Искусство.

[admiralsgold]

Можно прочитать на фикбуке по ссылке из поста ниже, а можно здесь, это второй драббл из серии.

Больше всего инородцу нравятся истории про Арктику. Он не рассказывает ничего о своем родном мире, лишь упоминает вскользь, что поступил на службу в имперский флот, оказавшись в весьма щекотливом двойственном положении, вынужденный одновременно отстаивать интересы своего народа и Империи. Периодически это приводило к возникновению неизбежного конфликта интересов, но, судя по всему, до сих пор ему удавалось разрешать эти трудности. Конечно же, не без труда.

Какова вероятность того, что его флагманский корабль потерпел крушение над Богом забытой планетой совершенно случайно? Александр Васильевич готов побиться об заклад, что имела место диверсия, однако установить это в точности можно только непосредственно на месте, обследовав останки корабля. Над такой возможностью они, конечно же, работают. Но, пока домыслы остаются домыслами, гранд-адмирал Траун не выделяет эту версию в качестве основной. Тогда пришлось бы искать предателя среди своих, а это в любом случае неприятно, будь ты хоть тысячу раз выходцем из иного мира.

Самому останавливаться на этом тоже не хочется. Сразу вспоминается история с "Императрицей Марией". Тогда была принята версия о детонации снарядов вследствие неправильного хранения, но Александр Васильевич до сих пор нет-нет, да и возвращался к этому с вопросом "а что, если"... А что, если это все же была диверсия. Что, если уже тогда все же был кто-то среди своих, кто... Это накладывало вину на него в первую очередь. Потому ему тем более было близко нежелание Трауна останавливаться на этой версии.

Гранд-адмирал невероятно любознателен. Ему интересно буквально все. Почему стаканы в подстаканниках, почему лимоны не едят как другие фрукты (очевидно, ему их вкус приятен), в чем смысл тех или иных фразеологизмов... Особенно его интересует искусство, в основном материальное. Он любит подолгу изучать картины и перелистывать страницы книг, смысл которых пока ускользает от него, хотя он невероятно быстро учится незнакомому для него языку. Александру Васильевичу Траун импонирует. И как собеседник, и как гость, и как представитель иного мира, потенциально способного вторгнуться на его родную планету. О самой возможности этого думать неприятно: здесь бы со своими проблемами разобраться, не говоря уже об опасности колонизации... Что значит наша грубая бессмысленная возня в сравнении с мощью имперского флота, способного за пару часов превратить этот мир... Да во что угодно.

Но больше всего... Больше всего инородцу нравятся истории про Арктику. Раз за разом он с удовольствием слушает историю про путешествие на льдине, когда вельбот пришлось буквально вытягивать из бушующих ледяных волн на собственных спинах. Про долгий путь в упряжках, когда вставали рядом с ездовыми собаками и тянули упряжки на себе. Про снежные бури и северное сияние, про россыпь звезд на чернильном небе, про музыку Арктики, про белых медведей и оленей. Его алые глаза то вспыхивают особенно ярко, то тускнеют в полумраке зала. Кажется, что он даже не дышит.

Александр Васильевич невольно любуется своим жильцом. Синяя кожа сначала сбивала с толку, но теперь вызывает исключительно чувство невероятного эстетического наслаждения. В особенности когда удается заметить, как разливаются фиолетовые мазки на щеках будто на холсте: так Траун краснеет. Когда ему особенно приятно, когда ему жарко, когда ему особенно интересно. На это хочется смотреть снова и снова, поэтому Александр Васильевич старается придумывать все новые и новые способы добиться этого невероятного эффекта.

