я вас не подведу. Обещаю.
С площади донесся тихий вой. Гавриил снова закрыл глаза, заставляя себя слышать только биение сердца в груди брата, к которой прижимался щекой. Он знал, что этот первый вой положит начало бесконечным стенаниям. На самой грани слуха и потому звучащий так громко, что хочется заткнуть уши, чтобы не слышать его. Отряд Гавриила был уничтожен полностью. Тех, что не сгорели, вырезали демиурги. Сам принц вынужден был сражаться, как ему казалось, с целой армией. Уверенности в этом добавляло и отсутствие боевого опыта. Он быстро устал, руки словно налились свинцом, мечи перестали быть быстрыми и смертоносными, он задыхался от усталости и дыма, но на его счастье демиурги быстро закончились. А посылать новых Асгард не стал. Это не было настоящей битвой, это было всего лишь предупреждением. Почти отеческим наставлением Одина: не суйся. Не ходи, небожитель, в наши леса. Там страшно и пахнет гарью пополам с мертвечиной. Не важно, как широко мы улыбаемся тебе, когда ты, тайком ото всех, приходишь без оружия в наши дома. Не важно, как низко мы кланяемся тебе при встрече, когда ты приносишь нам свои дары, и когда забираешь наши. Не важно, как глубоко и искренне мы уважаем тебя и твое стремление получить наши земли без войны. Не суйся. И своим не давай. Иначе снова будет огонь, снова будет страх, сковывающий руки и ноги невидимыми цепями. Снова будут крики, и снова ты будешь смотреть на половину солдата, цепляющуюся за твои ноги, с вытекшими глазами и сожженным лицом. И снова не будешь знать, что ответить ему на незаданный вопрос. Ты знаешь, почему мы не убили тебя, маленький принц. Ты знаешь, почему мы позволили тебе уйти.
- В этом не было твоей вины, - голос Люцифера вырвал принца из размышлений, заставил снова услышать глухие стенания с площади. – Это наша общая ошибка. Мы изначально недооценили противника.
- Это ошибка отца, - грубее, чем следовало, заметил Гавриил. – Он понятия не имеет, как следует вести войну такого масштаба. Пусть его собственный отец был одним из великих драконьих генералов, какое это теперь имеет значение? Не его отец, а он ведет нас в бой, и убивает нас. Не его отец, а он совершает ошибки, цена за которые слишком высока. Он должен доверить это тому, кто разбирается в этом лучше.
- Михаил, - Люцифер задумчиво закусил губу. – Идея хороша, но откуда тебе знать, что он справится? Ты не видел его лицо, когда…
- Все я прекрасно видел, - огрызнулся Гавриил. – Прекратите оберегать меня. Я справлюсь.
- Хотелось бы верить, малыш. Хотелось бы верить.
Гавриил не мог рассказать брату всего. Не мог объяснить, на чем зиждется его уверенность, потому что за этим последовали бы вопросы, множество вопросов, на которые принц не хотел и не мог ответить. Многого он не помнил, многое забыл сознательно, но кое-что намертво запечатлелось в его памяти. Глаза, что дал ему отец, не были с ним от рождения. Он получил их несколько позже. Он получил их, чтобы искать. И видел намного больше, чем хотелось бы. Открывая глаза каждое утро, он видел тьму. Тьма была живой. Клубилась у ног, окутывала покрывалом атмосферу планеты. Где-то на тверди ее было больше, где-то – не было совсем. Тьма жила, дышала и указывала путь. Недавно у тьмы появился голос. Иногда он говорил, иногда шептал, иногда шипел еле слышно, так, что приходилось изрядно напрягать слух. Его считали рассеянным, но на деле он всегда был собран и напряжен словно струна. Готовый слышать тьму, готовый следовать за ней, куда бы она его ни привела. Сейчас тьма вела его на твердь, и Асгард был одним из пунктов, куда ему следовало добраться, чтобы собрать все детали головоломки. Иногда он видел сны. Странные сны, похожие на воспоминания, вырванные из чьих-то душ силой, потому что отрывочные образы никак не хотели складываться в единое целое. Гавриил думал, что виной всему глаза. Похоже, он видел ими даже во сне. Даже никуда не глядя. Было это прошлым или будущим, Гавриил не знал. Не хотел знать. Всюду, куда бы он ни взглянул, была смерть. Девственная чистота забвения. Тьма лизнула его ладонь. Люцифер смотрел прямо на него, но не видел этого. Не видел того, как мягкие, почти нежные отростки тьмы опутали тело его брата, нашептывая, направляя.
- Мы не сможем взять Асгард с наскока, - задумчиво проговорил Гавриил как бы для самого себя. – Оборона слишком внушительна, мы потеряем всех, если вздумаем пойти напролом. Эффекта неожиданности уже не получится, отец испортил все своей самоуверенностью и самолюбованием. Уверен, они уже приняли меры против нападения сверху.
- Что ты предлагаешь?
- Предлагаю отправить к ним невидимого. Достаточно одного. Без связи с нами. Без поддержки в случае чего. Если есть оборона, есть и ее план. Демиурги слишком примитивны, чтобы держать в голове столь разнообразные сведения. У них наверняка есть чертежи или что-то в этом роде. Выкрасть. Доставить нам. На этом все.
- Все?
- Либо мы найдем слабое место обороны, пробьем ее и возьмем Асгард, либо оставим его в покое и ударим по Олимпу.
- Почему по Олимпу?
- Потому что они этого не ожидают. Сейчас мы на севере. Демиурги рассчитывают, что, отказавшись от Асгарда, мы нападем на Ирий. Сейчас воины последнего готовятся к отражению нашей атаки. Олимп же абсолютно спокоен, уверенный в том, что мы последовательны, и, кроме того, слегка перебиты. Они считают, что мы не станем вести войну на два фронта. Михаил скажет, что мы будем это делать. Не на два. На три, на четыре, если потребуется. Ударим сразу по всем направлениям. Накроем всех разом, перебьем им пути к объединению.
- Уже говорил с главнокомандующим? – улыбнулся Люцифер.
- Не далее как этой ночью, - согласился принц. – Спросил его, что он думает. Мне понравился его ответ.
- И что же решит отец?
- Пока не знаю, - Гавриил мягко улыбнулся. – Я еще не придумал, что ему сказать.
- Ну, думай тогда, думай, - Люцифер резко поднялся, и Гавриил едва не упал с подоконника, смешно взмахнув руками и уронив книгу с пером. – Надеюсь, я первым услышу новый указ?
- Всенепременно, - пообещал принц, приводя себя в порядок и собирая разбросанные вещи. – Я оглашу его, как только он будет подписан.
Первенец потрепал младшего брата по и без того взъерошенным волосам, одарил его самой ободряющей из своих улыбок и удалился, весело насвистывая навязчивую мелодию непотребной песенки, которую Самаил сочинил на досуге для поддержания боевого духа солдат. Ответом ему был тихий, ввинчивающийся в уши вой с главной площади.
Мефодаил стоял у тела своего командира, когда на брусчатку рядом с ним медленно опустился белоснежный цветок. Опознание невидимых затягивалось по понятным причинам. Многие из них так и остались ветром, многие материализовались лишь наполовину, и далеко не всегда половина оказывалась верхней. Опознавать приходилось по рукам, стопам или внутренним органам. По рядам регулярной армии вовсю бродили шутки о богатом внутреннем мире элитных войск небесного королевства, и Мефодаил отдавал им должное. Разумеется, глубоко про себя. Неприязнь регулярной армии к его войскам не была для солдата новостью, и теперь в общем отчаянии она лишь усилилась вместо того, чтобы потеряться. Конечно, им тяжело было признать, что малочисленные отряды разведчиков, сотканных из ветра и всего лишь малой толики земли, по непонятным причинам ценились куда больше, хотя создавались легче. Мефодаил тяжело вздохнул, наклонился, поднял цветок и нежно отряхнул его лепестки от пыли. Младший принц желал его видеть.
- Значит, Асгард, - сказал Мефодаил вслух.
Лежащий перед ним командир не мог ему ответить. Он и при жизни-то не отличался разговорчивостью, а уж теперь-то ждать от него и вовсе было нечего. Как знать, может быть, уже завтрашним утром на этом месте будет лежать его тело. Выйдет ли принц из цитадели, чтобы взглянуть на него? Возложит ли на него последний цветок или просто выглянет с балкона, ограничившись молчаливым участием? Мефодаил легко взлетел на искусную ковку балконных поручней, поиграл с занавесками, не решаясь войти без стука.
- Ты заставляешь меня ждать.
Гавриил выглянул из покоев с недовольной миной на лице, долженствующей обозначать крайнюю степень бешенства. Мефодаил едва сдержал улыбку. Вечно юное лицо, так и не повзрослевшее, несмотря на то, что ему довелось пережить в горящем лесу, без помощи, без связи, без надежды на спасение. Солдат вошел в покои, аккуратно вернув занавеси в приличествующее им положение, остановился чуть позади принца, любуясь плавными движениями особы королевских кровей.
- Я…
- Если ты скажешь, что испугался за меня, я прикажу высечь тебя на главной площади портянками моего отца, - зло прошипел принц, откупоривая бутылку дубовой настойки и разливая напиток по стопкам.
- Ну что ж, в таком случае, я нисколечко за вас не волновался.
- Рад это слышать. Потому что твое дело убивать, - синие глаза взглянули жестко, неожиданно жестко для детского лица. – Запомни это хорошенько, офицер.
- Я…
- Ты не ослышался. Высочайшим указом. Кто-то должен взять невидимых под контроль, и отец желает, чтобы это сделал ты. После Асгарда они будут носить тебя на руках.
- Отец этого желает? – уточнил Мефодаил. – Или вы?
- Для тебя, - Гавриил лихо опрокинул стопку и уткнулся носом в рукав. – Для тебя это не имеет значения.
- Напротив, - офицер мягко отвел руку принца от лица, прикоснулся пальцами к бархатной щеке. – Для меня это очень, очень важно.
- Ты отправляешься сейчас же, - принц ответил на долгий взгляд таким же долгим, пронзительным взглядом. – Не медля ни минуты.
Холодный ветер раздул занавеси, вылетел в окно, оставив после себя легкий аромат разочарования. Он знал, что значит «сейчас же», и не собирался рисковать новым назначением. Напротив, следовало упрочить свои позиции. Когда же еще, если не сейчас. Принц устало опустился в плетеное кресло и опрокинул еще одну стопку. Он еще успел подумать о том, что следовало бы распорядиться подать уцелевшим по стаканчику такой же отменной бормотухи, прежде чем заснуть.

Летопись Небесного Королевства не называет точной даты появления Яхве в атмосфере тверди. Она говорит лишь о том, что, утомленный длительным путешествием, основатель Королевства с первенцем на руках остановил свой взор на одной из планет отдаленной солнечной системы. Место, выбранное для отдыха, настолько пленило творца своей красотой, что он решил остановиться, прекратив свои скитания по Вселенной. Летопись так же сообщает, что атмосфера тверди и ее свойства идеально подходили для проекта, начатого творцом еще на родине. При ближайшем знакомстве с поверхностью выяснилось, что ее населяют демиурги, сходные по своим свойствам с творцами, однако не способные использовать дарованные им способности в полной мере. Началось создание королевства. Первой была построена цитадель. Затем, по мере пополнения численности войск – казармы. Управившись с основными оборонительными силами на случай обнаружения, Яхве создал своих сыновей, венец творения. Всего их шесть. Люцифер, созданный еще до начала странствий, блистательный первенец и талантливый творец. Михаил, защитник королевства, гениальный стратег и мудрый военачальник. Самаил, мастер иллюзий. Уриил, огневая мощь королевства, способный высечь искру даже из капли воды. Рафаил, мастер исцеления. И Гавриил, младший принц королевства, глашатай и летописец. Ищущий, как называл его Яхве. О том, что именно должен был найти ищущий, летописи известно. Об этом будет сообщено в установленном хронологическом порядке.

---

[рабочее]

Ввиду переосмысления автором структуры летописи предыдущие свитки отправляются в раздел сказок. Соответствующий тег проставлен, потеряться ничего не должно. Ибо. Все, что написано, должно существовать. Другое дело, что существовать оно будет в несколько ином варианте.

