Прекрасный сад Ирий располагался в самом сердце тверди. Хотя каждый демиург считал, что именно его столица и есть ее сердце, Дажьбог точно знал, что только Ирий может претендовать на это звание. Климат в Ирии был не слишком жарким и не слишком холодным, времена года сменялись с удивительной плавностью, и сочетали в себе все возможные проявления атмосферных явлений тверди, кроме, пожалуй, разрушительных ураганов и песчаных бурь, от которых так часто страдали менее счастливые народности. В начале времен, когда первые из них едва поднялись на ноги, Ирий был небольшим садом, в котором гуляли рука об руку Сварог и его прекрасная жена. Как впоследствии оказалось, так было у всех, но в самом начале жизни никто еще не знал о других садах и других первых парах, от которых впоследствии пошли народности демиургов столь различных меж собой, что сложно было даже представить, что все они должны были быть родней друг другу. Цивилизация Ирия развивалась спокойно и плавно, и каждый ириец отличался нравом твердым, но без лишней жестокости, в отличие от северных народов. Вскормленные теплым солнцем, напоенные живительными водами речки Смородины, ирийцы ставили своей целью созидание, и потому не сразу заметили враждебные настроения своих соседей.
Читать дальше?Сад Ирий был от природы хорошо защищен от вторжения. Вокруг него росли непроходимые леса, в которых легко было заблудиться и проститься с жизнью, поскольку населяли их подчас создания настолько ужасные, что даже Сварог не рисковал углубляться в чащу. Однако необходимость расширения владений взяла верх, и вскоре Перун, сын Сварога, взял на себя вырубку леса и постройку новых владений, оградив, тем не менее, сад стеной небывалой высоты и столь же небывалой красоты, сотворив ее из чистого белого камня, окутывающего своим сиянием окрестности Ирия даже в самый темный час ночи. Владения ирийцев простерлись далеко за пределы жуткого леса, перешли через Калинов мост и укрепились в горах, за которыми начинались владения демиургов севера, таких же холодных и хмурых, как ветра в их краю. Во главе их стоял Один, но северяне оказались настолько скрытными, что более о них ничего не было известно.
Дома в Ирии отличались простотой и строились из деревьев, срубленных в жутком лесу. Деревья эти потому так полюбились ирийцам, что отличались небывалой прочностью, не разбухали от влаги, не сохли от жары, и не воспламенялись, как прочие древесные породы. Однако они все же оставались деревьями, и в жаркий день от них исходил приятно щекочущий ноздри запах зелени и свежести, несмотря на то, что корни их давно уже были вырваны из земли, дававшей им жизнь. В таких домах ирийцы чувствовали себя умиротворенно и спокойно, уверенные в том, что даже самая жуткая тварь из леса не проникнет в их дом, пока двери из той же древесной породы стерегут их покой. Мужчины Ирия пили только хмель, женщины – только воду. Питались же воины только мясом животных, пойманных в лесу, а их жены – только ягодами и фруктами сада, и было все настолько спокойно и мирно, жили они так счастливо и весело, что ясно было: долго это продолжаться не может.
Все случилось, против ожиданий, средь бела дня. Дажьбог, сын Перуна, которому суждено было взять на себя управление государством, прогуливался вдоль речки Смородины, когда небеса полыхнули огнем, и что-то нестерпимо яркое устремилось к тверди, но так и не достигло ее. Пресветлый долго смотрел на небо, но так и не дождался повторного появления странного объекта, и не стал ничего говорить отцу. Когда же Перун стал слишком стар, чтобы принимать верные решения, и Дажьбог взошел на трон Ирия, случилась вторая странность, которую он теперь был склонен считать началом всех ирийских бед. Пресветлый стоял на Калиновом мосту, когда его внимание привлек странный цвет речной воды. Прежде прозрачная и блестящая на солнце, она теперь была абсолютно черной, и Дажьбог сошел на берег, чтобы выяснить причину этого. Наклонившись, он прикоснулся к коряге, которой в этом месте никогда раньше не было. Пресветлый ребенком часто играл здесь с Велесом, да и в более взрослые свои годы никогда не упускал случая прогуляться вдоль реки, так что знал ее лучше, чем свое собственное отражение, и такой коряги не помнил. Как оказалось, не случайно, потому что коряга дернулась, схватила его за руку и потянула на дно. Широко распахнув глаза от удивления, Дажьбог оттолкнулся ногами от илистого дна Смородины, всплыл, вытаскивая за собой какой-то тяжелый и мягкий предмет, вышел на берег с предметом в руках, уложил его