[свиток двадцать третий]

[[Золотце Колчака]]

Генерал стоял на невысокой горе, покрытой, тем не менее, снежной шапкой. Руки его были сложены на груди, лицо как всегда выражало спокойствие и безразличие ко всему, несмотря на темнеющие кровоподтеки, портящие общее впечатление. Отек удалось легко снять благодаря своевременному вмешательству Рафаила, но главнокомандующему нельзя было отказать в силе и изобретательности, и потому ребра все еще болели, бедра пылали, стоило пройти лишь пару тысяч миль пешком, а левая скула представляла собой один большой синяк.

читать дальше, там скандалы, интриги и расследования. Ну и мордобой еще.

С этой горы открывался чудесный вид на большое озеро, на берегах которого вечно цвела вишня, роняя свои лепестки на прохладную воду. Легкие молочные облака придавали этой картине необыкновенный щемящий сердце романтизм, но генерал не чувствовал отвращения. Этот вид нравился ему больше любого другого, и он вполне разделял мнение младшего принца о том, что этот край – самое лучшее место на Терре. Он поступил правильно, решив разместить войска именно здесь. Губы генерала тронула легкая мечтательная улыбка, когда он вспомнил, как легко далось ему согласие демиургов, проживающих здесь. Строго говоря, их согласие было получено еще Гавриилом, но теперь он вряд ли мог предпринять что-либо, находясь в добровольном заточении. Пришлось взять дело в свои руки. Он легко нашел общий язык с супругом ясноликой. Идзанаги оказался честным и прямым воином. Он не умел врать, и сознание его не было заточено под плетение интриг. Демиург остался очарован генералом и долго раскланивался перед ним, восхищенный его осанкой и выдержкой. Идзанами наблюдала за ними краем глаза, делая вид, что занимается каллиграфией. Письмена ее выходили смазанными и не очень красивыми. Она думала об узнике Башни, это видно было по положению ее рук, по дрожанию ее губ, по мечтательному выражению ее лица. С Идзанаги генерал был вежлив, строг и церемонен. Взгляд его был холоден и прям, он ни разу не отвел глаз, ни разу не нарушил обычаев этой дивной страны. С Идзанами он был задумчив и небрежен. Поймав ее взгляд, он обжег ее ответным взглядом, и тут же отвел глаза, словно устыдившись чего-то. Поклонился ей, не глядя на ее красивое лицо, отправился прочь, чеканя шаг, держа идеальную осанку, зная, что она смотрит ему вслед. Эта женщина боялась его, потому что помнила, каким несдержанным он мог быть в гневе, видела, как меняется от ярости его лицо, и каким страшным оно может быть. Но он и притягивал ее, потому что был неизменно вежлив и обходителен, и только она, как ей казалось, знала, что скрывается за его спокойствием и учтивостью. Принц вел себя с ней слишком неосмотрительно. Да и откуда ему было знать о том, как следует вести себя с женщинами? Избалованное, капризное создание, он считал, что все должны любить его по умолчанию, потому что он создан для этого. И был бы весьма удивлен, если б узнал, как легко оказалось затмить его в сердце богини. Еще больше он удивился бы, узнав, что генерал не дал повода для подозрений, и связь их установилась под самым носом Идзанаги. Они обедали вместе, и, принимая от богини миску с рисом, он случайно касался ее пальцев. Прикосновение не длилось и мгновения, но обжигало ее не хуже раскаленного клинка. Она выходила в сад, и видела его, прислонившегося к дереву, и глядящего на звездное небо, и наблюдала за ним, пока он не ловил ее взгляд, не кланялся ей и не удалялся. Она смотрела за тем, как он оттачивает свои навыки в додзё, и полуобнаженное тело его заставляло ее прижимать ладони к груди. Частенько усаживалась она с чайными принадлежностями неподалеку, пока генерал сражался с ее мужем, перенимая его стиль, заучивая новые движения и выражая восхищение его подготовкой и желание никогда не встретить его на поле боя. Она наблюдала за тем, как весело они переговариваются, и думала в тот момент, что любит обоих мужчин почти одинаково. Принц не скрывал своего происхождения, она восхищалась им, она желала подчинить его себе, ее собственный муж казался ей жалким по сравнению с сиянием принца. Мефодаил был другим. Он уставал, он хотел есть и пить, и с благодарностью принимал из ее рук еду и воду, позволяя ей считать, что она заботится о нем. Он потел так же, как ее муж, но его запах был более утонченным, более пряным, она пьянела от него, позволяя себе изредка заглядывать за ширму, когда он обливался ледяной водой, смывая с себя усталость и раздражение. Но самое главное заключалось в том, что она считала, будто он полагает ее недоступной для себя. И это