Температура тела у Трауна по человеческим меркам всегда запредельная. При прикосновении руки к руке это не так заметно, но, раз коснувшись его спины, когда гранд-адмирал задремал на животе в зале, раскидав во сне одеяла и подушки, Александр Васильевич сначала подумал, что того свалила лихорадка. Поэтому в качестве компромисса инородцу было разрешено одеваться полегче. На службе он не мог себе этого позволить, но здесь ему не было нужды каждый раз соблюдать устав с изысканной безукоризненностью. Привыкнуть к виду полуголого синекожего мужика в своих комнатах удалось не сразу: пришлось выдать халат. Наспех нашелся только китайский, полученный в качестве подарка в Харбине. Длинный, из тончайшего и нежнейшего шелка, ослепительно белого цвета, он инородцу невероятно шел. Но смотреть на это оказалось еще тяжелее, чем на инородца без халата.

Вообще-то Александр Васильевич не замечал за собой подобного интереса раньше, хотя сам, бывало, становился предметом восторженных чувств. В основном, со стороны более молодых сослуживцев. Однако в случае с инородцем система давала сбой. Вот Траун выходит из смежной комнаты с очередной книгой в руках, которая для него сейчас не более, чем предмет чужой истории. Вертит ее в руках, принюхивается, разглядывает своими невероятными сияющими глазами. Белый халат с павлинами струится, очерчивая его атлетическую фигуру, оглаживает сильные бедра, лижет икры. Траун идет медленно, погруженный в свои размышления. Отставляет пустой стакан, и от легчайшего движения руки халат немного распахивается, открывая треугольник синей кожи абсолютно гладкой грудной клетки. Гранд-адмирал усаживается в кресло, халат медленно сползает с плеча, но он даже не замечает этого, продолжая разглядывать книгу. Александр Васильевич наспех одевается и уносится в снег. Этого Траун не замечает тоже, или только делает вид.

- Расскажите еще, пожалуйста.

Глубокий, урчащий голос. Такому противиться невозможно. Александр Васильевич подозревает, что у инородца могут быть какие-нибудь свои особые возможности или способы воздействовать на человека, потому как иначе объяснить свою покорность не может даже самому себе. Еще так еще. Слушай, конечно.

И он рассказывает снова. Про невероятных морских обитателей, про самоубийственную экспедицию по спасению барона Толля, которого спасти было уже невозможно, про падение в трещину и купание в ледяной воде, которая похожа по консистенции на замороженную водку: такая же плотная, в ней почти можно стоять, но на дно уходишь значительно легче... Глаза Трауна вспыхивают и гаснут, вспыхивают и гаснут, как далекие звезды в арктических небесах. Незаметно для самого себя Александр Васильевич переходит на Порт-Артур. Траун не останавливает его. Слушает соображения о причинах поражений, с интересом склонив голову набок. Запоминает, кажется, каждое слово, изредка позволяя себе приложиться коротким глотком к стакану чая: напиток ему, очевидно, понравился, потому как пьет он его почти сутки напролет, даже ночью иногда встает, чтобы сделать себе стаканчик.

Александр Васильевич вспоминает, как дорог ему был комплимент японца, который узнал в нем артиллериста, доставившего немало проблем его расположению. На этом моменте Траун приподнимается в кресле и наклоняется ближе.

- Вас не оскорбила похвала противника? - спрашивает со своей обычной нечитаемой интонацией.

- Это был лучший комплимент, что мне доводилось слышать.

Гранд-адмирал удовлетворенно откидывается на спинку кресла и чуть прикрывает глаза, оставляя маленькие щелочки, через которые продолжает наблюдать за собеседником. С этого вечера он просит рассказывать не только про Арктику. Теперь ему интересно все. И мысли, и соображения Александра Васильевича, и, более всего, его мнение относительно вероятностей. Александр Васильевич не может понять, что в его рассказе заставило Трауна увидеть его другими глазами и... открыться? Довериться? Нет, это все не те слова. Захотеть изучить. Как книги, которые он вертел в руках, как картины, которые он рассматривал.

Возможно, все дело было в искусстве войны, к которому они оба питали определенную страсть, которая делала суровое аскетичное лицо Александра Васильевича более живым и одухотворенным, а на щеках Трауна рождала фиолетовые мазки. Это ему еще предстояло узнать. И это была, пожалуй, самая приятная задача из всех, что стояли перед ним на данный момент.