Ворнинг: возможна бессмысленная жестокость. Арррррр!

Вдохновение снизошло, едрить его драконом поперек сто двадцать раз

---

[Покорение тверди]

Наконец-то написался пролог. Не прошло и года. К вопросу о том, какой должна быть и будет летопись. Хеппи-энда не будет.



Небо пылает. Огромный огненный шар, дающий тверди тепло, медленно опускается за горизонт, окрашивая темно-серые облака в ярко-алый цвет. Небо пылает. Слышен треск падающих деревьев и крики бойцов. Отвратительный, бьющий по ушам, сверлящий звук. Тонкий, захлебывающийся в крови, визг. Воин в черных от крови доспехах медленно выпрямляется и движением головы отбрасывает за спину растрепавшиеся волосы. Его шлем давно потерян, по лбу медленно ползет капля тягучей темной крови, оставляя за собой грязный след. Воин тяжело дышит, дыхание сбилось во время битвы, требуется время, чтобы его восстановить. Он запрокидывает голову и смотрит на небо. Если смотреть так, то над самим собой видно лишь тьму. Огненный шар почти скрылся за горизонтом, но звезд нет. Все небо затянуто тучами. Едкими, разрывающими легкие, тучами. Дымом от горящих лесов и тел. У воина слезятся глаза. Он закрывает их, и его искусанные губы кривятся в беззвучном плаче. Если бы кто-нибудь остался рядом с ним, кто-то, способный хотя бы слышать, то он непременно разобрал бы в бессвязном шепоте несколько осмысленных слов. Из которых, при желании, смог бы сложить вполне осмысленное предложение. Отец. Что. Ты. Сделал. С нами. Неподалеку слышится треск ветки, сломавшейся под ногой бегущего бойца. Воин открывает глаза и поворачивается на звук. Из горящего леса навстречу ему бежит тело, объятое пламенем, неспособное уже даже кричать. По щекам тела текут лопнувшие от жара глаза. Воин поднимает руки и опускает их. Тело падает, разрубленное пополам. Воин смотрит на него, неспособный определить, что именно сейчас чувствует. И кого именно сейчас видит. Своего? Чужого? Это не имеет значения. Сейчас значения не имеет больше ничто.
- Обходите их с фланга! Рафаил! Где он, дракон его задери?! Где Рафаил, едрить вас всех! А, мать!
Звуки возвращаются медленно, но верно. Воин в грязных доспехах молниеносно возвращает парные клинки в ножны, надежно закрепленные на бедрах, и трогается с места. Он идет на голос, потому что без этого голоса не будет его самого. Не будет ничего, если голос замолчит, захлебнется, как голоса тех бойцов в лесу. Бойцов, с которыми он вырос. Которые катали его на плечах. Бойцов, которые шли в атаку и умирали с его именем на губах.
- Пленных не брать, ясно вам, ублюдки?! Всех к драконовой матери! Кто-нибудь видел Гавриила? Меф! Метнулся ветром на десяток миль вокруг! Если хотя бы кого-нибудь… Если найдешь хотя бы кого-нибудь похожего…
Голос спотыкается. Слышно теперь только тихое нашептывание солдата, стоящего рядом. Главнокомандующий стоит на возвышении, сжав побелевшими пальцами древко копья, глядя невидящим взглядом на то, что происходит вокруг, не находя ни одного знакомого лица, потому что лиц больше нет. Когда это случилось? Как? Почему быстрая победоносная война обернулась истреблением победителей? Если бы солдат прислушивался к тому, что бормотал его командир, он наверняка бы услышал одну фразу, заевшую в потрясенном мозгу. Отец. Что. Ты. Сделал. С нами. Главнокомандующий не видел брата с того самого момента, как оставил его в лесу на случай, если потребуется подкрепление. Лес вспыхнул в первую очередь. «Они знали», - билась предательская мысль. Они знали, и потому подожгли лес. Когда оттуда побежали первые бойцы, объятые пламенем, он тронулся, было, с места, но копье удержало его. Здесь было его место, и нельзя, ни в коем случае нельзя было с него сходить. Там, в лесу, всего лишь резерв. Кто знает, что они сделали бы, если бы знали, что на самом деле в огне, под падающими деревьями, между мертвых и страдающих живых, была вся его жизнь.
- … здесь.
- Что? – Михаил поднял голову, рассеянно глядя на бледного Мефодаила.
- Гавриил здесь.
Главнокомандующий взглянул через плечо солдата, и копье медленно поползло прочь от его руки. По полю, изрытому ногами бойцов, по земле, с трудом отбитой у неприятеля, шел, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, его младший брат. Каждый его шаг отдавался в сердце главнокомандующего ударом стилета. Каждый взмах ослабевших рук бил под колени, заставляя двигаться навстречу, невзирая на то, что должен, обязан стоять. Гавриил шел быстро, но казалось, что прошла не одна вечность перед тем, как он остановился напротив брата и поднял на него взгляд опустевших глаз. Мефодаил тактично отошел в сторону, временно взяв командование на себя, потому что время на этом пятачке земли остановилось, и потерянный лес не имел значения, как не имел значения давно проигранный бой.
- Я убил их, - глухо произнес Гавриил. – Я убил их. Всех.
И упал в крепкие руки брата, сотрясаясь в рыданиях и сухих рвотных позывах, встал на колени, увлекая Михаила за собой, вцепившись в его широкие плечи слабыми пальцами с ободранными ногтями. Широкие ладони главнокомандующего заскользили по спине одного из небесных генералов, и стало ясно, что спина его иссечена вдоль и поперек, что это не доспех, а кровь давно запеклась и ссохлась, превратившись в болезненную корку, а волосы, прекрасные антрацитовые волосы с отливом в синеву, сбились в колтун и висят мокрыми прядями.
- Рафаила сюда! Немедленно!
- Живой, - неожиданно тепло и нежно произносит Гавриил. – Ты живой.
Небо горит. Отступление армии Небесного Королевства выглядит так же внушительно, как нападение. Самаил прикрывает маневр иллюзией, искусственно увеличивая число отступающих. Кажется, словно они вовсе не понесли потерь, и поднимаются в небо победителями, сияющие, сильные, уверенные в скорой победе. На деле же в Королевство возвращается небольшая горстка, поддерживаемая невидимыми войсками и мастерством Рафаила. Вернувшись, они проходят нестройной толпой в сторону казарм, и только принцы отходят в цитадель.
- Мой мальчик, - причитает Яхве, принимая Гавриила на руки. – Что вы сделали с моим мальчиком, бездарные ублюдки?! Что вы сделали с моим мальчиком?!
- Отец, - Гавриил проводит рукой по бледной щеке творца. – Что ты сделал с нами?
Небо горит.

---

[Завершим гештальт]

Исписся ты, исписся в недотрогу!©

Сказка третья. Вестник.


Конец времен – тема, от которой человечество никогда не откажется. С трепетом и надеждой ожидает оно дня, когда явится Судья, и решит все за них. Кто виноват, кто нет. Кто достоин вечных мук, кто – вечной благости. Но время идет, а Судья все не приходит, что наводит на мысль, что все это ложь, что нет никакого конца времен и никакого Судьи, и все это люди выдумали сами для себя, чтобы регулировать свое поведение и успокоить обиженных тем, что однажды их обидчики поплатятся за все разом. Человечество живет, отпавшее от своих пастухов, забывшее о них, и потому не знает, не хочет знать, сколько уже раз близился тот самый конец. И сколько уже раз находился тот самый Судья, который мог бы взять на себя труд уничтожить их всех разом, не особо заботясь о том, чтобы вычислить, кто из них заслуживал такого отношения. В этот раз Судья был настоящим. На мысль об этом наводил хотя бы тот факт, что о нем говорилось в самой древней книге мироздания, начатой еще королем драконом. Король дракон, несомненно, существовал, а значит, и Судья существовал тоже. Император-спутник Небесного Королевства поднял голову, откинул иссиня-черные волосы со лба и внимательно посмотрел на небо. Солнце в Королевстве не заходило никогда, однако это не мешало его удивительным глазам видеть каждую звездочку, включая те, свет которых должен был достигнуть этой точки мироздания через многие годы. Судья приближался. Окажется ли он таким, как описывают, или же есть смысл еще надеяться на спасение? Император-спутник отложил кисть, чтобы не посадить кляксу на холст, осторожно подул на краску и улыбнулся, довольный результатом.
Верховный Император не выходил из своих покоев с тех пор, как была установлена связь с Судьей. Вся семья была собрана в главном зале цитадели, и все слышали голос Судьи, явившегося за драконом. Таково было его предназначение, такова была воля мироздания, недовольного тем, как его создатель ухаживал за ним. Что-то кончается. Но начинается ли что-то новое, или привычный мир всенепременно рухнет в пучину хаоса и непрерывных войн? Император-спутник прикрыл глаза, вспоминая каждое слово, сказанное однажды отцом о Судье. Что о нем известно? Что можно о нем сказать? Когда это началось? В тот ли момент, когда император-спутник послал шифр, известный одному дракону, в координаты, неизвестные вовсе никому? В тот ли момент, когда все зеркала в его покоях взорвались, осыпав его осколками? В тот ли, когда дракон спрятался в самой глубокой точке земного океана и экранировал себя от любого воздействия? Нет, гораздо, гораздо раньше. Когда? Наверное, в тот момент, когда он увидел его глаза, сияющие, словно самые яркие звезды в черных небесах. В мозгу возникло легкое щекотание, и голос Судьи заполнил его, как вода заполняет сосуд. Полностью.
- Что ты видишь, когда смотришь на свое отражение в водах быстротечной реки? – спросил вестник конца.
- То же, что и ты, когда смотришь на свое, - мягко и дружелюбно ответил император-спутник.
С этого все началось. Миллионы лет назад. Когда император-спутник был еще младшим принцем Небесного Королевства, а Судья лежал, погруженный в глубокий сон, так далеко, что невозможно было даже представить, что существует что-то в такой дали. Нечеткие сны, за которые нельзя было даже зацепиться. Нечеткое ощущение, что что-то в них есть, что-то настоящее, скрытое от него. Этого было достаточно, чтобы цепляться. Чтобы пытаться поймать. А потом появились судьи, названные так, чтобы обозначить их принадлежность к вестнику конца. Отец вывел их род, пытаясь восстановить уничтоженную расу Судьи. Уничтоженную теми, на чью землю они пришли. Ирония мироздания порой потрясает воображение. Среди них нашелся один особенный. Тот, что не накидывал капюшона на лицо, позволяя разглядеть себя получше. И вскоре принц перестал понимать, кого видит перед собой, потому что жизнь его закрутилась стремительно, и глубоких потрясений на него свалилось столько, что любой другой давно сошел бы с ума. Принц же лишь расширил сознание. И взглянул в глаза Судьи через глаза его далекого потомка, выведенного искусственно и не способного прожить хоть сколько-нибудь долгую жизнь. Но всячески подготавливавшегося к его возвращению. Возможно, все это время он провел, слепо следуя случаю и воле мироздания. И не было в том его желания, не было в том никакого его участия. Только слепая судьба. Возмездие. Новое начало. Окончательная смерть.
Вестник оказался совсем не таким, как император-спутник себе представлял. Внушительного вида доспехи, частью которых он стал давным-давно, ярко блестели на солнце, но странным образом обезличивали. Гавриил почувствовал странную грусть от того, что невозможно было теперь взглянуть в сияющие белым светом глаза без зрачков и белков. Глаза, из которых струилась сама жизнь. Разве может быть кто-то с такими глазами вестником конца? Разве может? Император-спутник сделал шаг, но Верховный Император схватил его за предплечье, запрещая приближаться к гостю.
- Мы выполнили твои условия, - сказал Верховный Император. – Можешь брать след. Тебе никто не помешает.
Часть доспеха, изображающая голову, медленно кивнула, и Судья легко прянул с места, словно не он постоянно таскал на себе неподъемный для любого другого груз из металла, закаленного драконьим огнем. Император-спутник остался стоять. Краска на холсте к тому времени совершенно высохла, и он опасался лишь, что кто-нибудь наступит на холст, оставленный на полу, испортив оттиском своего ботинка воспоминание, которое император-спутник лелеял всю свою жизнь.
Он пришел на рассвете. Легко взобрался по стене прямо в раскрытое окно и уселся на подоконнике, чудом не проломив его своим весом. Император-спутник поднял голову над подушкой и неуверенно улыбнулся. Он совершенно не успел подготовиться к встрече, точнее – готовился к ней в другое время и другом месте. Но Судья не собирался ждать его готовности, и теперь рассматривал его, склонив металлическую голову набок. Ворох одеял, десяток подушек, спутанные сном длинные волосы цвета самой глубокой ночи, блестящие от возбуждения синие глаза, пухлые губы, в уголках которых запеклась кровь, болезненный румянец на бледном лице. Вестник спустился с подоконника и наклонился над кроватью, заставив императора-спутника отпрянуть, потерять равновесие и упасть на подушки.
- Кто тебя бил? – спокойно поинтересовался Судья, взяв узкий подбородок императора в металлические пальцы. – Твой брат? Который?
- Я сделал это сам, - ответил Гавриил. – За то, что сказал о тебе. За то, что хотел сказать.
Судья присел на край кровати. Подоткнул одеяло. Ласково пригладил взъерошенные волосы императора-спутника. Лязгнул металл. Гавриил спрятал лицо в широких ладонях, отчаянно шмыгая носом.
- Посмотри на меня, - попросил Судья, и было в его голосе что-то такое, что заставило императора поднять голову.
Серая кожа, мягкая на ощупь, совсем не такая, как у искусственных судей. Тонкие провода, соединяющие его с экзоскелетом, хочется оборвать, чтобы они не портили, не калечили прекрасное, тонкой работы лицо. Большие, теплые, совершенно точно теплые глаза, из которых течет сама жизнь, словно огонь, пылающий внутри, не может находиться взаперти, не хочет быть ограниченным одним лишь телом, ищет выхода, и изливается на весь мир вот так. Через глаза. Как звезды на ночном небе. Самые яркие, самые…
- Я разберусь с драконом так быстро, как только смогу, - пообещал Судья. – И обязательно вернусь. Я останусь здесь, с тобой. До тех пор, пока ты не решишь, что можешь без меня обойтись. Договорились?
- Не верю тебе, - хрипло проговорил император-спутник. – Вы всегда уходите. Все. Сначала отец. Потом Смирре. Теперь ты. Ты уйдешь и никогда не вернешься. Никогда не найдешь его, потому что такая битва не должна быть, потому что не бывает никогда решающих сражений такого масштаба. И будете вы вечно скитаться, бегая друг от друга, а я к тому времени умру, потому что свет моей звезды иссякнет, и…
- Так было раньше, - мягко заметил Судья, осторожно поглаживая металлическими пальцами побледневшую щеку императора. – Что-то кончается, малыш. Что-то начинается. Так всегда было и всегда будет. Для того, чтобы кончилось одиночество, требуются как минимум двое.
- Однажды отец спросил меня…
Судья улыбнулся, и Гавриил замолчал, отвечая на его улыбку. Потом металлические пластины встали на свое место, вестник поднялся и исчез в окне, не прощаясь, оставляя за собой легкий запах космического ветра. Император-спутник поднялся с кровати и неожиданно вспомнил, что так и не показал ему холст. Возможно, это было к лучшему, потому что изображение на холсте не могло идти ни в какое сравнение с тем, что ему позволено было увидеть. Укладываясь спать снова, провожая глазами металлический корпус Судьи, еще виднеющийся в проеме окна, император-спутник внезапно понял, что он, наконец, повзрослел. И, конечно, теперь точно знает ответ на вопрос, что задал ему Яхве в ту пору, когда он еще мог пошевелить каждым пальчиком на своих детских ногах. Жаль, что больше не было Яхве, чтобы сказать ему об этом. Что-то кончается. Император-спутник уткнулся носом в подушку, улыбаясь воспоминаниям о руке на своих волосах и заботливо подоткнутом одеяле. Что-то начинается.