льстило ей больше, чем снисходительное позволение принца быть с ним. Идзанами боялась и желала прикосновений и взглядов, боялась и желала того, что может за ними последовать, и страшилась того, что неправильно истолковала все знаки, и генерал посмеется над ней, если она вздумает к нему прийти. Однажды ночью он вернулся избитый и израненный, едва стоящий на ногах. Идзанаги поднял весь дом на ноги, слуги носились по двору, таская воду и полотенца. Идзанами отпустила мужа к началу второго часа ночи, заявив, что женщине лучше знать, как залечить раны и успокоить боль. Она дрожала от страха, говоря это, но Идзанаги не заподозрил ее в желании измены, и ушел, восхитившись ее добродетелью и самоотверженностью. Генерал лежал на циновке, наблюдая за движениями богини из-под полуприкрытых век, лицо его, как всегда, выражало безразличие. Рафаил подлатал его почти сразу, и больно ему не было, но Идзанами не могла знать об этом, и потому ее прикосновения были легкими и осторожными. Она отдергивала руки, стоило ему пошевелиться, но не замечала того, что давно уже перестала обрабатывать раны, и просто касается его, потому что ей хочется этого. Тогда он открыл глаза и взглянул на нее прямо, давая ей осознать всю глубину своего поступка, и она отпрянула, но он сомкнул пальцы на кисти ее руки и притянул к себе. Спрятав лицо на его пышущей жаром груди, она слушала его извинения. Он говорил, что не желает разрушать теплые отношения с ее страной. Говорил, что в ее лице он обрел верного друга и помощника, и надеется, что так будет и дальше. Речь его была безупречна, но одной рукой он сжимал ее кисть до боли, а другой прижимал ее к себе, и она слышала, как дрожит его голос, и торжествовала в этот момент. Нет, он не мог сопротивляться ее чарам, ни в коем случае. Конечно, он любит ее, какие могут быть сомнения! Но долг и честь не позволяют ему быть с ней. И она любила его за это, она восхищалась им, его выдержкой и самодисциплиной. И она ушла. После этого генерал вздохнул с облегчением и немного поспал, чтобы на следующее утро оказаться на невысокой горе с прекрасным видом на озеро. В этот день войска небесного королевства должны были высадиться здесь, и отсюда начать свое продвижение на Олимп по тверди. Стоило вывести главнокомандующего из себя, чтобы достигнуть желаемого. Мефодаил тонко улыбнулся, провожая взглядом очередной сорвавшийся розовый лепесток, опустившийся на воду и плывущий теперь по ней к центру озера. Ему удалось доказать необходимость введения чрезвычайного положения. Королевство будет закрыто. Никто не войдет в него, пока война не будет закончена. Если они победят, то в золотые ворота войдут победители. Если проиграют – не войдет никто, и манящие анфилады цитадели останутся вечным памятником архитектурного мастерства Яхве. Никто не пройдет по коридорам, никто не восхитится тонкостью скульптурных композиций, никто не выпьет воды из фонтана. И никто не спустится в подземелья. Никто, кроме ветра, потому что ветер вечен, и нет ничего, что могло бы остановить его на пике своего безумия.
Генерал стоял, ожидая прибытия Яхве, желавшего ступить на твердь первым. Первые лучи восходящего солнца осторожно ощупывали небосвод, когда свершился исход, и тысячи тысяч, и бездны бездн исторглись из чистого голубого неба, заполнив собой все. Крылья их, раскрытые, величественные, сияли разными цветами. Краем глаза генерал видел, как Идзанами прикрыла ладошкой рот, наблюдая за этим прекрасным зрелищем. Глаза ее были широко раскрыты, но вскоре ей пришлось зажмуриться, издав болезненный вскрик. Яхве явил себя Терре. Генерал прикрыл глаза, борясь с мучительным желанием стать ветром в его крыльях. Творец поражал воображение, и многие в этот час погибли, взглянув на небосвод. Души и разум их не выдержали его сияния. Когда ноги его коснулись вершины невысокой горы, а крылья исчезли, словно их не было вовсе, Идзанами удивилась снова. Теперь Яхве выглядел совершенно иначе, суеверный ужас покинул ее сердце, на смену ему пришло разочарование. Творец выглядел уставшим, словно работал, не покладая рук, многие месяцы. Под глазами темнели полукружья бессонницы, нос заострился, подбородок зарос щетиной, в которой кое-где уже пробивалась седина. Черные жесткие волосы его были забраны в высокий хвост, и среди них тоже поблескивала соль зрелости. Несмотря на измученный вид, творец все еще внушал уважение. Возможно, дело было во взгляде, с которым он обратился к богине. Возможно, в том, что тело его выглядело сильным и еще молодым. Возможно, в том, что ладонь его покоилась на рукояти внушительного меча.
