[о настоящих днях]

[[Золотце Колчака]]

У меня был цикл миниатюр, который я продолжил. Так что пусть повисит здесь.

Домой.

Дорога виляет, засыпанная снегом. Следы от автобусных шин еле различимы в предрассветной тьме. Эмеральд идет, зябко поеживаясь, с опаской глядя на мрачные громадины сосен по обе стороны дороги. Он шел за автобусом всю осень и немного зимы, наплевав на свою обязанность вытанцовывать снег, и теперь опасается, что за ним придут. Должны прийти, должны хватиться его хотя бы теперь, а это значит - арест, заключение, и никаких облаков, никакого дома без крыши, никакого озера, и уж, конечно, никакого автобуса. Он ускоряет шаг, но быстро устает, механически отмечая, что на старой остановке еще видны чьи-то следы, значит, кто-то сел в автобус, значит, он еще может его догнать. Очень болит под лопатками, чешется, и не достать до больного места, потому что руки замерзли и не разгибаются, а изумрудный камзол покрылся инеем и снегом в некоторых местах. Снова дает о себе знать больное бедро. С каждым шагом словно заново огненный меч впивается в плоть, разрывая ее, заставляя корчиться от боли, но надо, надо идти. И он идет, сбивается на бег, спотыкается, едва не падает, идет снова, зачерпывая снег сапогами, пока не вспыхивают невдалеке красные огоньки, означающие очередную остановку автобуса. Эмеральд срывается с места, несется сквозь начавшийся некстати снегопад, нагоняет автобус и вваливается в салон, принося с собой мороз и еловую ветку, прицепившуюся к каблуку сапога. Дверь со скрипом закрывается и старая колымага, дребезжа, продолжает свой путь. Эмеральд медленно выпрямляется и встречается взглядом с сероглазой женщиной. От улыбки ее по всему телу разливается приятное тепло, бедро перестает болеть, а спина зудеть и ныть, и он глупо улыбается в ответ, не решаясь начать разговор, пока чья-то сильная рука не вталкивает его в салон окончательно. Эмеральд медленно оборачивается и обмирает.
- Догнал, все-таки. Значит, бегать не разучился. За бабами-то.
Широкоплечий шатен с волнистыми волосами до плеч белозубо улыбается, сложив на груди могучие руки. Алый плащ свободно струится по плечам и спине, не скрывая золотого нагрудника с витиеватой гравировкой. Крыльев не видно, но так и должно быть. В этом маленьком мире ими очень не удобно пользоваться. Весь шар земной этот шатен обошел в пять шагов. Правда, немного смухлевал при этом, нарушив правила спора. Эмеральд потирает скулу, вспоминая, с каким удовольствием победитель засветил ему кулачищем в лицо. Что ж, не следовало спорить.
- Ты за мной? - уточняет спокойно, стараясь не потерять лицо перед сероглазой.
- Скорее, с тобой.
Шатен смеется, хлопает Эмеральда по плечу и увлекает за собой в конец салона, где ждет их, пряча улыбку в ладонях, сероглазая женщина с коробкой, наполненной пончиками.
- Знакомьтесь, - Эмеральд выглядит так, словно съел лимон целиком. - Это...
- А мы знакомы, - неожиданно заявляет сероглазая, пряча свою узкую ладошку в широкой ладони неожиданного спутника.
- Правда? - Эмеральд теряется и отворачивается к окну.
Здесь, рядом с ней, он перестает быть собой, и не знает теперь, как ему быть. В доме без крыши, среди русалок и домовых, среди нежити, себе подобной, он был хозяином и знал, что делать, как вести себя. В доме без крыши, куда она приходила перед тем, как отправиться в путь с очередной подозрительной компанией, не было его брата, всем своим видом напоминавшего о его бесславном поражении, и не было ее руки в его ладони, не было их молчаливых бесед при нем и не было... Эмеральд отвлекается от размышлений и с удивлением обнаруживает, что его, кажется, пытают. Младший брат перегнулся через хохочущую сероглазую и пытается что-то запихнуть ему в рот, больно сжимая челюсть. Сфокусировав взгляд, Эмеральд понимает, что его пытаются накормить, сдается, позволяет скормить себе пончик и снова отворачивается, меланхолично пережевывая угощение. Бесполезно. Снаружи темно, и постылая рожа брата отражается в стекле как в зеркале, и улыбка на его лице будит в душе Эмеральда далеко не братские чувства.
- Где ты забыл свое копье? - спрашивает, чтобы отвлечься.
- Здесь оно мне не нужно, - брат пожимает плечами и меняется с сероглазой местами, чтобы удобнее было разговаривать. - Снег идет и без тебя, верно?
Эмеральд не сразу понимает, о чем идет речь, но, поняв, грустно улыбается. Действительно, если сложить ладони колодцем и припасть к ним лицом, в окне можно увидеть танцующие снежинки, пушистые и легкие, каких у него самого никогда не получалось. Значит ли это, что никто за ним не придет? И, если так, что значит ли это, что труд его был бесполезен все это время?
- Ты помнишь, за что набил мне морду? - спрашивает Эмеральд, прислоняясь к стеклу лбом и прикрывая глаза.
- В который раз?
- Когда запер меня здесь. В этой глуши, в этом лесу, где автобусы ездят по кругу и нет конечного пункта, с этим дурацким озером, по которому можно ходить, но плавать в нем нельзя... Ты помнишь, за что ты сделал это?
- За то, что ты назвал отца старым дураком, - голос брата неожиданно весел, Эмеральду кажется даже, что он все еще смеется в кулак. - Только это уже не твой лес. И не твоя дорога. Ты из своего круга выбрался, когда побежал не за своим автобусом.
- А помнишь ли ты, - неожиданно подает голос сероглазая женщина. - Благодаря кому тебе позволили танцевать на облаках?
Эмеральд резко оборачивается, взгляд его проходит сквозь младшего брата, чтобы встретиться со взглядом женщины, прямым и добрым. Этого быть не может, этого просто не может быть. Но, вопреки всему, в тумане ее глаз появляются вкрапления синего цвета, столь глубокого, что кажется, словно проступает небо сквозь облака. Ее алый, чувственный рот не улыбается, и от этого вся она кажется неправильной, и он безотчетно двигается к ней, натыкается на брата и замирает, глядя на нее поверх его плеча.
- У каждого из нас свой лес. Со своим озером, со своим домом. Со своим автобусом, - женщина не отводит взгляда, и женщина ли она вообще? - Знаешь ли ты, куда едет этот?
Рука младшего брата запихивает в его раскрытый от изумления рот очередной пончик.