маленький принц
04.11.2015 в 20:36
Пишет [Шляпа Суллы]:[я напоминаю самому себе...]URL записи
... что кое-что стоит подождать. АПД: дождались, и я не сдержался, продублировав текст и здесь.
Название: Вифинская кухня
Автор: ЧЕРТОВ ЛАБИЕН
Бета: fandom Antiquity 2015
Размер: мини, около 1800 слов
Пейринг/Персонажи: Никомед IV Филопатор/Гай Юлий Цезарь
Категория:слэш
Жанр: PWP, юмор
Рейтинг: NC-17, что ли
Краткое содержание: о том, что бывает, если ночью очень хочется есть
Предупреждения: Царь Вифинии Никомед был очень старым. Старым, но не бесполезным! Геронтофилия, кроссдрессинг, римминг, первый раз.
читать дальшеНикомед IV Филопатор был стар, но не глуп, и слух его оставался все так же остр, как в былые годы. Посему от него не укрылся тот факт, что каждую ночь, аккурат после наступления сумерек, дверь кухни мерзопакостно скрипит, то ли впуская кого-то внутрь, то ли, напротив, выпуская. Ложились во дворце рано, ужинали, соответственно, еще до того, как солнце начинало клониться к закату, и потому царь Вифинии и государства Понтийского не придавал звукам особого значения. Ну, ходит кто-то по ночам на кухню, видимо, очень хочет есть, нечего раздувать из этого скандал. Но потом пришла бессонница, и Никомед призадумался.
Каждую ночь эта старая дверь, будь она трижды проклята и заколочена намертво, скрипела. Каждую ночь этот скрип будил царя, напоминая ему, что было бы неплохо облегчиться. Но, вместе с бессонницей, старого Никомеда терзал запор, и потому облегчения не наступало. Через некоторое время дверь скрипела опять. Спустя несколько недель, ночи которых были наполнены мучениями и проклятиями, Никомед решился. Дождавшись очередного ночного скрипа, он радостно потер узловатые ладони, предвкушая охоту и расправу над ночным кухонным гостем, встал, вдел ноги в мягкие туфли и тихонько вышел из покоев.
Коридоры дворца тонули во тьме. В эту ночь даже луна спряталась за тучами и факелы не горели, а посему Никомед вынужден был передвигаться вдоль стен. Конечно же, старый царь прекрасно знал свой замок, и потому добрался до кухни вовремя. Если бы на его месте был кто-то другой, ночной гость успел бы улизнуть: коридоры дворца славились своей запутанностью, и любой ночной путешественник забрел бы, в конце концов, в такое место, откуда долго еще не смог бы выбраться. Дойдя до кухонной двери, Никомед остановился и прислушался. Ему не было нужды приникать ухом к дереву, чтобы услышать, что делается на кухне: слух старого царя никогда не подводил. На кухне кто-то был, и этот кто-то, судя по характерным звукам, опустошал его запасы вина и доедал остатки ужина. Никомед отнесся бы к этому снисходительно, если бы не знал, что кухонная дверь снова заскрипит, когда ночной гость выйдет, и предчувствие этого звука разозлило его окончательно, а заодно и подогрело охотничий азарт.
Дождавшись, пока звуки стихнут, Никомед принял величественную позу, сложив старые, но все еще сильные руки на груди, и стал ждать. Дверь отвратительно заскрипела, тонкая фигурка кухонной девки появилась на пороге, освещенная неровным светом прикрытой ладонью свечи. При виде царя девка замерла с раскрытым ртом, и Никомед ощутил, как, подобно второму дыханию, открывается в нем потаенная дверь второй юности. Его подстегивала сама ситуация. Ночь, тайная встреча на кухне, и он, всемогущий, имеющий право на любое наказание, какое только взбредет ему в голову. Судя по выражению лица девицы, она тоже прекрасно это понимала и наверняка пыталась измыслить себе оправдание. Ее алый от вина, влажный, сводящий с ума рот то открывался, то закрывался, и до сих пор не исторг ничего, кроме дрожащего дыхания. Никомед ждал: оправданий, извинений, чего угодно, наслаждаясь испуганным взглядом больших, подведенных углем глаз. Он сам не знал, насколько был страшен в этот момент: живой скелет, выхваченный из тьмы неверным светом свечи, с внушительным носом, запавшими глазами, блестевшими от предвкушения сладостного правосудия, с растрепанными седыми волосами и длинными узловатыми пальцами, похожими на коренья какого-нибудь старого и горького растения. Наконец, девица как-то странно всхлипнула, издала сдавленный хриплый звук, отдаленно напоминавший разочарованный стон, бросила свечу под ноги и скрылась в кухонной темноте.