- Так это ты, - устало проговорил творец. – Та самая Идзанами?
- Да, господин мой.
Богиня склонилась перед ним, и волосы ее коснулись земли. Послышался лязг металла, и Яхве отвел ее волосы в сторону тупой стороной клинка, внимательно вглядываясь в ее пылающее лицо. За время, проведенное в компании генерала, она и забыла о том, как должен злиться создатель небожителей за то, что она проводила время с его сыном.
- Хорошенькая, - резюмировал Яхве. – Тебе она тоже нравится?
- Если мне будет позволено ответить…
- Естественно будет! – рявкнул творец, разозлившись. – Иначе я бы тебя не спрашивал, пустая твоя голова! Сколько можно?! Со мной-то уж можешь не выделываться, я знаю тебя, я тебя создал! Я вложил каждую мысль в твою голову, каждое стремление вложил в твой дух, и ты считаешь, что сможешь обмануть меня своими «позволениями»?!
- Тогда зачем ты спрашиваешь? – неожиданно ответил генерал, заметно расслабившись, вопреки злости творца.
- Потому что хочу услышать это от тебя, - Яхве убрал клинок, и волосы снова скрыли лицо богини. – Мне интересно, насколько ты глуп и падок на белую кожу и приспособления для выкармливания потомства.
Идзанами задохнулась от возмущения, но не решилась высказать его. Она страшилась за Мефодаила в этот момент, потому что любой его ответ был бы неправильным. Если бы он ответил утвердительно, кто знает, что мог бы сделать с ним творец. Если бы ответил отрицательно, кто знает, что могла бы сделать с ним она. Улыбка тронула дрожащие губы богини и она едва заметно качнула головой.
- Ты когда-нибудь был с женщиной? – поинтересовался генерал, улыбаясь. – Откуда тебе знать, что не поведешься сам?
- Я не могу понять тебя, и не смогу понять никого из вас. Я не знаю, что такое быть с кем бы то ни было, потому что не нуждаюсь в этом вовсе, как не нуждался мой отец, и отец его отца. Дело, которое мы выбираем для себя, намного важнее любви.
- Это многое объясняет.
Идзанами слушала смех Мефодаила и не верила в то, что слышит. Она слышала его голос, но не узнавала его. И творец отвечал ему в том же духе, ничем не выказывая раздражения, кроме краткой вспышки гнева, и то вызванной лишь тем, что генерал говорил так, как положено говорить в таких случаях. Как это могло происходить, как это могло быть? Она не понимала. Решив, что можно поднять голову, она увидела двух мужчин, похожих друг на друга. Двух мужчин с одинаковыми улыбками, с одинаковыми горбинками на носу, с одинаковыми глазами. Она увидела молодого генерала и его будущее, если жизнь его не оборвется. Она увидела, каким он станет, когда годы возьмут свое, и удивление ее было столь сильным, что она не смогла сдержать вздоха. Генерал услышал ее и улыбнулся. Яхве окинул богиню внимательным взглядом, но улыбка не коснулась его губ.
- Итак, я здесь, мы все здесь, и я хочу, чтобы ты объяснил мне, что будет дальше, - творец сложил на груди руки, всем своим видом выражая готовность слушать.
- Война, что еще. Но на этот раз мы не допустим разрушения королевства. Здесь у нас будет резерв, способный пополнить наши ряды, если это потребуется. Строго говоря, все это идея Михаила, я просто подготовил все для ее осуществления. Ни один шпион не проникнет в королевство, где мы сможем укрыться в случае необходимости, потому что принцип его защиты знаешь только ты. Ни в коем случае не передавай его никому, даже если будешь умирать на чьих-нибудь руках, особенно если так будет. Мы возьмем Олимп и сравняем Черную Башню с землей.
