У Верховного Правителя крупные руки человека, привыкшего к труду. У тех, с кем Трауну доводилось встречаться раньше, руки были другими. Холеными, мягкими, безусловно красивыми, но абсолютно бесполезными. По рукам о человеке можно сказать многое. Руки Таркина, например, сказали о нем, что тот умеет пользоваться не только своим особым положением, но и множеством любопытных видов оружия. Руки Скайуокера говорили о том, что, помимо рукояти сайбера, он любит касаться пальцами шелковых волос Падме, они все еще хранили ее запах. Рук Императора Траун никогда не видел и не горел желанием.
Верховный Правитель аккуратно опускает в воду яйца, одно за другим. Так, чтобы они не касались друг друга. Они все равно касаются, но его стремление похвально. Траун сидит за столом, умостив подбородок на сгибе локтя, и наблюдает за очередной традицией этого мира.
читать дальше- И все же, в чем смысл этой традиции? - спрашивает он, делая попытку изучить хотя бы одно яйцо, но легкий удар по ладони пресекает ее. - Какой прок от крашенных яиц?
- Это слишком глубокий вопрос, - сдержанно отвечает Колчак, завершая свое священнодействие и сурово изучая содержимое кастрюли. - Это вопрос веры. Вам знакомо такое понятие?
- В каком-то смысле, - Траун согласно кивает, снова зарываясь подбородком в сгиб локтя. На дворе поздняя ночь, весь день он посвятил изучению хозяйской библиотеки, и теперь ему очень хочется спать. - У каждого мира есть свои боги.
- Наша вера говорит, что Бог один. Он создал и небо, и землю, и вообще все.
- И вы в это верите? - искренне удивляется Траун. - Что кому-то одному под силу создать все и при этом никоим образом себя не проявить до сих пор?
- Вы не спрашивали меня, во что верю я, - раздраженно откликается Колчак. - Вы спросили, в чем смысл красить яйца. Для того, чтобы пояснить вам это, мне нужно было убедиться, что вы поймете хотя бы что-нибудь. Вы готовы слушать?
Траун щурится. Он не любит конфликтов, поэтому старается не обсуждать с людьми их глупые верования, но любопытство побеждает, и он соглашается коротким кивком. Верховный Правитель водружает кастрюлю на печь и возвращается за стол. Какое-то время сидит молча, сверля темными непроницаемыми глазами. Траун привык к этому взгляду и больше не испытывает ни смутного беспокойства, ни неловкости. Траун ждет. Наконец, Колчак глубоко вздыхает, отводит взгляд и начинает рассказывать, очевидно, стулу:
- В общем, почти две тысячи лет назад в наш мир явился Мессия. О его появлении предупреждали пророки задолго до его рождения, к этому готовились, этого ждали. И вот, он появился на свет путем непорочного зачатия: об этом вы можете подробнее прочитать после, если захотите, я сейчас кратко пройдусь по этой истории. Где и как он жил тридцать лет и три года - никому не известно, однако же по истечении этого времени он вернулся в мир и стал проповедовать. Строго говоря, это, скорее, были притчи... Такие житейские истории, с яркими примерами, как надо поступать, а как поступать не надо. До его появления законы были весьма суровыми, Бог считался... довольно жестоким. А Сын Божий явился неким посланником мира, который должен был примирить человечество, провинившееся перед Создателем, и самого Создателя. До его появления наши души по умолчанию попадали в ад, как бы мы ни жили. А после его появления человек получил право на вечную жизнь с Господом. Боже, когда вы так спрашиваете... Даже не знаю, как бы все это вам объяснить... В общем, Сын Божий творил различные чудеса, подтверждая свое божественное происхождение: ходил по воде, обращал воду в вино, лечил наложением рук, воскрешал мертвых и так далее. Ясное дело, людям это понравиться не могло, и в итоге его распяли. За что? За то, что людям и так жилось очень даже хорошо. Они не хотели любить друг друга, не хотели выгонять торговцев из храмов, не хотели ограничивать себя ни в чем. Им не нужна была вечная жизнь с Господом: им нужна была краткая и веселая жизнь, полная удовольствий и вседозволенности здесь... Собственно, с тех пор ничего не изменилось. Но Сын Божий воскрес на третий день. И Пасха - это праздник его воскресения, в который мы благодарим его за то, что он умер за наши грехи, очистив нас перед лицом Создателя. Это праздник надежды.