Заинтригованный, Никомед последовал за ней, успев ухватить край ее взметнувшейся юбки. Близость юного тела, прелести которого царь успел хорошенько разглядеть, распаляла старческую кровь, придавая царю и цепкости, и силы, и скорости, и страсти, от которой кровь должна была вот-вот закипеть, если верить ощущениям. Пытаясь скрыться от неминуемого правосудия, девица сметала все на своем пути, и Никомед подумал, что теперь-то уж точно никто во дворце не спит. И ощутил от этого мрачное удовлетворение и новую волну возбуждения: теперь их могли обнаружить. Поймав девицу за руку, он подивился силе, с которой дама потянула его на себя, пытаясь освободиться. Нет, это не он был слаб, это девица была сильна, и это обстоятельство возбуждало, помимо плоти, сильный интерес. Поборов ее внушительное сопротивление, Никомед, наконец, прижал к себе извивающееся тело и впился поцелуем в мягкие сочные губы, от которых все еще пахло выпитым вином. Сомкнув длинные пальцы вокруг обеих ее кистей, свободной рукой царь проник под жесткую юбку и с удовольствием впился в мягкую девичью ягодицу. Почувствовав бедром его вялую эрекцию, девица взвыла и рванулась прочь, но Никомед держал крепко. Эрекции у него не случалось уже лет десять, и упускать момент он не желал. Платье разошлось по швам, но вместо упругих грудей, к которым царь подбирался с самого начала, нащупалось что-то шершавое и волосатое.
— Кокос? — спросил Никомед вслух, растерявшись, но не утратив своей страсти. — Зачем тебе кокос на груди, дитя мое?
Девица не ответила, но сомнения уже прокрались в сердце старого царя, и он решительно переместил ладонь туда, где у женщин обыкновенно бывает естественное углубление, предназначенное для соития. Отверстия у добычи не оказалось, зато обнаружились яйца и полувозбужденный член, а это значило, что придется воспользоваться черным входом. В том, что он этим воспользуется, Никомед не сомневался, поскольку его собственный член напрочь забыл о возрасте и восстал так, как не восставал и в лучшие годы. Осознав, что раскрыт, ночной гость перестал вырываться и отдался судьбе, позволив теплым и сухим губам царя прижаться к шее. Дрожь, прошедшая по юному телу, привела Никомеда в совершенный восторг, в особенности потому, что полувозбужденное орудие в царской руке стремительно набирало силу. Усадив добычу на стол и широко разведя ее ноги, Никомед вобрал в рот крепкий, источавший сладкий запах неутомимой юности, член. Стон, исторгнутый дивным существом, был слаще любого стона, достигавшего царского слуха. Никомед был стар. У Никомеда отсутствовала большая часть зубов. Поэтому не было ничего странного в том, что, когда он направлял напряженный член за щеку, орган не встречал сопротивления и чувствовал себя совершенно великолепно, о чем свидетельствовало хриплое дыхание его обладателя и ласковые тонкие пальцы, ласкающие длинные седые волосы. Но, когда узловатые пальцы царя прикоснулись к единственному доступному для соития отверстию, добыча напрягла ягодицы и проговорила срывающимся голосом:
— Пожалуйста… Пожалуйста, не надо.
— Тише, дитя мое, — Никомед покрыл поцелуями внутреннюю сторону бедер дивного существа. — Больно не будет. Мы тихонечко. А то зачем ты ночью на кухню ходил? Зачем спать не давал? Выписать бы тебе плетей, да жалко.
Добыча издала низкий, горловой стон, когда внезапно замолчавший Никомед прикоснулся языком к срамному месту и стал выделывать такое, чего провинившийся ночной едок никогда доселе не испытывал. Настырный язык царя Вифинии и государства Понтийского проникал внутрь разгоряченного тела, не давая полного наслаждения, а только обещая его. Ночной гость ерзал, то сводил, то разводил колени, дыхание его становилось все более прерывистым, но Никомед не торопился. Он ждал, пока добыча сама его попросит, и та не заставила себя ждать. Упав на кухонный стол, юноша притянул царя к себе, обхватив стройными сильными ногами его талию, и требовательно припал губами к царскому рту, бормоча что-то непонятное, но совершенно точно приглашающее. Никомед сорвал раздражающую связку с кокосами с недоступной доселе груди, по очереди поцеловал соски, затем поиграл с ними языком, доводя добычу до исступления. Поплевав на ладони, царь растер слюну по собственному члену, завершающим плевком смазал девственное (он был совершенно уверен в этом, несмотря на раскрепощенность добычи) отверстие, приставил к нему головку и медленно вошел едва ли на четверть. Он ожидал криков боли, но все вышло иначе. Сильные ноги сжали старое тело царя почти до боли, надавили на ягодицы, заставляя продолжить движение. Влажные чувственные губы накрыли царственный рот, кислый от вина язык прошелся по небу, сплелся с языком Никомеда, и стоны любовников слились так же, как их тела.