---

[сказки небесного королевства]

Еще одна сказка на ночь. Хочется теплого чего-то, но снова вылезает грусть-тоска-печаль-беда

Сказка вторая. Бог начала, бог конца.

Гавриил очень любил, когда отец приходил к нему перед сном и усаживался на край кровати, чтобы подоткнуть ворох одеял. После этого он всегда ласково гладил пушистые волосы сына, улыбался тепло и немного задумчиво, устраивался поудобнее и рассказывал сказки. Гавриил не знал, выдумывал ли отец все рассказанное сам, пересказывал ли услышанное от своего отца или озвучивал вычитанное в книгах, да это и не имело значения. Сказки неизменно оказывались интересными, да настолько, что спать совершенно не хотелось до самого их конца. Вот и этим вечером Яхве уселся на край кровати, подоткнул одеяло и улыбнулся.
Маленького принца охватило предвкушение. Маленькие пальчики на ногах растопырились от возбуждения, личико покраснело, а глаза заблестели так, что впору было подозревать готовящуюся шалость. Но принц всего лишь ждал, и не мог дождаться, когда отец начнет. А тот все тянул и тянул время, наслаждаясь близостью с самым младшим и самым любимым сыном, рассеянно пропуская тугие черные пряди между пальцев изящной руки.
- Сегодня я расскажу тебе кое-что особенное, - пообещал Яхве, и принц запыхтел от переполнявшего его волнения. – Что-то важное, так что запомни это хорошенько, малыш. Возможно, однажды эта сказка пригодится тебе, и ты вспомнишь своего старика с благодарностью.
- Папочка, - Гавриил положил маленькие ладошки на впалые щеки отца, и тот улыбнулся еще шире. – Рассказывай быстрее, иначе я засну, а мне ужасненько интересно, вот так.
- Ну что ж, - Яхве поцеловал пухлую ладошку, приглушил свет мановением руки и заговорщицки наклонился к сыну. – Тогда слушай.В любой мифологической системе, какой мир ни возьми, существует бог, давший всему жизнь, и тот, кто эту жизнь заберет. Если углубиться в изучение самой сути мифологии, становится ясно, что о полном уничтожении речь не идет, скорее, о смене порядка, так что утверждение об абсолютном добре и абсолютном зле перестает иметь какой-либо смысл. Однако, речь не об этом, а о том, что случилось давным-давно, когда не было еще ни тебя, ни меня, ни даже нашего мира, которого ты, родной, никогда не видел. В самом начале времен, когда король дракон только учился управлять собственной силой, космический ветер привел его в один отдаленный мир, созданный одним из первых. Мир этот состоял из существ, немного похожих на нас внешне, но при этом совершенно отличавшихся по строению. Не буду утомлять тебя описанием их богатого внутреннего мира, достаточно лишь отметить, что кожа их была серой и плотной, глаза сияли как звезды в ночном небе, а выражаться таким поэтичным и нежным языком, как они, не мог никто во Вселенной, даже дракон. Теперь уже сложно сказать, при каких обстоятельствах король туда попал, однако покинул он этот мир не один. Восхитившись плодами трудов короля дракона и справедливо рассудив, что ему потребуется помощь в поддержании порядка в зарождающейся Вселенной, один из жителей этого мира последовал за ним, поклявшись никогда не покидать его и свято блюсти неприкосновенность каждого мира в отдельности. Это был первый солдат, первый из тысяч, последовавших за драконом, которых мы знаем, как блистательную королевскую армию, смертоносные отряды, о которых я тебе уже рассказывал. О самом Первом не известно уже почти ничего, кроме того, что был он невысокого роста, что, однако, не помешало ему стать настоящей легендой, память о которой не стерлась до сих пор.
Шло время, армия множилась, защищая миры, подвергнувшиеся нападению со стороны более агрессивных соседей, слава Первого шагала впереди него, и ему уже не было нужды участвовать в сражениях. Каждому он давал ровно сутки на то, чтобы отказаться от своих притязаний и сложить оружие, и в большинстве случаев, устрашенные рассказами о его жестокости, агрессоры сдавались, и кровопролитных битв удавалось избежать. И действительно, им было чего бояться. Невысокий его рост и небольшую физическую силу дракон компенсировал особыми доспехами, давшими ему четыре с лишним метра в рост, и увеличившими его мощь в тысячи раз. Вынужденный постоянно вмешивать в вооруженные конфликты, Первый окончательно сросся со своими доспехами, и настоящего лица уже никто не вспомнит. Особым же его умением был полный контроль гравитации, который сводил на нет любую попытку пойти против него самого. Строго говоря, даже дракон не смог бы остановить его, если бы захотел. Но король воспитывал его как своего преемника, как наместника, на которого желал возложить заботу о Вселенной, пока сам он будет предаваться размышлениям и новым изобретениям.
И вот однажды случилось так, что под угрозой оказались два мира. Один – цветущий молодой мир, другой – по свидетельствам живущих задолго после событий, почти пустыня, но мир, из которого вышел Первый. Долго обсуждалось, какой мир следует защитить в первую очередь, и дракон выбрал первый, вынудив преданнейшего из своих солдат следовать за ним и оставить свою родину. Опасность, говорил дракон, еще не доказана, в то время как другой мир гарантированно подвергнется агрессии. Следует быть объективным, говорил король, но что-то в его доводах смущало Первого, однако он слишком доверял и любил дракона, чтобы укрепиться в своих подозрениях. Так они покинули родину Первого, не оставив никого, чтобы в случае нападения доложить. Во время же защиты другого мира дракон строго-настрого запретил ему вмешиваться, что только усилило подозрения Первого, но до подтверждения их было еще далеко. Отбивая атаку, они потеряли слишком много времени, и… Ты уже знаешь, что случилось малыш, ведь так? Да, действительно, родной мир Первого оказался уничтоженным. Ничего и никого не осталось на выжженной земле. Первый был в ярости, конечно, но бросился восстанавливать невосстановимое. Воспользовавшись этим, король дракон исчез, забрав с собой армию, и оставив Первого в одиночестве на останках своего родного мира. Миллиарды лет прошли, прежде чем он осознал, что все попытки бесплодны, и хотел уже, было, лететь за драконом, чтобы задать ему несколько вопросов, однако пришла весть, что король и сам исчез, и что стало с армией – неизвестно. Тогда Первый заковал себя в цепи в мертвом ядре родного мира и впал в вечный сон, не в силах ни жить с терзавшей его болью, ни усмирить ее местью, ни умереть, ведь он был абсолютно бессмертен, и не смог бы лишить себя жизни, даже если бы захотел. Говорят, что однажды он воспрянет ото сна, и случится битва, после которой, дракон, конечно, погибнет, потому что, в отличие от своего солдата, он все-таки смертен. Вот и ответь мне малыш, кто из них прав? Дракон, давший всем нам жизнь своим дыханием, но принявший неверное решение, или солдат, прославившийся своей жестокостью, но пытавшийся многие миллиарды лет возродить жизнь в погибшем мире?
Гавриил прижался к отцу, прикрыв глаза, и ничего не ответил. Он был еще слишком мал, чтобы знать ответ на подобный вопрос, но чувствовал, что однажды сможет. Маленькие пальчики на босых ногах растопырились от возбуждения. Принц хотел поскорее вырасти.

---

[поговорим о Дажьбогах]

Пока отпуск не начался, нового текста нет и не будет. Слишком много событий, разжижающих мозги и заставляющих руки трястись, не доходя до клавиатуры. Поэтому - здесь будет Джонни во всей своей паспортной красе и с вытянутой рожей. Чтобы помнили.


Скачать бесплатно КРИСТИНА ОРБАКАЙТЕ - ДЖОННИ на Muzebra.com.

---

[визуализации псто]

Пока нет свитков, будут арты. Тоже творчество же. Все по теме. Михаил в коричневых тонах потому что говнюк, Гавриил - в синих.


Прослушать или скачать The Rocky Road to Dublin бесплатно на Простоплеер

---

О сказках.

Новый тег. Не все идет в летопись. Сказки остаются сказками.

Сказка первая. О драконе и грубо говоря принцессе.