- Сначала Башня. Потом Олимп. Я хочу, чтобы мой сын вернулся ко мне.
- У тебя их еще пятеро, - рассмеялся генерал. – Неужто мало?
- Мне всегда будет мало, - Яхве неожиданно улыбнулся слабой, дрожащей улыбкой. – Но, видимо, больше я не могу. Не задирай нос выше, чем нужно, генерал. За твоей спиной уже ходят слухи. Невидимые любят тебя, но не из них одних состоит королевство. Кем ты хочешь быть, что делать, чем дышать? Я не могу дать тебе ничего, кроме незавидной судьбы воина, чья жизнь оборвется на поле боя быстрее, чем многим бы хотелось.
- Этого мне достаточно, если моя жизнь принадлежит тебе, - Мефодаил поклонился, и на этот раз Яхве не стал его одергивать.
- Отлично, - сказал он. – Покажи мне окрестности, Идзанами. Генерал, проверь своих. Совет на закате, пусть Михаил выберет место. Задерживаться нельзя, как бы ни были прекрасны эти края. Я хочу, чтобы ты доставил мне Гавриила к рассвету.
Богиня не успела склониться в поклоне, как ветер разметал ее волосы и платье, заставив покраснеть в очередной раз. Красивые, длинные ноги ее покрылись мурашками от холода. Генерал отправился исполнять поручение, подарив ей ледяной поцелуй, швырнув снег в лицо и за шиворот, и Яхве тактично отвернулся, позволяя ей привести растрепавшиеся одежды в порядок.
- Следуйте за мной, мой господин, - сказала она. – Что желаете посмотреть в первую очередь?
- Отведи меня к озеру, - улыбка творца богине не понравилась. – Я хочу посмотреть на того, кто живет на его дне.

Ветер летел очень быстро, хотя в запасе у него оставались сутки, потому что солнце едва взошло, и он успел бы несколько раз долететь до Башни и вернуться обратно до следующего утра. Но ему хотелось поскорее пересечь горы, ворваться в большое окно, запутаться в длинных волосах младшего принца, и оставшееся время употребить на то, чтобы вымолить прощение за свои мысли, за свои поступки, за свои слова. За то, что он позволил себе считать его глупым и незрелым, хотя принц был старше него. За то, что он позволил себе считать его надменным и поверхностным, хотя кому как не ветру было знать, что это не так. За многие вещи. На вздохи Идзанами, которая все-таки была дорога принцу, как бы он ни пытался доказать самому себе обратное. За восхищение, которого он был удостоен, а принц нет. За все, за все, за все. Пейзаж сменялся с фантасмагоричной скоростью, пролетали леса и реки, пролетали табуны диких лошадей и стаи волков, пролетали жилища ирийцев, пролетало всё, сама жизнь оставалась позади, и сердце ветра выпрыгнуло бы из груди, если бы оставалось в ней до сих пор. Окно распахнулось с жалобным звоном, и все в комнате перевернулось вверх дном. Мефодаил возник в центре комнаты, запыхавшийся, растрепанный, раскрасневшийся от скорости, и глаза его торжествующе блестели. Принцесса скучающе повернулась к нему, но сонное выражение быстро исчезло с ее лица, когда она поняла, кто перед ней. Бриэль вскочила, запуталась в подоле платье, едва не упала, ухватилась за край стола, перевернула его, споткнулась об упавший стол и, наконец, рухнула в холодные объятья северного ветра. Лицо ее было обращено к нему, светлое, счастливое, и генерал почувствовал, как немеют ноги. Ни один из взглядов Идзанами не был способен сотворить с ним подобное, но наивная радость принцессы от встречи с ним заставила его искать опоры.
- Ты пришел за мной, - Бриэль обняла его тонкими, дрожащими руками. – Ты заберешь меня отсюда. Но ты не сможешь! Ты один. Отец прислал тебя на верную смерть.
- Ему хотелось бы этого, - согласился Мефодаил. – Но я не умру. Ведь у тебя второй клинок, а я знаю того, кто принес его тебе. Мы выйдем отсюда целыми и невредимыми.
- Ты не знаешь, что ждет нас за дверью.