- Любопытно.
Траун больше не лежит на столе в полусне. Он сидит, задумчиво водя по губам подушечкой указательного пальца. Эта история... Есть в ней нечто удивительно знакомое.
- Не уточните, пожалуйста, как он воскрес?
- Ну, меня там не было, - издевательски отвечает Колчак, изогнув губы в своей традиционной ядовитой усмешке. - Но вообще-то пишут, что к нему нельзя было прикасаться. То есть... Если вы спрашиваете мое мнение - он, скорее, воскрес не телесно, а каким-то другим образом, как... некое сосредоточие, или призрак...
- Призрак Силы, - завершает Траун, и Колчак согласно кивает, хотя наверняка не может сам себе объяснить, почему это определение кажется ему подходящим. - У нас была когда-то секта похожих мудрецов. Они не называли себя детьми божьими, хотя, если верить Императору, им бы очень этого хотелось. Они тоже умели творить чудеса, и после смерти, если верить рассказам, могли возвращаться зримо в виде призраков Силы, но прикосновения к ним действительно бессмысленны.
- Если верить словам Иисуса, так его звали, он снова вернется, во плоти. И мы этого, знаете ли, очень ждем.
Теперь совершенно не ясно, шутит Колчак или нет. И это дополнение действительно меняет очень и очень многое. Вероятно, "Химера" разбилась здесь не просто так, и искать диверсантов среди своих бесполезно. Вполне возможно, Император знал об этой истории. И, одержимый идеей вечной жизни, специально послал его сюда, подстроив все таким образом, чтобы Траун ничем себя не выдал, и вышел на эту историю абсолютно естественно. Если это так... Траун сдержанно улыбается. Император в своем репертуаре.
- Прошло почти две тысячи лет, как я уже сказал, так что... Вообще-то вряд ли он вернется.
Траун смотрит на Верховного особенно внимательно. Разочарование, страх, стыд. Он протягивает руку и накрывает ладонь, на которой еще остались следы каких-то трав и луковой шелухи для яичной краски.
- Для призрака Силы две тысячи лет - как пара дней.
- Да, в книге так и написано, что для него тысяча лет как один день. Что ж, если вы так говорите... Я в любом случае это не застану.
- Как знать. Вы позволите мне ознакомиться с книгой?
На следующий вечер начинается чтение. Язык, на котором написана эта книга, Трауну совершенно не знаком, хотя звучит похоже на тот, на котором говорят в этой местности. Верховный Правитель сидит в кресле напротив, и его слова звучат как какое-нибудь заклинание. Он читает медленно, по предложению. На оригинальном языке и тут же - на более понятном. Дело обещает быть долгим, но Траун доволен. Ему нравится слушать этот глубокий и одновременно тихий по вечернему времени голос. Нравится смотреть, как грубоватые пальцы касаются страниц, пахнущих чем-то сладким и терпким. Нравится следить за взглядом темных глаз. Нравится наблюдать за игрой света и тени, которая то превращает лицо Верховного в жуткую птичью маску, то возвращает ему краски жизни.
- Я хочу отпраздновать Пасху с вами. Можно?
Колчак спотыкается на полуслове, поднимает взгляд. Его растерянное лицо молодеет на десяток лет, на щеках вспыхивает и тут же угасает лихорадочный румянец. Наконец, он сдержанно кивает и возвращается к чтению. Со своим внешним видом придется что-то сделать. Но Траун уверен, что любые мучения будут стоить того, чтобы увидеть это выражение снова. Ну и, конечно же, ему обязательно нужно побывать хотя бы в одном храме, чтобы сделать однозначный вывод и понять, насколько эта история достойна внимания Императора. А, как только он поймет... Можно будет, наконец, заняться починкой передатчика.