В давние времена король дракон заменял солнце каждому миру, и лишь его благосклонный взор способен был даровать жизнь или забрать ее. Реки текли в любых направлениях, небеса сияли тысячами звезд, и не было во всем мироздании уголка, куда бы золотое око короля дракона не добралось своим испытующим, но любящим взглядом. Никто не знает точно, как именно король появился на свет, и никто не смеет спрашивать его об этом, однако совершенно точно известно, что все известное нам мироздание, и не известное тоже, было создано из его дыхания. Дыхание это было горячее любой пылающей звезды, и способно было стереть само воспоминание о жизни, но вместо этого оно ее даровало. Тысячи миров вспыхнули в едином порыве, и продолжали формироваться на протяжении многих миллиардов лет. Дракон обосновался в центре огромного огненного шара, температура которого не была пригодна ни для одной другой жизни, свернулся в компактный клубок, но не закрыл своих глаз, продолжая наблюдать за своим детищем и ласкать его любящим взором. Многие годы прошли, многие миры возродились и умерли, прежде чем появился наш мир, мир порядка и служения, созданный лишь для того, чтобы исполнять волю короля дракона и даровать ему отдохновение после долгих путешествий.
Годами он развивался и ширился. Строились прекрасные замки, шпили которых уходили высоко в небеса, распускались бутонами фонтаны, статуи которых восхваляли короля дракона, возводились академии и простые дома. Жители нашего мира отличались от любых других миров хотя бы тем, что потомство себе создавали самостоятельно. В благости своей король дракон поделился с ними секретом создания жизни, и обитатели нашего юного мира тут же отказались от любого другого способа воспроизводства, справедливо полагая это излишеством. И действительно, история всего мироздания неоднократно подтверждает этот факт. Где бы ни находился любой из миров с дуальной системой воспроизводства, всегда найдется место низменным чувствам, не делающим чести истинному служителю короля дракона, излишним страстям, приводящим лишь к разрушению и страданиям. Всю свою любовь подданные короля отдавали своему правителю и своему миру, сделав его, в конечном итоге, жемчужиной мироздания. Послы со всех концов его съезжались, чтобы взглянуть на великолепие этого мира, на точеные башни, прекрасные благоуханные сады и, конечно, на торжество порядка и справедливости.
Дети в этом мире никогда не были предоставлены сами себе, но при этом должны были вершить свою судьбу самостоятельно. Институт семьи существовал, но был настолько условным, что многие дети называли своих отцов создателями, и многие создатели называли своих детей творениями. Такой подход нельзя назвать ни правильным, ни неправильным, и он существовал, не осуждаемый и не поддерживаемый, как любое другое природное явление. При достижении определенного возраста ребенок самостоятельно определял свою будущую профессию и поступал в профильное учреждение, из которого переходил в следующее, и так до тех пор, пока он не осваивал все необходимые навыки. После этого выпускник академии выбрасывался в бушующий мир придворной жизни и должен был завоевать уважение и почет, без этого жители мира существовать отказывались. В таких вот условиях и появился на свет будущий герой, чье имя повергало в трепет любого, кто осмеливался пойти против постулатов короля дракона, и чьи свершения должны были войти в историю всего мироздания.
К тому времени, как юность героя расцвела, весна самого мира близилась к своему зениту. Король дракон обратил на него свой взор, и не покидал его уже несколько тысяч лет. Строго говоря, герою повезло родиться при короле и вырасти при нем же. Чем дракон занимался все это время, герою не было известно. Скорее всего, царственная рептилия восседала на огромном троне, однако сильны были подозрения и в том, что он просто-напросто уснул в каком-нибудь теплом и удобном месте, кто этих драконов разберет, что им больше нравится. Однако всем жителям драконьей империи хотелось верить, что их король смотрит на них и следит за каждым их шагом. Так думал каждый из придворных и каждый из студентов, так думали старики и совсем еще малые дети, и в этом напряженном восторге империя стремилась к высотам, прежде недостижимым, но теперь казавшимся совершенно доступными. И в этом потоке бурлящей жизнедеятельности бродил по сияющим белым мрамором коридорам юный герой, звали которого Михаэль. Он вышел из семьи, в которой каждый отпрыск становился военным, и, когда он заявил о том, что желает научиться мирному урегулированию конфликтов, его творец едва не поседел, но ничего не мог поделать: влиять на решение отпрыска было нельзя. Махнув на него рукой, творец глубокомысленно изрек, что от судьбы не уйдешь, и его творение так или иначе встанет на общий путь семьи, однако Михаэль пропустил его слова мимо ушей, и тем же утром отправился в академию.
Учеба давалась ему легко. Преподаватели не могли нарадоваться на способного студента, вечно окруженного целым морем юношей с разных потоков и специальностей. В такой популярности не было ничего удивительного, семья Михаэля занимала не последнее место в империи, и от отпрыска его уважаемого предка ожидали намного больших свершений. Свою роль играла и его скромная гениальность. Спокойный и сдержанный, он никогда не ввязывался в драки, и вполне оправдывал выбор своей будущей специальности, с легкостью разрешая любые конфликты между студентами. Его никогда не видели без книг, но никто не называл зубрилой. Была в этом хрупком, вечно взъерошенном студенте какая-то внутренняя сила, заставлявшая самых отъявленных хулиганов замолкать при его появлении. Вокруг него всегда крутились студенты, но назвать его душой компании было нельзя. Михаэль не стремился к легким знакомствам и отвечал только на важные, по его мнению, вопросы. Заговорить с ним просто так не удавалось никому. Любого другого за это нарекли бы высокомерным, Михаэля же сочли скромным, но в покое не оставили, и он был вынужден проводить в библиотеке почти все свое свободное время. Туда, как ни странно, студенты заглядывали очень редко.
- А стоило бы, - вздохнул Михаэль, с тоской глядя на недосягаемый том новейшей истории мироздания.
Огромные окна с легкостью пропускали яркий солнечный свет, и в его лучах мягко вальсировали пылинки, потревоженные любознательным студентом. Лестницы подходящей высоты поблизости не было видно, и Михаэль разрывался между хулиганской выходкой и смущающим диалогом. Хулиганская выходка в его понимании сводилась к тому, чтобы подвинуть к стеллажу библиотекарский стол, поставить сверху пару стульев, и таким образом добраться до желаемого. Смущающим стал бы любой диалог с любым попавшимся под руку существом. Михаэль не любил просить, и сгорел бы от стыда, если бы ему пришлось это сделать. Библиотека казалась абсолютно пустой, однако краем глаза Михаэль уловил какое-то движение, и радостно обернулся, ожидая увидеть библиотекаря или сонного первокурсника, однако он лишь успел зацепить взглядом исчезающий за стеллажом хвост. Студент протер глаза и вытаращился в опустевшее пространство. Осторожность приказывала ему покинуть библиотеку, любопытство требовало поймать гостя и потребовать объяснений. Михаэль с тоской посмотрел на недосягаемый том и решительно шагнул в проход, отрезая тем самым незнакомцу путь к отступлению. Незнакомец, впрочем, и не пытался отступать. Он сидел в старом кресле, закинув ноги на подлокотник, и с интересом и каким-то странным весельем смотрел на Михаэля, принявшего, как ему самому казалось, воинственный вид. В незнакомце не было ничего необычного. Такие же длинные, как у всех, черные волосы, наводящие на мысль о самых темных уголках мироздания, живые, янтарного цвета, глаза, тонкий нос, словно высеченный талантливым мастером. Подбородок чуть более острый, плечи чуть шире, чем у остальных, губы тоньше и подвижнее. Казалось, они никак не могут решить, сжаться ли им в тонкую линию или расплыться в улыбке. Вообще незнакомца можно было назвать красивым, но какой-то особенной, запоминающейся красоты, в нем не было. Разве что только глаза, их цвет и вертикальный зрачок, таких глаз Михаэль совершенно точно еще не видел.
Незнакомец, в свою очередь, беззастенчиво разглядывал студента, и Михаэль неожиданно для самого себя гордо вскинул подбородок и выпрямил спину, позволяя гостю рассмотреть все достоинства его фигуры. Да, его творец постарался на славу, Михаэль знал это. Отец работал так, словно старался выиграть в конкурсе творцов. Если бы такой конкурс существовал, то он непременно получил бы главный приз. Творений такой красоты в империи еще не появлялось. Глаза Михаэля напоминали самую дорогую сталь, и сверкали так же яростно и непримиримо. В юношеской фигуре уже угадывался будущий статный мужчина, который мог бы украсить своим профилем монету империи, но не стал бы к этому стремиться. Об этом незнакомцу говорила мягкость его черт: нежная линия шеи, чуть более длинной, чем принято, волевой, но не упрямо выдвинутый подбородок, мягкая линия по-юношески припухлых щек и чувственный рот, словно созданный для поцелуев, а не для едких обличительных речей, свойственных придворным короля дракона. Волосы юноши пребывали в творческом беспорядке, волнами ниспадая на плечи и закрывая спину, непослушные пряди привлекательными завитками выбивались то там, то тут, падая на лицо, оттеняя и без того незаметный огонь несгибаемой воли, читавшийся в его взгляде. Незнакомец все-таки улыбнулся, и Михаэль готов был поклясться, что между жемчужных зубов гостя мелькнул раздвоенный язык.
- Здравствуй, малыш, - сказал незнакомец, и студент понял, что никогда его не забудет. – Мне показалось, ты попал в некоторое затруднение.
- Так и есть, - не стал скрывать Михаэль. – Однако, мое затруднение не настолько обременительно для меня, чтобы я позволил вам так ко мне обращаться.
- Вот как? – незнакомец улыбнулся еще шире, хищно сверкнув зубами. – И как же мне тебя называть?
- А мне вас?
Гость расхохотался в голос, и студент едва сдержал глупую улыбку блаженства, готовую появиться на его лице. Глубокий бархатный баритон гостя завораживал, но не был способен сломить сопротивление Михаэля. Кого угодно, только не его. Гостя это, кажется, веселило. Его гортанный, низкий смех едва не пробил ментальную оборону студента, вызвав приятные мурашки по всему телу. Но и только.
- Смирре, - представился гость, отсмеявшись. – Меня зовут Смирре.
Он достал Михаэлю книгу с самой высокой полки. И эту, и сотни других, чьи переплеты казались настолько старыми, что студент думал, будто в его руки попали настоящие реликвии. Строго говоря, так оно и было. Местом их встреч всегда была и оставалась библиотека. Казалось, что Смирре там и живет, но проверить это было невозможно, потому что Михаэль с блеском закончил академию и приступил к службе, и теперь мог заходить в библиотеку лишь изредка. Он никогда не искал своего случайного друга, никогда не знал, как его найти, но зато, по-видимому, это знал Смирре, потому что он всегда оказывался там, когда бы Михаэль ни пришел. И вместе с ним всегда находились новые книги, содержание которых могло бы пошатнуть систему ценностей любого придворного. Любого, только не его. Михаэль быстро привык к этому. Одно на двоих кресло, один на двоих бокал вина, одна на двоих книга, и мягкий, бархатный голос Смирре, читающий на древних языках. В такие моменты он чувствовал себя совершенно счастливым, и был уверен в том, что не найдется никого во всем мироздании, кто был бы счастливее него. Конечно же, у него был дом, и дом шикарный, соответствующий его статусу в империи, однако Михаэль появлялся в нем лишь для того, чтобы принести туда очередную добытую книгу да навести порядок, после чего сразу мчался в библиотеку, где его ждал Смирре. Всегда ждал, потому что всегда знал, что он придет. Когда бы он ни пришел. Михаэль осмелился поделиться с творцом своим счастьем, не открывая имен, просто на всякий случай. Творец тяжело вздохнул и сказал сыну, что такое в других мирах называется любовью, и что лучше бы ему выбросить всю эту дребедень из головы, потому что ничем хорошим это, как правило, не заканчивается. Книги о любви Михаэль тоже читал, и не видел в ней ничего плохого, однако с отцом спорить не стал, заметив только, что в нашем мире это называется дружбой, и что ему, как сыну, очень жаль, что его достопочтимый предок не знает этого слова.
А потом Смирре исчез. Однажды вечером Михаэль по обыкновению вошел в библиотеку, сбрасывая дорожный плащ, и встретил только пустое кресло с раскрытой на середине книгой и полупустым бокалом вина. Возможно, Смирре просто устал его ждать, возможно, до него каким-то образом дошел разговор Михаэля с отцом, причины его совершенно не волновали. Волновало следствие. Он, Михаэль, был здесь. А Смирре здесь не было. Подающий надежды имперский дипломат провел ночь в библиотеке, бездумно перелистывая не интересные теперь страницы. Наутро его настигло известие о том, что весне империи настал конец, потому как не далее, как этой ночью, сам король дракон покинул ее, и не известно, вернется ли вообще. Михаэль всегда отличался остротой ума и скоростью мышления, и в этот раз его сообразительность не подвела своего хозяина. Сложив простые числа, дипломат, не меняясь в лице, рухнул на руки предупредительных коллег, но, к чести своей, пробыл в обмороке не более полутора минут, после чего привел свое облачение в относительный порядок, ополоснул пылающее лицо прохладной водой из ближайшего фонтана и вернулся к своим непосредственным обязанностям.