Лицо принцессы дрогнуло, меняясь, и генерал припал к ее губам, боясь опоздать, упустить момент, когда это можно сделать, и она задрожала в его руках, поцелуй стал соленым, но прервать его Мефодаил не решился. Тонкие ладони сжали его плечи с неожиданной силой, под пальцами генерала, ласкающими спину принцессы, чувствовались стальные мышцы, маленький рот увеличился, дыхание сбилось, и генерал, наконец, оторвался от Бриэль, чтобы встретиться взглядом с осуждающими синими глазами принца.
- Когда-нибудь я ударю тебя за это, - пообещал он, разминаясь и перехватывая волосы лентой.
- Когда-нибудь я на тебе женюсь, - ответил генерал, выхватывая меч из ножен и отступая к двери на случай, если принц захочет исполнить свою угрозу прямо сейчас. – И не имеет значения, хочешь ты этого или нет.
- Вообще-то о разделении Вечности я еще не думал, - признался принц. – Но думаю, что отдам предпочтение достойнейшему из братьев.
- Разве это не дело привязанности?
- Ты не знал? – принц удивленно взглянул на генерала, извлекая клинок из ножен. – Тому, кто разделит со мной Вечность, достанется трон.
Генерал молча открыл дверь и шагнул во тьму. Гавриил стоял, глядя в ничто, ощущая себя жалким, ничтожным существом, дрожащим и бесполезным. Платье, столь выигрышно облегающее тело Бриэль, теперь трещало по швам, а кое-где уже разошлось. Он не хотел знать, как выглядит в этот момент, но слышал, как урчит тьма, значит, ей нравилось. Принц хотел окликнуть генерала, который не мог видеть тьмы, и шел сквозь нее прямо к смерти, но в горле пересохло, и вырвался только хрип. Тьма проникла в комнату, коснулась его ног. Надо было идти.
- Ты надолго застрял там? – голова генерала возникла в дверном проеме, словно прибитая к черной стене. – Идем.
Вслед за головой возникла рука. Гавриил бросился к генералу и вцепился в его ладонь так, словно она была последним средством, способным спасти его. Строго говоря, так и было. Вот так, сжимая ладонь Мефодаила до зубовного скрежета, он и шагнул в ничто. И ничто обняло его, приняло в себя, обступило со всех сторон. Гавриил ослеп и оглох, он не слышал собственных шагов и голоса, хотя пытался говорить, чувствовал, как выходит звук из его рта, но не мог его услышать. Он пытался сказать, что ничего не видит. Легкое пожатие генерала должно было его успокоить, но вместо этого почему-то испугало. Гавриил бросился в сторону, ладонь потянула его обратно, он споткнулся, руки разомкнулись, неудобное платье разошлось по шву на бедре. Принц догадался сбросить жмущие туфли, и шел по холодному полу босиком. Ощущение мрамора под ногами успокаивало, потому что это было что-то реальное, тьма не поглотила все вокруг, она просто закрыла ему глаза. Надо только выйти из Башни. Он крутился вокруг своей оси, пытаясь нащупать Мефодаила, но руки встречались с одной лишь тьмой. Наконец, ладони его коснулись чьего-то плеча, но это не было плечом генерала. Это было металлом, холодным, враждебным металлом, режущим ладонь. Гавриил ударил наугад, клинок его встретился со сталью доспехов, и звон его разрушил тишину, царящую до сих пор. Этот звук показался принцу оглушительно громким, еще громче был снисходительный смех тьмы.
- Ну и что ты будешь делать? – спросила тьма. – Как собираешься выйти отсюда, если не видишь собственных рук?
Вместо ответа Гавриил ударил снова, но на этот раз клинок лишь разрезал пространство перед ним, не причинив тьме никакого вреда. Ничто не желало ему смерти. Ничто играло с ним, забавлялось, глядя на его беспомощность, и Гавриил чувствовал, как поднимается откуда-то изнутри обжигающая ярость, почти ненависть к тому, что окружает его, он закричал, но не услышал своего крика. Видимо, тьма пропускала звуки очень избирательно, и некоторыми из них предпочитала наслаждаться в одиночестве.
- … отсюда, - донеслось до напряженного слуха принца.
- Кто здесь?! – закричал он, что было сил. – Кто здесь еще, кроме меня?!
- … мне.