на траву и разорвал на предмете кольчугу. У предмета были длинные черные волосы, в которых уже запуталась речная трава и пара рыбок. Ни у кого из ирийцев таких волос не было, а значит, предмет попал в реку, пытаясь перейти мост. Это было первым знаком к тому, чтобы объявить боевую тревогу, однако Дажьбог почему-то медлил, разглядывая бледное лицо со страдальчески изломанными бровями и бледными тонкими губами. Дело было в том, что предмет не был похож ни на кого из демиургов. Для жителей берегов Нила он был слишком бледен, для островных восточных богов у него были недостаточно раскосые глаза. Распахнув веки на одном из них, Дажьбог убедился в том, что и цвет глаз не подходит ни под одну известную ему национальность: глаза предмета оказались ярко-синими. В реке послышался какой-то всплеск, Пресветлый обернулся на звук и нахмурился. По течению плыл десяток таких же предметов. Различие между ними и тем, что лежал сейчас перед ним, заключалось лишь в одном обстоятельстве: все они были, несомненно, мертвы. Бледные лица с застывшим выражением холодной решимости, иссеченные тела, отрубленные конечности, распахнутые глаза такого же странного оттенка. Дажьбог хотел выловить их, чтобы привести в порядок и похоронить, но вспомнил, что добытый им предмет все еще не приведен в чувство, и, скорее всего, так никогда в него и не придет, если срочно что-нибудь не предпринять. Пресветлый считал себя истинным ирийцем, но никогда не считал себя сыном своего отца. Он искренне любил свою мать русалку, и в этот момент мысленно возблагодарил ее за то, что в свое время она научила его многим полезным вещам. Наклонившись к предмету, Дажьбог зажал ему нос, раскрыл губы и плотно прижался к ним собственным ртом, вдыхая в легкие предмета жизнь так сильно и неотвратимо, что тот почти сразу закашлялся и вцепился в предплечья Пресветлого мертвой хваткой.Дажьбог мягко улыбнулся, помог предмету сесть, затем перекинул его руку через свое плечо и повел его в сад. Оставлять его здесь было бы неразумно, учитывая тот факт, что кто-то, перебивший всех его братьев, оставался где-то поблизости, и, без сомнения, наблюдал за ними.
Если загадочный убийца и наблюдал, то ничем не выказал своего разочарования по поводу того, что предмет остался жив. Дажьбог поселил его в одной из своих пустующих спален, велел кормить три раза в день и поить исключительно хмелем, и, когда тот оправился достаточно, чтобы передвигаться самостоятельно, нарек его Бессмертным, определил в свои пожизненные друзья и посвятил во все секреты сада, что вызвало ярость Перуна, перешедшую в исступленную истерику, так что старика пришлось запереть в отдаленной комнате и забыть, где лежат от нее ключи. Дажьбог считал свои действия правильными, поскольку, кем бы Бессмертный ни был, он стоял на Калиновом мосту до последнего, как ему казалось, вздоха, в то время как кто-то неизвестный, кажется, пытался этот мост пересечь. Это совершенно точно не был ириец, а значит, Бессмертный сотоварищи остановил кого-то другого, за что Пресветлый был ему глубоко благодарен.
Время шло, Бессмертный молчал о своем происхождении, да Дажьбог и не настаивал. В конце концов родилась достаточно правдоподобная легенда о том, кто он такой и откуда взялся, и Кащей (так Дажьбог назвал своего друга за излишнюю худобу и тягу к сокровищам далеко не денежного свойства) заявил, что желает удалиться из дворца, чтобы не подвергать сомнению авторитет Пресветлого, якшавшегося с потомком древнего подземного ужаса.
- Знаешь, Джонни, - сказал Бессмертный однажды, сидя с ним в саду и глядя на звезды. – Я неправильный. Я не хочу пить хмель, мне нужна вода. Я не хочу есть мясо, я хочу яблоко, например. И грушу хочу, и виноград, почему мне нельзя есть виноград, скажи мне? Я хочу есть то, что мне нравится, тогда, когда мне нравится, и знаешь, почему?
- Ну? – Пресветлый перевел взгляд на алую точку на небе и улыбнулся другу.
- Потому что я не один из вас, и ты никогда не сможешь меня таким сделать.
- Если ты не хочешь больше оставаться здесь, я не стану тебя держать, - Дажьбог аккуратно накрыл широкую ладонь Бессмертного своей и слегка пожал. – Но я хотел бы знать, куда ты отправляешься.
- Я выстрою крепость у гор, где кончаются ваши границы. Северяне не вызывают во мне особого доверия, так что я сделаю вид, что собираюсь пойти на тебя войной, и выясню, чего хотят они. Пока я буду стоять там, они не перейдут гор, поверь мне.
- Догадываюсь. Но скажи мне, Бессмертный, перед тем, как покинешь меня, кто ты? Откуда ты взялся? За что тебя… так?