С великим трудом ему удалось убедить коллег в том, что с исчезновением короля дракона в империи ничего не изменилось. Он буквально жестами разъяснил им ситуацию: вот, говорил он, есть дракон. Вот, говорил он, нет его. Меняется только один-единственный фактор, который и без того на жизнь империи никак не влиял. Просто продолжайте жить так, словно он никуда не исчезал, и будет вам счастье. Коллеги смахнули скупую слезу, привели дела в относительный беспорядок, и весна империи вспыхнула с новой силой. Теперь придворные прилагали все возможные усилия для того, чтобы дракон вернулся.
Каждую свободную ночь Михаэль проводил в библиотеке. В его собственной библиотеке, как выяснилось чуть позже, к великому его смущению. Перенеся свои небольшие книжные сбережения в новое здание, имперский дипломат повелел оборудовать в отдельном помещении небольшую спальную комнату и кабинет. Главный библиотечный зал остался без изменений. Все те же стеллажи. Все то же кресло. Наполовину пустой бокал вина все так же стоит на подлокотнике, только по все уменьшающемуся его количеству понятно, сколько времени прошло, и сколько бесценного напитка успело испариться. Подобно бокалу вина, иссушалось, неожиданно для него самого, и сердце дипломата. Все чаще он ловил себя на мысли, что решения его становятся все более жесткими, высказывания все более резкими, а взгляд то и дело натыкается на пустой горизонт, а в мыслях возникает полутьма, кресло и незабываемый голос короля дракона. В этот, без сомнения, переломный для личности Михаэля момент, то есть, совершенно некстати, назрела большая заварушка, и требовалось собрать все свои силы, чтобы как-то ее решить. Соседний мир вознамерился положить конец предполагаемой тирании короля дракона, и договорился с парочкой собственных соседей, получив благодаря этому внушительную армию. Собрав остатки самоуважения, Михаэль заявил, что решит этот вопрос самостоятельно. Коллеги, переглянувшись, согласились, что лучшей кандидатуры не найти. Собственно говоря, проблема назревала довольно давно, но заметить ее Михаэлю не позволяли ночи, проведенные в библиотеке, и некоторая несобранность в течение рабочего дня, а значит, устранение неприятности стало для него делом чести.
К отправлению в соседний мир подошли с особой внимательностью. Облачение верховного имперского дипломата отвечало всем стандартам, и должно было уверить противоположную сторону в мирных намерениях империи. Оружия Михаэлю взять с собой не позволили, даже маленький стилет, переданный отцом, оказался безжалостно отобран и отложен до лучших времен. Вместо этого непослушные волосы, отросшие до неприличия, были тщательно расчесаны (на это ушли без малого сутки непрерывной работы лучших мастеров империи) и уложены в замысловатую прическу, а лицо, обладавшее неприятной особенностью не вовремя краснеть, обработано белилами так, что стало похоже на прекрасную маску. Окончательно оформившееся сильное тело Михаэля мастера завернули в несколько слоев воздушной ткани снежно-белого цвета, придав ему легкости и утонченности. Вероятно, коллеги опасались, что противоположную сторону могут напугать одни только стальные мускулы посла. Несколько блестящих украшений, не несших никакой смысловой нагрузки, придали образу завершенность, и Михаэль медленно проплыл к транспортному кораблю, который должен был доставить его на место. Со стороны это выглядело настолько величественно и прекрасно, что жители империи, собравшиеся поглазеть на официальную процессию, задерживали дыхание, глядя на подобное божеству создание, медленно плывущее по трапу. Михаэль же едва сдерживался, чтобы не сорвать с себя лишние тряпки. За прическу же он особо опасался: все его силы уходили только на то, чтобы удержать голову в нужном положении, и при этом не нарушить венца творения лучших мастеров империи. Совершенно некстати всплыл монолог отца перед отправлением.
- Этого ты хотел? – сплюнув, спросил творец Михаэля. – Тащиться куда-то в таком виде, чтобы униженно просить их передумать, вместо того, чтобы перебить их к драконовой матери? Вот, что книжки делают с нормальными личностями. Во что ты себя превратил, отрыжка мироздания? Посмотри на себя. Посмотри на себя внимательно! Так, что ли, ты себе жизнь представляешь? Так, как ты, себя не ведут даже твои бабы в книжках. Лучше бы тебе не возвращаться, сынок, вот, что я тебе скажу. Лучше бы тебе не возвращаться. Не позорь старика.
Михаэль по обыкновению проглотил оскорбления творца. К тому же, рациональное зерно в них все-таки было. Все путешествие он не мог отогнать мысль о том, что из него сделали не посла, а жертву, призванную задобрить опасное государство и тем отсрочить их нападение, пока основные силы империи собираются нанести удар. Каким образом задобрить, становилось понятно при одном взгляде в зеркало. На эту же мысль наталкивал тот факт, что с ним больше никто не отправился, хотя в официальную делегацию входили как минимум трое послов. Михаэль не смог сдержать дрожи, когда его пустой корабль остановился на чужой земле, когда его двери открылись, впуская солнечный свет и освещая лица встречной делегации. Обычные, ничем не примечательные личности, потерявшие дар речи от одного его вида, выронившие даже свое жалкое оружие и так и вставшие с раскрытыми ртами. К чести их будет сказано, ни один из них не прикоснулся к послу по дороге к цитадели, и ни один не приблизился больше, чем на десять метров. Со стороны это выглядело внушительно. Божественное, совершенно точно божественное создание, мягко плывет по земле, и сила его настолько очевидна и высока, что никто не желает приблизиться к нему, потому что никто не ощущает себя достойным. Однако это не помешало им запереть божественное создание в башне и праздновать несколько дней. Жители враждебного государства почему-то решили, что главное оружие империи находится у них в руках, и теперь они почти что победили. Следовало признать, что переговоры зашли в тупик. Выхода из ситуации Михаэль не видел, и только мысль о том, что прямо в этот момент Смирре может ждать его в библиотеке, не позволяла ему сдаться. Ведь если Смирре ждет его, то как он может позволить убить себя? Как он может остаться здесь, ожидая разрешения ситуации со стороны?
Дни шли возмутительно медленно. Книги, взятые с собой, давно кончились, и теперь перечитывались по второму разу. Новостей не было, и Михаэль спорил сам с собой, пытаясь определить навскидку, были ли уже военные действия, и кто победил. Он пролистывал ту самую книгу новейшей истории мироздания, с которой все началось, когда в окно осторожно постучались. Михаэль вскинулся и бросился к окну, на ходу вырывая из волос последние ленты, и возвращая их в привычное всклокоченное состояние. Подскочившее к самому горлу сердце не обмануло его, за окном сверкали в полумраке знакомые янтарные глаза.
- Что ты здесь делаешь? – воскликнул Михаэль, когда окно разбилось под натиском королевских пальцев.
- Краду тебя, конечно, - невозмутимо откликнулся Смирре, обхватывая посла за талию и взбираясь на шпиль башни. – Сейчас мы будем прорываться сквозь полчища врагов. Как ты предпочитаешь это делать: сидя на моей спине или самостоятельно?
Михаэль крепко задумался. С одной стороны, ему бы очень хотелось поскорее покинуть это печальное место, с другой – в голове все еще звучали отцовские слова, от которых не так-то просто было отмахнуться.
- Они хотели убить тебя, ты знаешь? – уточнил Михаэль, разминая затекшие ноги и спину.
- Конечно, - Смирре задумчиво улыбнулся. – Они и сейчас хотят. Вон как прыгают.
- Куда ты исчезал? Я ждал тебя.
- Я король, - напомнил дракон, щелкнув посла по носу. – И творец всего, что тебя окружает, и даже таких мест, о которых ты никогда не слышал. Как ты думаешь, могу я сидеть на месте и читать тебе книжки?
- Ты не ответил.
- И ты. Как будем прорываться?
Михаэль молча избавился от большей части воздушной ткани, оставив лишь первый слой, плотно облегающий тело и не мешавший движениям.
- Оторви мне этот шпиль, пожалуйста, - попросил он Смирре. – Мне с собой ничего не дали.
- И не подумаю, - весело ответил дракон. – Тебе дали тебя самого. Мало, что ли?
И сиганул с башни, на лету меняясь в размерах и форме. Михаэль едва не упал от удивления и восхищения. Это было похоже на сон. Огромный, величественный, восхитительный, изящный и смертельно опасный, он распростер свои крылья, и тьма воцарилась над столицей враждебного государства, потому что сам дракон был размером с нее, вместе с границей города и каменной стеной. Смирре взлетал все выше, не прилагая к этому почти никаких усилий, и ветер, вызываемый его огромными крыльями, едва не снес Михаэля с крыши, а полчища врагов так и легли на землю. Голова дракона медленно повернулась, сверкнув янтарным глазом с вертикальным зрачком, и Михаэль без раздумий шагнул в бездну, едва успев сгруппироваться для приземления. С легкостью преодолев первый эшелон, все еще пытавшийся подняться на ноги после взлета короля, посол выхватил из ножен лежащих противников по мечу в каждую руку и ринулся напролом. Граница тьмы приближалась к его ногам, и посол чувствовал, что за мизерное время, отпущенное ему драконом и судьбой, ему надо успеть преодолеть ночь на этой земле и добраться до тени, отбрасываемой носом дракона. Тогда и только тогда он может рассчитывать на спасение. Михаэль рубил направо и налево, едва успевая уворачиваться от встречных ударов, и совершенно не заметил новых действующих лиц, потому что они действовали так быстро, что невооруженным глазом их движений нельзя было заметить. Он летел, снося случайных противников, не замечая того, что основная масса нападавших, как подкошенная, валилась на черную от крови траву. Крыло дракона царапнуло землю, и Михаэль легко взлетел на него, вскарабкался на спину и замер, тяжело дыша. Казалось, мир вокруг перестал существовать, но глухое рычание дракона заставило его открыть глаза и замереть от ужаса и восхищения одновременно. Целый мир далеко внизу сгорал в драконьем пламени, и вскоре от него не останется даже воспоминания. Просто чистое пространство мироздания, словно его никогда и не существовало. Чуть выше пылающего мира с ленивой грацией перемещалась в пространстве знаменитая армия короля дракона. С его спины Михаэль не мог разглядеть их лиц, но был безмерно благодарен им за спасение и за то, что благодаря им получил разрешение еще один вопрос.
- Вот, куда ты отлучался, - заметил Михаэль, перебравшись на драконий нос. – Ты знал о том, что готовится, до того, как узнал я.
- Я король, - лениво ответил дракон. – Я должен знать все, что творится в моих владениях. И, соответственно, предотвращать это.
- Ты снова уйдешь. Когда?
- Сейчас, - не стал скрывать Смирре. – А ты?
Михаэль не думал над ответом, хотя принимать скоропалительные решения не привык. Ответ родился сам собой, строго говоря, он родился уже давно, но посол не знал, придется ли произносить его вслух. Пришлось.
- Куда бы ты ни пошел, я хочу идти с тобой. Что бы ты ни переживал, я хочу пережить это с тобой. Я не вынесу больше. Если я приду, а тебя нет. Я думаю, меня не будет, если не будет тебя.
- Будешь, куда ты денешься, - вздохнул дракон. – Молодой еще, много ты знаешь.
- Достаточно, - сухо заметил Михаэль.
- Тогда ты не вернешься.
Дракон снова изменил форму, и Михаэль с удивлением понял, что замер в пространстве напротив знакомого лица, вызвавшего теперь странное, грустное чувство. Смирре требовательно заглянул в глаза имперского дипломата, его немного шершавая ладонь нашла мягкую руку Михаэля. Коготь царапнул по кисти, но посол даже не поморщился, потому что к ране тут же прикоснулись мягкие сухие губы короля, а значит, его кровь не могла пропасть даром.
- Я клянусь, - тихо сказал Михаэль, и не было смысла говорить, в чем и кому.
- Будет трудно, - медленно проговорил дракон.
- Я справлюсь.
- Ты никогда не умрешь, - добавил король. – Ты увидишь, как умирают все, кто тебе дорог.
- Я никогда не увижу, как умрешь ты.
Смирре качнул головой и мягко улыбнулся.
- Сейчас мы отправимся в долгое путешествие.
- Опасное?
- Очень опасное, - деловито кивнул дракон. – Ты начнешь с самого начала. Отправляйся к своим новым друзьям. Думаю, какую-нибудь палку они тебе разыщут. Это на первое время, пока я не перестрою твой организм так, как мне нужно. После этого подумаем над остальным.
- Я должен покинуть тебя? Снова?
- Ты должен снова до меня дойти, - Смирре моргнул и внезапно оказался очень и очень далеко. – Это большая, большая разница.
Михаэль не мог с этим не согласиться.