Ноги принца оторвались от земли, встреча живота с чьим-то тяжелым наплечником выбила из него дух, и он закашлялся, вглядываясь в темноту изо всех сил, пытаясь уловить запах того, кто поймал его. Гавриил извернулся и ухитрился нащупать чью-то голову, ощупал лицо. Нос картошкой, кустистые брови, тонкие губы, косичка с виска. Воевода. Мстислав схватил его. Куда он тащит его теперь? Тьма и так повсюду. Гавриил закричал ему это в лицо, но не услышал ни собственного голоса, ни ответа. Воевода бежал, бежал быстро, и слышался лишь отдаленный лязг металла о металл. Тьма сменилась светом так резко, что принцу пришлось зажмуриться. Звуки ворвались в его сознание, ошеломляя и пугая. Ржание лошадей, приглушенные ругательства, отрывистые приказы. Тонкий, захлебывающийся визг. Гавриил медленно открыл глаза. Очевидно, ворота Черной Башни все еще держались, но видно было, что нападавшие вот-вот прорвутся. Кто мог пойти войной на Башню в такое время? Гавриил крутил головой, пытаясь увидеть как можно больше, но тряска не позволяла ему сделать это. Он извернулся, чтобы оглянуться назад, и едва не упал, но все же успел зацепить взглядом зрелище настолько ужасное, что руки мгновенно похолодели и почти отнялись. Башня горела.
- Как… как это возможно? – выдавил принц, задыхаясь.
- Позже, - буркнул Мстислав, перемещая принца за спину и подхватывая его под ягодицы.
- Я могу идти и сам.
- Не можешь.
Принц взглянул на свои голые ступни и тяжело вздохнул. Все они были изранены, кровь сочилась с них, оставляя след на вытоптанной земле. Боли он не чувствовал, но это не значило, что не почувствует, когда попытается встать. Воевода бежал к конюшням, в которых бесновался белоснежный конь, чья грива переливалась на солнце. Никто не пытался его удержать, потому что никого поблизости не было. Он оставался последним животным в конюшнях, все остальные либо пали от стрел, либо плясали под наездниками, не желая бежать на верную смерть. Приглядевшись, Гавриил с удивлением обнаружил, что у коня восемь ног.
- Слейпнир, - пояснил Мстислав. – Домчит нас в мгновение ока.
- Откуда…
- Локи оставил.
- Он сам…
- Там.
Мстислав осторожно посадил принца на стог сена и отправился успокаивать коня. Гавриил медленно обернулся и посмотрел на Башню. На смотровой площадке плясало три тени. Генерал вился вокруг Бессмертного вихрем, нанося удар за ударом. Локи выглядел напряженным, пот стекал по его лицу, из закушенной губы сочилась кровь. Вокруг них плясало пламя, Башня плавилась от этого огня, плавились и доспехи Бессмертного. Гавриил слышал рев Кащея, почти видел бешенство на его лице. Он не мог вырваться из огненного круга, и, похоже, твердо решил уничтожить виновных. Мстислав посадил Гавриила на коня, надежно закрепил его в седле с помощью каких-то шнурков и лент, ободряюще улыбнулся и что было сил ударил животное по крупу, посылая его в галоп. Принц протестующе закричал, но Слейпнир уже перемахнул через ворота, оставив воеводу далеко позади. Глядя вниз, принц видел лица олимпийцев. Видел лица асгардцев, восхищенно глядящих на коня. Видел ирийцев. Видел тени богов востока. Он видел всех. Башня трещала и рушилась под натиском объединенной армии Терры. Когда она переломилась ровно посередине и рухнула, погребя под собой и Бессмертного, и генерала, и Локи, Слейпнир был уже далеко. Остались позади горы, отделяющие Ирий от Асгарда, остался позади сам Асгард. Впереди темнели пустоши Куньлуня, за которыми ждала безопасная и прекрасная страна. Гавриил рухнул в руки Идзанами, не утруждая себя размышлениями над тем, каким образом она очутилась здесь, потому что сознание покидало его. Последним, что он почувствовал, был запах мускуса и пыли, запах его отца.