Бессмертный вздохнул и долго не отвечал, так что Дажьбог уже смирился с тем, что вопрос снова останется без ответа, но внезапно послышался хриплый голос его удивительного друга, и Пресветлый весь обратился вслух.
- Ты и так знаешь, кто я и откуда. Я не придумал ничего нового о себе, просто выразил это другими словами. Я действительно потомок ужаса, находящегося в заточении под землей, только это не ваш сказочный Вий, и не старина Горыныч, это нечто большее, и ты догадываешься, о ком я говорю. Подобные мне уже однажды опускались на твердь, тебя тогда еще не было, но Сварог помнит их, и помнит, где захоронил одного из моих родственников. Это было в день, когда этот ваш великий ужас был заточен здесь. Сейчас многие из вас считают это всего лишь легендой, но спроси у Велеса, куда он отлучается раз в год и пропадает на месяц? И спроси, откуда он знает столько сказок о демиургах, которых ты лично ни разу не видел? Он не просто общается с ними, Джонни, он охраняет вход, чтобы ужас не выбрался наружу, потому что никто не может предсказать, что он сделает, когда это произойдет. Я действительно его потомок, но во мне не течет его кровь, увы, иначе я смог бы закончить дело, с которым меня сюда послали. Я не справился с задачей, и теперь потерял связь со своим командиром, так что для своего прошлого я бесполезен, и оно никогда не вернется ко мне. Позволь мне сделать то, что я могу, чтобы отплатить тебе за твою доброту и щедрость, и забудем об этом.
Дажьбог молчал, пораженный словами Бессмертного, и не возражал, когда тот улегся, положив голову ему на колени и молча глядя в темные небеса. Проследив за направлением его взгляда, Дажьбог не увидел ничего интересного, но сделал вывод, что глаза Бессмертного вполне могут видеть то, что ему самому недоступно, и только пожалел об этом. Ведь Бессмертный наверняка высматривал свой дом, о котором, конечно, никогда не расскажет.
Он ушел утром, и Пресветлый не встал его провожать, сделав вид, что крепко спит, и избавив его от необходимости вымучивать прощания и сомневаться в своем выборе. Прошло не более полугода, прежде чем Бессмертный закончил свою крепость, как и обещал, на границе между ирийской и асгардской провинцией. Дажьбог с тех пор ни разу не видел своего друга, но регулярно получал от него сообщения о том, что все хорошо, что распустились тюльпаны и что яблочный пирог в этот раз получился вкуснее, чем в прошлый. Улыбаясь каждому слову, Дажьбог чувствовал, как что-то ворочается в груди, подсказывая, что и это не продлится достаточно долго. В первую же встречу после их долгого расставания Кащей нашел ребенка в кустах, и Пресветлый больше не мог делать вид, что ничего не происходит. По взгляду, с которым Яхве смотрел на его друга, он понял, что именно это существо уничтожило всех остальных, и его уничтожит тоже. Дажьбог скрыл от Бессмертного тот факт, что прекрасно знал, что именно скрылся в атмосфере его любимой тверди, поскольку ирийцы никогда и ни с кем не искали конфликтов. Пока молчал Яхве, молчал и Ирий, однако теперь молчание лопнуло как струна, и Дажьбог излил на Кащея всю информацию, которой обладал. Бессмертный пришел в ярость. Он бушевал, обвиняя Дажьбога во всем, в чем только можно было обвинить, и в конце хлопнул дверью так, что она слетела с петель, и оставил Пресветлого в звенящей тишине. Как можно было скрывать это, говорил Кащей. Как можно было делать вид, что ничего не происходит, кричал он. Сидя в саду под звездами, Дажьбог молча с ним соглашался, но никак не мог сделать этого вслух. Где-то там, быть может, прямо над его головой, проплывает невидимый город небожителей. Насколько он большой теперь? Сколько всего детей у Яхве? Выросли ли они? Как теперь выглядят? Не придут ли они однажды с мечом? Не перейдут ли они через мост? Кто теперь встанет на защиту Ирия? Что знают об этом другие демиурги?
Шли годы, медленно ползли десятилетия. Яхве больше не появлялся на тверди, и среди демиургов прошел слух, что он вообще ушел. Дажьбог получил сообщение о том, что Один собирается явиться к нему в сад, и не один, а с целой армией асгардцев. Поговаривали, что войска Кащея встали на его сторону, и что нельзя уже разобрать, кому из них на самом деле достанется Ирий. Зевс со своей стороны воевал с Ра, и подбирался к Асгарду, который должен был оказаться без защиты в условиях великого похода Одина. Письма от Бессмертного больше не приходили.