---

[7]

Снова без ката. Надеюсь, скопировалось полностью, ибо все еще пользую телефон для этих целей. Вычитка не производилась.

7.
В мире, особенно полюбившемся дракону, института семьи попросту не существовало. Не было кровного родства, которым отличались демиурги, потому что дети в этом мире не рождались, но создавались искусством созданий, населяющих этот мир. От этого все его жители только выигрывали, потому что исключались недоразумения, связанные с неизбежным кровосмешением в условиях замкнутого, как и любой другой мир, пространства. Яхве никогда не считал Михаэля своим отцом в том смысле, какой в это слово вкладывали демиурги, и потому попал в некоторое затруднение, когда этот самый особенный смысл придали ему самому. Он любил своих детей, несомненно любил, но любовью творца, а не родителя, и не мог решить теперь, как себя с ними вести. В его мире ребенок достигал всего самостоятельно. Отец не вмешивался в становление его личности, этим занимался сам ребенок и государство. Оказавшись в добровольном изгнании, Яхве сам загнал себя в ловушку, оставшись с шестью детьми на руках, которых следовало обучить именно тому и так, как ему того требовалось. С пятью из них не возникало никаких проблем, но вот шестой… Шестой являлся причиной его постоянных мигреней с самого своего рождения.
Яхве отложил книгу и потер переносицу. Книгой, от которой он с трудом заставлял себя оторваться, был дневник его отца, которым ему удалось завладеть во время второго побега с родной планеты. Вместе с дневником в его руки попало и несколько вещей, принадлежавших отцу, которые должны были сослужить хорошую службу. Глядя на свое осунувшееся лицо в давно не чищеное зеркало, Яхве не мог решить, ненавидит он себя или все-таки гордится собой. Ему удалось то, что не удавалось еще никому, но где удовлетворение, где радость от того, что он совершил? Теперь его занимали другие дела и другие вопросы, но к этому он возвращался чаще всего.
Это произошло пару тысяч лет назад, когда Люцифер был еще слишком юн, чтобы осознать глобальность своего предложения, а Гавриил – настолько мал, что не мог осознать вообще ничего. Яхве сидел за столом, попивая хмельной напиток, и лицо его было настолько печально, что доброе сердце его первенца не могло этого выдержать. Творец поделился со своим сыном печалью, терзавшей его душу, и сын сказал: разве это так трудно, папочка? Надо просто пойти и сделать. И Яхве пошел. И сделал. Он вернулся на свою родину с Люцифером и Гавриилом, напал на хранителя границ, забрал его глаза, способные проникнуть в саму суть мироздания, и вживил их младшему сыну, чтобы тот нашел другого ребенка. Слухи о его существовании ходили уже давно, а военный совет прямо подтвердил их правдивость. И Яхве с двумя детьми отправился на поиски малолетнего сына дракона, не имевшего еще имени, потому что он не достиг возраста, когда оно давалось, а значит, не достиг и бессмертия. О том, чтобы просто найти его и доложить о местоположении, речи не шло, но Яхве скрыл это от своих сыновей, справедливо опасаясь того, что тогда его план не сработает. Гавриил легко отыскал место, где был спрятан ребенок, вошел с ним в контакт, быстро подружился и уговорил его открыть дверь. Смирре поступил очень умно, спрятав сына прежде, чем отправиться за советниками, однако Яхве поступил еще умнее, и гордился собой по праву.
Теперь сын дракона, его единственный наследник, был мертв. Части его тела были надежно спрятаны, даже Яхве уже не помнил, где. Вернувшись на родину, он принял участие в очередном заговоре, в результате которого оказался обезвреженным и его отец, не оставлявший до того времени попыток отыскать своего господина. С того дня Яхве не спал еще ни одной ночи, потому что, стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором вставал его отец, закованный в цепи, в разорванном генеральском мундире, но еще более величественный и сильный, чем прежде. Он смотрел прямо на него, смотрел молча, но почему-то именно в этот момент Яхве с пугающей четкостью осознал, что это существо дало ему жизнь. Военный совет не мог убить его, они не знали, как это сделать, но они навечно заковали его в цепи, запустив под кожу насекомых, терзающих регенерирующую плоть его отца и по сей день. Его крик до сих пор стоял в ушах. Яхве содрогнулся всем телом, откинулся на спинку кресла и взглянул в окно. Михаил все еще был на плацу. Вот это – сын, который был ему нужен. Сдержанный, спокойный, верный и преданный – чего еще желать? Он всерьез подумывал отдать ему отцовское копье. Главнокомандующему небесной армией это было бы очень кстати. В небесном королевстве никогда не заходило солнце. Это обстоятельство раздражало безмерно, и Яхве подумывал приказать Самаилу наводить иллюзию тьмы, чтобы количество снующих туда-сюда солдат уменьшилось хотя бы вполовину. Так было бы намного проще.
Раскрыв дневник на середине, Яхве глядел в него, но ничего не видел. Он не мог прикасаться к нему и читать его с тех пор, как Гавриил вошел в его покои совсем не такой, как обычно. Не такой настолько, что Яхве поневоле задумался, не вспомнил ли его сын то, чего ему помнить не следует, не пришел ли он обвинять его в убийстве, не пришел ли он за тем, чтобы наказать его, заставить пожалеть о содеянном? Яхве смотрел на него и видел своего отца, видел тот же спокойный, полный внутренней силы взгляд. Но Гавриил пришел совсем за другим, и Яхве оказался настолько обескуражен, что не смог оказать достойного сопротивления, да, наверное, и не хотел этого делать. Он признавался самому себе в том, что это неизбежно случилось бы. Он создавал Гавриила для того, чтобы тот составил ему компанию в управлении целым миром, это накладывало определенные обязательства и проводило определенную линию отношений, однако слова, сказанные им перед тем, как случилось непоправимое, заставили Яхве задуматься. Действительно, его младший сын рос немного другим, более мягким и зависимым от него, чем другие. До сих пор это только радовало Яхве, но теперь начинало волновать. Он запретил ему спускаться на твердь еще в юности, понимая, откуда Гавриил черпает подобное понимание «настоящих» отношений между отцом и сыном, старался всячески объяснить ему, что они живут по другим законам, что демиурги – существа низшего порядка, настолько низшего, что не способны создать себе потомство собственными руками. Но информация проходила словно бы сквозь младшего сына, он смотрел на него своими огромными лучистыми глазами, улыбался и продолжал называть его «папочкой» и взбираться на его колени. Это было приятно, но с возрастом неотвратимо должно было прекратиться. Не прекратилось.
Яхве догадывался, кто натолкнул Гавриила на мысль о том, что его черты в точности соответствуют чертам его деда, но не мог ничего с этим поделать. Гавриилу нужно было это узнать, Яхве не видел в этом ничего предосудительного. В конце концов, весь этот мир он возводил в честь своего отца, так почему бы ему не создать кого-то, столь на него похожего, чтобы тот мог все это увидеть и восхититься им? Чтобы возникла иллюзия, хоть на мгновение, что его отец, вечно пропадающий в дальних уголках мироздания, им доволен? До того дня Яхве и не подозревал, что испытывает нечто более глубокое, чем обыкновенную привязанность к своему творцу, и только дивился, как это заметил обычно такой рассеянный Гавриил. Он не ожидал такого поведения от своего сына, и не знал теперь, что вообще можно от него ожидать. Он отпустил его на твердь, но Гавриил играл в какую-то свою игру, и не собирался посвящать его в свои планы. Чудом выживший разведчик, кажется, повелся на его рассказы, как поведутся и остальные. Яхве желал использовать уникальные глаза своего сына, чтобы отыскать то, о чем говорила последняя запись дневника. Чего желал его сын, оставалось загадкой. Поцелуй все еще горел на губах, и само воспоминание о нем причиняло нестерпимую боль, граничащую с наслаждением так очевидно, что Яхве испытывал острую необходимость в том, чтобы окунуться в холодную воду с головой. Он не мог, не желал попадать под чье бы то ни было влияние, но стоило Гавриилу появиться в проеме двери его покоев, как вся его решимость исчезала, потому что на пороге появлялся Гавриил, но в покои входил уже его отец. Спокойный и собранный, но только до тех пор, пока не соприкоснутся их руки. Не важно, чем занимался Яхве в тот момент, когда это происходило. Если он читал, Гавриил забирал книгу. Если занимался вычислениями – сметал чертежи со стола и садился на него, закинув ногу на ногу и склонив голову так, что волосы, спадая, обнажали шею и плечо. Яхве чувствовал, что сойдет с ума, порог безумия приближался слишком быстро и очевидно, но в ночь перед тем, как Гавриил сошел на твердь снова, он достиг точки невозврата, и сильно подозревал, что его сын тоже ее достиг. Чего бы он ни добивался, какую бы интригу ни плел, теперь пути назад уже не будет. Яхве не преминул озвучить это соображение, но оно снова прозвучало в пустоту, потому что холодная решимость на лице Гавриила сменилась смущением и робкой страстью на лице его отца, и творец уже не понимал, кто из них перед ним находится, закрыл глаза и лег на прохладную гладь реки, которая понесла его, несомненно, к водопаду, после падения с которого он сломает себе шею. Яхве захлопнул дневник отца и решительно покинул комнату, намереваясь проветриться и заодно проверить, как идут дела в его королевстве.
В это же самое время Габриэль схватила Посейдона за руку и сжала с такой силой, что демиург поморщился от боли.
- Мой камуфляж, - прохрипела она совсем не женским голосом. – Он все еще действует?
- Вполне, - повелитель морей мягко пожал узкую ладошку.
- Ты ничего… ничего не видишь? – Габриэль кивнула на большое зеркало, напротив которого до этих пор приводила в порядок изорванную тогу.
Демиург озадаченно покачал головой, и принцесса нахмурилась, от чего между ее бровей пролегла глубокая складка, изрядно портившая красивое округлое лицо. Кащей не спускал с принцессы глаз, стоя прямо за ее спиной, однако в зеркале отражалось только его собственное раздраженное лицо и озадаченно-разозленное лицо Габриэль. На Посейдона Бессмертный старался не смотреть.
- Ты не мог бы оставить нас на пару мгновений? – сказал Кащей, сопровождая свою просьбу выразительным взглядом.
Посейдон вышел, пожав плечами. Габриэль не двинулась с места, разглядывая собственное отражение с придирчивостью ребенка. Тонкие пальцы метнулись ко лбу, и принцесса тихо застонала. Кащей подавил желание обнять ее за плечи.
- Мигрень в последнее время становится все сильнее, - пожаловалась принцесса. – И каждый раз, когда я вижу это отражение.
- Это? – уточнил Бессмертный. – А что, есть какие-то еще?
- Есть, - принцесса повернулась к нему, и лицо ее исказилось от боли. – Сотни, тысячи отражений, но среди них нет моего собственного лица. Это происходит приблизительно с тех пор, как я, отец и один из моих старших братьев вернулись с нашей родной планеты. Это отражение, в отличие от других, не вполне статично. То есть, оно не поднимает руку, если поднимаю я, но оно смотрит, и его глаза следят за мной. Оно…
Габриэль явно хотела что-то добавить, но вместо этого схватилась за голову обеими руками и осела на пол, раскачиваясь из стороны в сторону и тихо бормоча под нос проклятия. Кащей опустился на колени рядом с ней, но его ладони замерли в сантиметре от ее плеч. Он не знал, что делают в таких случаях, и вряд ли был способен избавить ее от мигрени, и уж тем более от сумасшествия. Маскировка спадала как листья по осени, сносимые ветром. Узкие плечи принцессы раздались вширь, тонкие ладони погрубели, косы расплелись и упали на плечи и лицо тугими иссиня-черными волнами. Перед ним, несомненно, снова был Гавриил, продолжавший держаться за голову, однако что-то в нем неуловимо изменилось, и Кащей никак не мог понять, что именно.
- У меня мало времени, - сообщил Гавриил сдавленным голосом. – Что ты нашел, Варфоломей? О чем ты хотел мне сообщить?
Кащей отшатнулся от Гавриила, но тут же взял себя в руки, вспоминая и не находя в памяти момента, когда он называл кому-либо свое имя. Мигрени принца, чужое отражение в зеркале – все это могло означать только одно.
- Мой генерал, - Бессмертный согнулся в поклоне, больно ударившись лбом о собственные колени. – Боюсь, я не имею права озвучивать эту информацию здесь.
- Резонно, - рука принца убрала волосы с лица, и на Кащея взглянули темные глаза его генерала. – В таком случае, с этим следует побыстрее покончить, как ты считаешь?
- Что вы намерены делать?
- То, что у меня выходит лучше всего. Разрешать возникший конфликт.
Генерал, шатаясь, поднялся, и Кащей подал ему руку, чтобы он мог опереться, однако Михаэль жестом отказался. Вместо этого он глубоко вздохнул и улыбнулся. Бессмертный поймал себя на мысли, что испытывает смешанные чувства. Странно было стоять вот так на территории противника с генералом, вынужденным использовать чужое тело, затрачивая немыслимые усилия для того, чтобы управлять им одной только волей, находясь…
- Что с вами случилось, мой генерал? – спросил Кащей. – Почему вы не явитесь сюда лично?
- Об этом поговорим после.
Лицо Михаэля потемнело, он отвел взгляд, а это говорило о многом, так что Бессмертный не стал настаивать. Вместо этого он распахнул перед ним дверь, чтобы тут же столкнуться с Посейдоном и всей его семьей сразу. Кащей не знал их всех по именам, но Зевса узнал сразу. Не самого высокого роста и не самого крепкого телосложения, он, тем не менее, производил впечатление сильного духом существа, с которым, несомненно, нужно было считаться. Михаэль окинул его оценивающим взглядом и поприветствовал коротким кивком головы. Зевс ответил ему тем же. Молчаливое противостояние их взглядов продолжалось несколько минут, после чего правитель Олимпа приказал своим подданным удалиться. Больше всех, кажется, возмущался Арес, однако Кащей не взялся бы утверждать это точно. Удалился и Посейдон, заметив напоследок, что все это очень плохая идея, и Бессмертный не мог с ним не согласиться. Оставшись почти наедине, Зевс и Михаэль, не сговариваясь, уселись друг напротив друга и сложили руки на груди.
- Я знаю, зачем ты здесь, - грубо выплюнул Зевс. – Не думаешь же ты, что я так просто отдам это тебе?
- Не думаю, - неожиданно мягко согласился генерал. – Знаю, что отдашь. И еще поблагодаришь, что к тебе явился именно я и именно сейчас.
Олимпиец издал каркающий смешок, но лицо Михаэля оставалось бесстрастным.
- Яхве не остановится ни перед чем, - продолжал генерал. – Он уже показал полное отсутствие принципов. Вы считаете, что все идет хорошо, пока он вас не трогает. Но ты можешь точно сказать мне, сколько солдат насчитывает его армия? Ты видел когда-нибудь других его сыновей? Ты знаешь, на что они способны? Знаешь ли ты, что Яхве забрал с собой копье, сотворенное самим Смирре? Как считаешь, побоится ли он его использовать?
- Что ты предлагаешь? – нетерпеливо поинтересовался Зевс.
- Я хочу от тебя координаты всех частей Безымянного, какие тебе известны, - Кащею показалось, что в этот момент по лицу генерала прошла болезненная судорога, но это вполне могло быть игрой света и тени. – Ты соберешь совет, на который должны будут явиться все демиурги, имеющие хоть сколько-нибудь значимый статус. На этом совете ты призовешь их готовиться к войне и оставить прежние распри, при этом сделаешь все, чтобы у Яхве сложилось обратное впечатление. Будучи уверенным в том, что вы разобщены, он не преминет напасть, и тем неожиданнее для него окажется ваша сплоченность. И последнее, - генерал наклонился к Зевсу, внимательно глядя прямо в светлые глаза олимпийца. – Наш разговор должен остаться в тайне. Я не враг тебе. Если ты будешь внимательно меня слушать и выполнять мои указания, вы разобьете Яхве. Он амбициозен и талантлив, но у него нет опыта ведения войны. Никто не должен знать о том, что ты выполняешь мои приказы. Придумай что-нибудь, у меня нет времени заниматься еще и этим.
Зевс не отвечал. Казалось, он весь ушел в какие-то свои размышления, и Кащей начинал опасаться, что встреча затянется, разговор продолжится, и олимпиец непременно узнает, с кем именно говорит, если еще не узнал.
- Ты знаешь, что он ищет здесь? Знаешь, зачем он пришел? – неожиданно спросил Зевс, бросив на Бессмертного короткий насмешливый взгляд.
Михаэль медленно покачал головой. Было заметно, что контроль над принцем дается ему все хуже и хуже.
- Я полагаю, он хочет создать свой собственный мир, вывести новый вид, - задумчиво ответил генерал. – Во всяком случае, на своей родине он занимался именно этим, однако ему было недостаточно места и ресурсов.
- О, так он тоже не знает? Не знает, что сокрыто в Бездне?
Зевс просиял. Он нашел рычаг давления, он заметил это по заинтересованному выражению на лице своего собеседника, и в памяти Кащея всплыло замечание Посейдона относительно того, что сама затея разговора – очень и очень плохая идея. Михаэль явно ждал продолжения, но не торопил олимпийца, то ли надеясь на его расположение, то ли не желая выказывать явного желания услышать ответ.
- Какая ирония, - губы Зевса растянулись в гадкой ухмылке. – Одна из частей Безымянного прямо под его носом, и он чует его, но даже не способен сообразить, в какой момент времени это происходит.
Кащей успел заметить, как побледнело лицо генерала, прежде чем он рухнул на мраморный пол, словно оглушенный невидимым молотом, и остался недвижим. Олимпиец поднялся, лениво обошел вокруг бессознательного тела, постукивая кончиком указательного пальца по нижней губе.
- Интересный случай, - заметил он. – Никогда прежде не видел, чтобы от таких новостей падали в обморок.
- Я тоже, - искренне согласился Кащей.
Гавриил глухо застонал и медленно открыл глаза. В них больше не было того выражения, придающего его лицу иные черты, и Бессмертный неожиданно для самого себя почувствовал облегчение. Теперь он может забрать его отсюда и отправиться к островным богам. Они известные врачеватели душ. Возможно, в их владениях, что-то прояснится. Принц несмело улыбнулся, перехватив взгляд Бессмертного. Зевс предложил ему вина, и Гавриил благодарно кивнул, поднимаясь и грациозно опускаясь на резной стул. Начиналась неофициальная часть их встречи, и Кащей молил дракона о том, чтобы в разговоре не всплыло то, о чем олимпиец говорил с генералом, не подозревая о том, с кем говорит.