— Кто бы мог подумать, что ты такой… — привыкший к темноте Никомед различил прикрытые в задумчивости глаза добычи и чувственный рот, искаженный ухмылкой. — Такой неутомимый, такой страстный, такой… Для своего возраста ты весьма неплох.
— А ты, дитя мое? — ответил Никомед, пытаясь вспомнить, где уже слышал этот голос. — Молчал все время, зато теперь разговорился.
— Что поделать, — жемчужные зубы царапнули худое царское плечо. — Вино и секс всегда так на меня влияют. Поэтому я не пью вина.
Царь Вифинии ответил на это сомнительное утверждение коротким смешком, но, осознав, кто все это время шастал на кухню, задвигался быстрее, предощущая приближение оргазма. Перед внутренним взором Никомеда медленно проплывали волнующие видения, которыми он тихонько наслаждался в своих покоях, изредка чувствуя слабое шевеление в паху, никогда до этих пор не переходившее в полноценную эрекцию. Вот молодой римский посол с золотыми волосами цедит лимонную воду, отказываясь от вина, вот он едва прикасается к еде, отведывая каждого блюда лишь для приличия. Вот он обводит скучающим взглядом залитые солнцем коридоры дворца, спрашивая, что за какой дверью находится. Вот он стоит на балконе, прислонившись к колонне плечом, и тонкая полупрозрачная ткань едва прикрывает его прекрасное тело. Стоя на пороге и уверяя посла в том, что корабли будут в ближайшее время, Никомед любуется разворотом его плеч, ягодицами, стопами, кистями рук. И теперь все это принадлежит ему.
— Думал ли ты, что все приведет к этому? — Никомед рассмеялся, и его смех потонул в очередном поцелуе.
— Рассчитывал на это, — выдохнул римский посол в раскрытый царский рот и сжал ягодицы так, что Никомед не мог больше сдерживаться.
Закинув ноги посла на свои плечи, царь Вифинии навис над ним и принялся вколачиваться так сильно, как только мог. В предрассветных сумерках хорошо было видно юное лицо с закатившимися от наслаждения глазами, размазанной косметикой, позаимствованной, видимо, у той же девки, чье платье валялось теперь на полу, непригодное для дальнейшего использования. Никомед кончил слабо в силу возраста, но облегчение, испытанное им, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему доводилось испытывать до этого. Отдышавшись, он выскользнул из юного тела, опустился ко все еще напряженному члену посла и снова взял его в рот, зная уже, насколько римлянину это нравится. Хватило нескольких движений, чтобы в рот Никомеда потекло молодое тягучее семя, немного горьковатое, но все равно восхитительное на вкус.
Гай Юлий Цезарь, привлекательный юноша, едва переваливший за рубеж двадцатилетия, отправил в рот виноградину и скучающе обвел взглядом обеденный зал. К вину, как и следовало ожидать, он не притронулся, к яствам, от которых ломился стол, тоже. Никомед ел с удивительным для себя аппетитом, и супруга, благополучно проспавшая всю ночь, несмотря на грохот с кухни, не могла нарадоваться. Этим вечером римский посол должен быль покинуть Вифинию, но по взгляду его царь понял, что имеет смысл наведаться на кухню незадолго до отбытия ко сну. И прислушиваться к скрипу кухонной двери в ближайшие несколько лет. Дивное существо вернется, как кот всегда возвращается к месту, где его кормят.
— Мой господин, — кухонная девка в нерешительности остановилась рядом с царем. — Насчет двери…
— А что насчет двери, дитя мое? — спросил царь, подслеповато щурясь, от чего римский посол хохотнул в кулак, зная, насколько в действительности остр взгляд царя. — Мне кажется, с ней все в порядке. Оставь как есть, старому Никомеду просто не спится.
Царь похлопал девку по пухлой руке, и та заулыбалась, довольная, что не придется тратить масло, которое потом можно кому-нибудь продать. Старый царь Вифинии откинулся на спинку удобного кресла. Римский посол решил полакомиться кокосом, и по губам его, блестящим от сока, блуждала многообещающая кошачья улыбка.
@темы: [рабочее], [персонажное]
17.08.2020 в 18:34
17.08.2020 в 18:40
17.08.2020 в 18:57
17.08.2020 в 19:26