Башня держалась долго. Достаточно долго, чтобы принц мог покинуть ее. Держалась, скрипела, стонала, но стояла, пока Гавриил был здесь. И сломалась, стоило ему покинуть ее пределы. Локи сломал ей хребет, вложив в удар всю свою силу и ярость. Земля содрогнулась от его повелительного крика, огненный столб прошил Башню насквозь, пронзил небеса, оставив после себя ровный круг светлого неба в сгустившихся тучах. Локи не помнил, что именно кричал, потому что рев огня вокруг начисто лишил его слуха, но подозревал, что это было что-то не очень приличное, потому что лицо Бессмертного с его светящимися впадинами глаз исказилось от ярости. Он занес меч, сотканный из тьмы, но Башня переломилась пополам, и Бессмертный рухнул вниз, не успев ни за что ухватиться. Локи облегченно выдохнул, отдавая себя на милость небес, которые наверняка наблюдали за сражением, и закрыл глаза. Северный ветер подхватил его уставшее израненное тело, укрыл от обломков Башни. Темнота сомкнулась над головой демиурга, но не убила его, и он дышал ветром, и был благодарен ему за это. Он был благодарен ему за все.
Все началось очень давно. Наверное, все началось еще тогда, когда его изгнали из Йотунхейма, и он, как и Яхве, путешествовал по мирозданию в поисках мира, где можно было бы остановиться. Возможно, ничего бы не случилось, будь он настоящим асгардцем. Не было бы у него сочувствия к тому, кто возжелал захватить Терру, не было бы у него понимания и желания познакомиться поближе. Даже несмотря на тот факт, что асгардцы не раз защищали его от мстительных родственников, которые не поленились его найти и прийти за ним, только чтобы добавить тумаков. Даже несмотря на тот факт, что Один смешал с ним кровь, заставив раз и навсегда замолкнуть тех, кому хватало глупости издеваться над ним или напоминать, что Терра – не его дом. Несмотря на все это, он чувствовал что-то странное к этому сумасшедшему ученому. Любопытство смешивалось с чем-то еще, и из-за этого «еще» Локи лежал теперь под обломками башни и размышлял о глубине своей глупости. Он ввязался в опасный бой, который не был еще закончен. Тьма, владеющая телом Бессмертного, никуда не ушла, она лишь отступила, как отступает зверь, напуганный факелом. Но она вернется, едва факел погаснет. Их факел уже погас. Огня, позаимствованного у принцессы, хватило на то, чтобы сдержать натиск тьмы и сломать Башню, но теперь он иссяк, и взять его больше неоткуда.
- Как думаешь, нас вообще искать будут? – спросил Локи просто потому, что не мог долго молчать.
- Вероятно, - сдержанно ответил ветер. – Твоя помощь была сегодня неоценима.
- Все имеет свою цену, - промурлыкал демиург. – И моя помощь тоже.
- Что ты хочешь?
- Возможность работать с тобой, - неожиданно сообщил Локи, щелчком пальцев вызывая безвредный огонек. – Я побывал в подвалах в свой прошлый визит, знаешь ли. И я знаю, кому принадлежит все самое интересное. Мне любопытно, выйдет ли что-нибудь из твоих опытов. Но почему ты делаешь это? Если бы не твоя способность становится ветром, сейчас я задохнулся бы и умер.
- Яхве задумывал меня другим. Я сообщу тебе тайну, которая скрепит наш союз, если ты сообщишь мне свою, равноценную моей.
- Договорились.
- Так вот, - ветер прикоснулся к его лицу, вливая в легкие драгоценный кислород. – По замыслу творца я должен был обретать невидимость в любое время, как только захочу. Но моя отличительная черта положила начало новому виду, а меня обрекла на вечные страдания. Понимаешь ли, невидимые потому и называются невидимыми, что мы принимаем видимость, а не наоборот. Нам очень тяжело сохранять плоть, это требует невероятных усилий. В более поздних версиях эта проблема была устранена, мне же приходится постоянно сдерживать себя. Ветер – моя естественная форма. Яхве сплоховал со мной. Я должен был стать младшим принцем, но стал изгоем, которому заказана дорога наверх.
- И что же ты хочешь за это ошеломляющее известие? – поинтересовался Локи. – Он все еще относится к тебе как к сыну?
- Я был им какое-то время, так что да, думаю, да. Я хочу знать, что ты сделал в Йотунхейме.
- Переспал с кем не надо. Это все, что ты хотел знать?
- Как тебе удалось получить огонь принцессы? Как он оказался у тебя? Даже мне не удалось его синтезировать, не то, что вырвать из ее груди, не повредив при этом тело.
- Переспал с кем надо.
Мстислав нашел их по заливистому хохоту Локи, который нельзя было спутать ни с чем.