Яхве перевернул страницу. Последняя запись в отцовском дневнике гласила: «Варфоломей не выходит на связь. Я не знаю, с чем это может быть связано. Отправляюсь по его координатам. В его последнем сообщении говорилось о том, что его группа что-то нашла, и это должно изрядно меня удивить. Если он всего лишь обнаружил моего сына со своим выводком, я разжалую его в архитекторы». Несколько строк оказались залиты чем-то бурым, и разобрать последующие слова оказалось невозможно. Пятна не выводились, Яхве испробовал все, что мог. Оставалось всего несколько строк, их творец перечитал несколько раз, прежде чем смог закрыть дневник и убрать его на полку. «Безымянный убит. Яхве в городе. Он привел с собой детей. Я слышал, будто один из них уговорил Безымянного впустить их. Я не могу и не хочу в это верить. Друзья уговаривают меня бежать. Они говорят, что я ничего не смогу сделать для тебя, если меня схватят. Я так не считаю, Смирре. Я думаю, что лучшее, что я могу сейчас сделать – довериться своему сыну. Если он хотя бы на толику таков, каким я хотел его видеть, он никогда не допустит того, чтобы ты оставался где-то так долго. Если не я, то он найдет тебя. И тогда ты, конечно, вернешься за мной. Я буду ждать тебя, как ты ждешь меня. Здесь. Я уже слышу, как они волокут цепи. Ничтожные, смешные создания».
Яхве закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Шум в коридоре возвестил о том, что его младший сын вернулся, но творец не стал подниматься, чтобы поприветствовать его. Гавриил прошел мимо его покоев, что само по себе было странно, и лишь с пятого раза смог попасть в свои собственные. Решив, что разберется с этим позже, Яхве снова потер переносицу и потянулся. Возможно, этот мир оказался намного интереснее, чем ему показалось сначала.

---

[6]

Теперь эта песня здесь к месту.


Прослушать или скачать The Cog Is Dead The Depths Below бесплатно на Простоплеер

Вопреки ожиданиям Гавриила, Кащей устремился не на острова, а к Олимпу. Преодолев тяжелейшие горные перевалы, обогнув с южной стороны Асгард и позаимствовав у Локи Нагльфар, Бессмертный отправился в опаснейшее морское путешествие на корабле, не внушавшим особого доверия хотя бы потому, что его создателем и единственным хозяином был демиург, обожавший шутки. В начале пути Кащей успокаивал себя тем, что Локи, казалось, проникся его проблемой и даже оценил его откровенность, однако не стал обманывать себя в его отношении полностью, прекрасно осознавая, что рыжий демиург отправился к Одину сразу же после их разговора и раскрыл его личность. Об этом Бессмертный собирался подумать позже. Управлять кораблем в одиночку было слишком сложно, чтобы отвлекаться на бессмысленные сожаления. К тому же, стоило ему отойти от неприступного берега асгардской стороны, небо расчертили вспышки молний, начался ужасный шторм, не прекратившийся до сих пор, а ведь Кащей провел в море уже неделю. Волны достигали такой высоты, что Кащей казался самому себе ничтожной щепкой в совершенно незнакомой стихии, и всякий раз удивлялся, как это он до сих пор жив. Нагльфар стойко держал удар, скрипя и жалуясь на нерадивого кормчего, но не отдавая его во власть разбушевавшегося моря. Бессмертный потерял счет времени, не знал, день сейчас или ночь, и не мог даже предположить, где он находится. Все это, конечно, сильно осложняло его положение тем ощутимее, что времени у Кащея оставалось все меньше и меньше, это было очевидно даже в его положении.
На исходе ночи, как понял Бессмертный по мелькнувшему просвету меж грубых, тяжелых туч, мечущих молнии, в паруса Нагльфара ударил стойкий северный ветер, раздул их и повел корабль вперед, заставляя его врезаться носом в стены волн, вспахивать их, прокладывая себе путь. Кащей вцепился в штурвал, но он не слушался его, словно чья-то невидимая воля удерживала его в необходимом ей положении, и Бессмертный просто повис на нем, отдавшись усталости и истощению. Нельзя сказать, чтобы он не был предупрежден о том, что его ждет, но Бессмертный рискнул попробовать, и теперь расплачивался за это. Сколько раз он уже кричал в темноту, умоляя отпустить его, уверяя стихию в том, что он не несет Олимпу никакого вреда? Все без толку, и неизвестно откуда взявшийся ветер, без сомнения, несет его прямо на скалы, если не в пасть Сцилле или Харибде – разницы между ними Кащей не видел, и не особо верил в их существование, однако шторм заставил его пересмотреть свои приоритеты. Теперь ему хотелось только взглянуть еще раз в небесно-синие глаза Гавриила, ради которого он принимает столь бесславный конец, беспомощный, распластанный по левому борту идущего в бездну судна. Да, конечно, они были небесно-синими, а вовсе не морскими. Разве может это рокочущее, черное чудовище, отражать цвет его прекрасных, нежнейших глаз?
- Выслушай меня! – взмолился Кащей в последний раз, с трудом поднимаясь и удерживая себя на ногах.
- Я слушал твои стенания все это время, - пророкотали волны. – Ты не сказал ничего стоящего. Ты сказал то же, что и все. Ты послан теми, кто явился сюда, чтобы уничтожить нас всех. Неужели ты этого не понимаешь? Если понимаешь, то достоин смерти. Если нет, то лучше тебе умереть здесь, чем в другое время и с большим позором.
Кащей не нашелся, что на это ответить. Он впервые говорил с Посейдоном, и не имел понятия о том, что нужно говорить, чтобы он прислушался. Ободренный, однако, самим фактом его ответа, Бессмертный передумал умирать и внимательно огляделся, не поднимая головы слишком высоко. Волны как будто уменьшались, и тучи медленно расходились, словно разогнанные, наконец, северным ветром, державшим его паруса. Не веря своему счастью, Бессмертный все-таки встал на ноги и с улыбкой встретил восходящее солнце. Огненный шар поднимался над успокоенной морской гладью, освещая море ласковым светом, и теперь, глядя на его изменившиеся воды, Кащей передумал снова. Все-таки глаза у него морского, без сомнения, морского цвета. Внезапно стих и ветер. Бессмертный мог поклясться, что слышал сдавленный вскрик и всплеск, но после таких потрясений ему могло почудиться что угодно, так что он не придал этому особого значения. Он стоял, наслаждаясь безветрием и спокойствием, в полной, пугающе полной тишине зарождающегося утра. И, когда в поросшее полипами дно Нагльфара что-то с силой толкнулось, заставив корабль вздрогнуть, Кащей неожиданно понял, что видит это небо в последний раз. Интересно, Джонни все еще стоит на своей башне? Все еще ждет от него вестей? Локи обещал выпотрошить его, если с Нагльфаром что-то случится. Что ж, его хотя бы станут искать. Бессмертный запрокинул голову, чтобы охватить взглядом небо этой планеты во всей его красе, и почувствовал, как губы размыкаются, и нижняя челюсть медленно опускается. Прямо над ним во всем своем сияющем великолепии четко и ясно виднелось Небесное Королевство. Величественно развернулась знакомая Кащею лестница, коснувшись нижней ступенькой носа Нагльфара, и по ней, перекинув через правую руку подол очаровательной голубой тоги, медленно спустился Гавриил, решительно глядя прямо перед собой. Едва только его правая нога, обутая в золотую сандалию, ремешки которой нежно обхватывали изящную лодыжку, уходя к самому колену, скрытому складками тоги, ступила на нос корабля, Нагльфар вздрогнул второй раз, теперь уже намного ощутимее, так что прекрасное создание взмахнуло руками и рухнуло в воду, не успев издать ни звука. Бессмертный еще смаковал видение коленок с ссадинами и бедер, покрытых синяками, когда Нагльфар застонал, заставив его обернуться и проглотить собственный крик. Огромное фиолетово-черное щупальце ползло поперек палубы, словно лаская корабль отвратительно крепким, зловонным прикосновением. Кащей слышал рассказы в асгардском порту, приправленные не вполне эстетичными подробностями от Локи, а потому знал, что за первым щупальцем неизбежно последует второе, длиннее и толще, а за ним и третье, и, наконец, весь Нагльфар окажется опутан ими, затем переломится пополам, а то и три, и четыре раза, пока весь не окажется в глотке этого ужасного существа с ним, Кащеем, заодно. Бессмертный почувствовал, как похолодел изнутри. Он здесь, на корабле, он пока чувствует твердое дерево под ногами, но Гавриил сейчас может быть прямо под ним, если уже не стал жертвой чудовища. Мысль об этом полностью парализовала Бессмертного. Он не знал, что ему делать. Меч смыло еще в самом начале шторма, как и большую часть тяжелых вещей, способных хоть сколько-нибудь повредить чудовищу, и теперь Кащей понимал, почему шторм прекратился именно сейчас. Море очистило Нагльфар от всего, что могло помочь при сопротивлении, и отступило, давая порезвиться своему детищу.
- Посейдон! – взвыл Кащей, кидаясь к борту и тут же отскакивая от него при виде жирного щупальца, скользящего по корпусу корабля. – Я не причинил тебе лично и твоему народу в целом никакого вреда! Убери его!
- Можешь причинить, - лениво отозвалось море. – Но прежде, чем ты отправишься в Бездну, я хочу, чтобы ты посмотрел, что будет с твоими друзьями, если они вздумают на нас напасть.
Очередное щупальце вылетело из-под толщи воды с удивительной быстротой, поднимая вместе с собой и мокрого Гавриила, отчаянно пытающегося убрать с лица потяжелевшие от воды волосы. Это выглядело бы комично, если бы Кащей не знал, к чему это приведет, и он открыл, было рот, чтобы попытаться остановить Посейдона, но Гавриил перебил его.
- Не смей больше орать, - прошипел он, с яростью глядя на Кащея, чем окончательно сбил его с толку. – Ты думаешь, как я тебя нашел? По твоим воплям, неразумное создание! Если ты продолжишь визжать по поводу и без, мой папаша притащится сюда. И что, ты думаешь, произойдет?
- Думаю, он, во всяком случае, вытащит тебя отсюда, - Бессмертный едва сдерживал злость. – Может быть, и меня заодно.
- Хорошо, и что будет потом? – Гавриил почти удобно устроился в щупальце, расположившись между присосками так, чтобы они не давили слишком уж сильно. - Он заберет меня обратно. Чем больше усилий ему придется приложить, чтобы это сделать, тем хуже мне будет потом. Так что для меня лично лучше уж умереть здесь, чем вернуться туда. Я думал, ты это понял.
- Почему ты так ненавидишь своего отца? – уточнило море, заинтересовавшееся беседой.
- Ты видел меня, когда я упал в воду, - фыркнул Гавриил. – Ты видел меня всего, не прибедняйся. У тебя что, остались еще вопросы?
Море промолчало. Щупальце с Гавриилом рухнуло обратно под воду, и дальнейшие события происходили с такой быстротой, что Кащей оказался не в состоянии осознать их все. Нагльфар затрещал, ломаясь пополам, и прямо под ногами внезапно возник огромный рот, наполненный тысячами острых зубов. В этот-то рот и лилась морская вода пополам с ошметками Нагльфара, и в него же катился теперь Кащей, стараясь зацепиться хотя бы за что-то, но ловя только пустоту. Изо рта вырывалось дыхание настолько зловонное, что Бессмертный почувствовал, как сознание покидает его. Но, перед тем, как это случилось, он успел почувствовать дуновение северного ветра на своем лице, словно ободряющее спасительное дыхание. Затем чьи-то мокрые руки подхватили его подмышки, вытянули почти из самой пасти и уложили на что-то осклизлое, и, без сомнения, живое. Бессмертный облегченно выдохнул и закрыл глаза.
Очнулся он ближе к закату. Розовое солнце медленно опускалось к воде, легкий ветерок приятно освежал лицо. Гавриил сидел рядом. Его прекрасная тога давно высохла, но сидела теперь не так хорошо, будучи разорванной во многих местах. От щупалец на ней остались странного вида темные потеки. Принц сидел, опустив одну ступню в воду, и море шло легкой рабью, починяя ремешки на его сандалии. Гавриил едва слышно смеялся, изредка перемежая смех парой-тройкой слов. Море так же тихо отвечало ему, и принц снова заливался смехом. Услышав, что Кащей пошевелился, Гавриил обернулся к нему и ободряюще улыбнулся.
- Почти добрались, - сообщил он. – Посейдон любезно согласился принять нас, но он считает, что нам следовало бы хранить инкогнито, пока мы не выясним, как его семья отнесется к нашей проблеме.
- Резонно, - согласился Бессмертный, не спеша принимать вертикальное положение и осторожно ощупывая то, на чем лежал.
- Мы плывем к Олимпу на огромном кальмаре, - радостно заявил принц. – Чудесное приключение, ты так не думаешь?
Чудовище высадило их в окрестностях Олимпа, в какой-то естественной подводной пещере. Там Гавриил, наконец, отжал волосы и откинул их за спину, а Кащей размялся и привел себя в вид, хотя бы отдаленно напоминавший бродягу.
- И как мы станем хранить свое инкогнито? – уточнил он, наконец.
- Для всех ты погиб, - заметил принц. – Обломки Нагльфара прибило к асгардскому берегу, конечно, не случайно. Меня же там вовсе не было. Пока еще отец меня хватится. Времени уйма пройдет. Все успеем.
- Но ты выглядишь слишком…
- Да, я знаю. Для этого у меня есть особенный план.
Гавриил подмигнул Кащею и скрылся за огромным валуном. Море безмолвствовало. Кажется, они успели обсудить этот «особенный план», пока Бессмертный спал, и в его согласии не нуждались. Кащей тяжело вздохнул, сложив руки на груди и прислушиваясь к шуршанию за камнем. Наконец, над валуном появилась макушка принца, украшенная ракушками так изысканно, словно не он только что собрал их с ближайших камней. Вслед за макушкой появились глаза, сияющие как-то особенно, и имевшие теперь несколько другой разрез и цвет, близкий к зеленоватому цвету воды в этой пещере. Ресницы совершенно точно стали длиннее, на кончиках блестели капельки морской воды. Принц вздохнул и резко поднялся, представ перед ошарашенным Кащеем в совершенно новом свете и превратившись в прекрасную, очаровательно нежную, возбуждающую воображение принцессу. Волнистые черные волосы отливали синевой чуть более заметно, убранные в замысловатую прическу. Голубая тога преобразилась, обхватывая юное тело так, чтобы его достоинства обращали на себя внимание в первую очередь. Жемчужное ожерелье мягко спускалось к ложбинке между грудей. Туда же устремлялись капли морской воды, оставшиеся на теле после вынужденного купания. Ноги принцессы были по-прежнему обуты в золотые сандалии, исчезли только ссадины с колен и синяки с бедер.
- Мы решили, что так будет лучше. Я буду ветреной дочерью Посейдона, а ты будешь моим очередным избранником. Никто ничего не заподозрит, если мы все сделаем правильно. Как ты думаешь?
Принцесса смущенно взглянула на него, и Бессмертный понял, что пропал, что горло пересохло, что он мучительно пытается что-то сказать, но выговорить ничего не может, и от этого бледнеет так, словно скончается прямо здесь и сейчас. Мокрая рука с силой хлопнула его по спине, Бессмертный закашлялся и обернулся, ожидая увидеть лишь толщу воды, но встречаясь взглядом с веселыми голубыми глазами крепкого мужчины, которого с первого взгляда легко было принять за кого угодно.
- Дух захватывает? – уточнил Посейдон, подавая принцессе руку и помогая выбраться из пещеры. – Так и должно быть. Пока все будут на нее пялиться, никто тебя даже не заметит. Да и история эта убедительнее как-то звучит из уст такой красавицы. Не находишь?
Кащей молча покачал головой, следуя за странной парой. В голове его роились вопросы, на которые он пока не находил ответов. Что Гавриил сказал Посейдону такого, что тот полностью изменил свое к ним отношение? Как они взойдут на Олимп? Неужели никто не знает, что у Посейдона нет дочери с такими глазами? Если Яхве держит Гавриила взаперти и так с ним обращается, почему никто до сих пор не заметил пропажи? Где тревога? Где поисковый отряд? Где гнев небес, в конце концов? Следя взглядом за многообещающе покачивающимися бедрами принцессы, Кащей решил, что сумеет выяснить все. Главное, чтобы раньше него не сумел кто-нибудь другой. Кто-нибудь с более враждебными намерениями. Ведь, если олимпийцы догадаются, кто на самом деле перед ними, станут ли они церемониться с принцессой небесного королевства, за жизнь которой Яхве без колебания отдаст все, что у него есть?