Клубок четырнадцатый, в котором раскрывается несколько тайн мироздания.

[admiralsgold]

В наши дни под тьмой изначальной принято понимать что-то плохое. Вероятно, это пошло еще с тех времен, когда тьма означала верную смерть, когда лишь неверный свет костра мог спасти от ночного зверья и лиходейства, процветавшего в ту пору. Тьмы слабое человечество боялось издревле, с самого своего рождения, однако же нет ничего более разрушительного, чем свет. Это знает каждый, кого хоть раз обжигал алый цветок огня. Это знает каждый, кто хоть раз ощущал на себе безжалостный взгляд вечности. Душа человеческая стремится к свету, но, едва только увидев его, мечтает вновь ощутить жизнь.

Однако же тьма изначальная есть в каждом живом существе. В каждой травинке, в каждой пылинке, в каждом атоме, ибо именно из нее произошло все вокруг, что было еще до света, до первой примитивной формы жизни. Тьма изначальная не имеет начала и не имеет конца, она никогда не рождалась, и потому не может сгинуть. Она была до вспышки, подарившей Вселенной жизнь, и она будет после. Каждый в Королевстве знал это, но не придавал этому особого значения. Кроме, конечно же, тех, кто уже слышал голос тьмы, и знал, как она действует.

Тьма не искушает. Не совращает. Не требует совершения жутких поступков во славу себе. Она лишь тихо звучит на самом краю сознания, когда душа человеческая уже готова отлететь к свету. "Ты хочешь жить". Это не вопрос, ибо человек устроен таким образом, чтобы стремиться к продлению жизни как только возможно долго. И, когда человек отвечает "хочу", тьма расцветает в нем, используя его тело для того, чтобы и самой познать мир, увидеть, что в нем возникло нового, ощутить жизнь. Тьма вечна, но существование ее безрадостно.

Габриэль видела тьму с детства. Никто больше не обладал такой способностью, и потому поначалу ее сбивчивые рассказы и страхи воспринимались с известной долей снисходительности. Только Яхве прислушивался к ним, только он внимательно выслушивал самые невероятные истории, следя за взглядом ребенка. После того, как он исчез, вынужден был прислушиваться и Михаил. Габриэль сказала тогда, что тьма забрала отца, и поверить в это было сложно. Но время шло, а в Черной Башне жизнь била ключом, и Михаил вынужден был согласиться с этим мнением. Конечно, это не значило, что отец исчез навсегда, не значило, что он превратился в сказочного злодея. Это значило просто, что изначальное, вечное, невыразимое глядело теперь на мир его глазами. И не собиралось останавливаться на достигнутом.

Потом Габриэль выросла, и истории эти забылись. Михаил позаботился об этом. С нежностью любящего брата он перебирал бусины ее воспоминаний, внимательно следя за тем, чтобы на виду оставались только красивые и яркие истории. Истории о войнах и победах, истории о чужеземных королевствах и мирах невероятной красоты. Только не эти истории о тьме, которая струилась из мельчайших трещин и разломов. Ей ни к чему было помнить об этом, и ни к чему было снова встречаться с тьмой, поэтому Михаил постарался устроить все таким образом, чтобы Габриэль как можно реже использовала свое невероятное зрение, и уж тем более - как можно реже возвращалась к тому, кем она была рождена.

Пожалуй, из всех братьев лишь он один знал об ее истинной природе. Ему положено было знать, ведь именно на его плечи лег тяжкий груз обеспечения безопасности Королевства. Обеспечения ее безопасности. Он обещал отцу позаботиться о ней, и хорош бы он был, если б по такой глупой причине принцесса попала в переделку. Между тем, так оно и случилось, невзирая на все его старания, что лишний раз доказывало: есть все-таки пресловутые нити судьбы, уже кем-то сплетенные, и против них пойти никак невозможно. Теперь сам он висел на цепях над кипящим котлом, в то время как изначальная тьма стремилась уничтожить его дом, а вместе с ним - и всех его братьев, и друзей, и надежду на то, что однажды они могли бы начать отсюда свой славный путь в другие миры. Тьма хотела свободы.

Отец рассказывал, что с изначальной тьмой бились и боги, жившие на тверди до его появления. Ра бился с Апопом, Один с ужасом ожидал появления Сурта, да и у других племен хватало забот с тем, чтобы удержать разъяренную тьму. В результате была построена Черная Башня, прямо на самом сильном разломе, у подножия Хорошей горы. Было это настолько давно, что никто уже не мог точно сказать, кому пришла в голову эта великолепная идея, и сколько богов погибло, претворяя ее в жизнь. Однако же оставалась одна проблема. У Черной Башни обязательно должен был быть узник, глазами которого тьма глядела бы на окружающий мир. Но, что еще хуже, у тьмы обязательно должна была быть возможность видеть мир и за пределами башни. Волшебное сообщество наладило процесс таким образом, чтобы и тьма была довольна, и мир при этом не оказался поглощенным ею, и до сей поры процесс работал как положено.

Габриэль не нужно было знать, в чем истинная причина того, что раз в пятьсот лет в Черную Башню обязательно должна была быть доставлена Василиса. Не следовало ей помнить о том, что именно в ее обязанности входило посещение узника, ибо лишь она могла видеть тьму и говорить с ней, не отвлекаясь на внешний вид и предполагаемую личность несчастного. Именно она должна была бережно записывать истории тьмы в Книгу и хранить ее как зеницу ока, ибо в этих историях хранилась мудрость, а также подсказки, как сдерживать тьму и дальше. Одиночество - не лучший собеседник, и потому тьма рада была поделиться чем угодно в обмен на разговор и рассказы о том, как живется там, за пределами башни. Конечно, после исчезновения отца Михаил не мог позволить ей продолжать эти посещения. Тьма там или нет, а, увидев Яхве, Габриэль попыталась бы его освободить, и все закончилось бы еще хуже, чем теперь. Большой Совет решил тогда, что нужна замена. Тьма получила больше свободы и потому какое-то время не задавалась вопросом, почему Габриэль больше не приходит. Однако теперь это время прошло.

Возвращаясь из башни, Василисы уносили не только истории, которые рассказывала тьма, но и сокровенное "я хочу жить". Тьма глядела на мир их глазами, проникая все дальше и дальше, перескакивая из тела в тело, и вскоре почти весь мир оказался опутан ею. Люди не ощущали этого. Лишь иногда им казалось, будто они не контролируют свои действия, а сознание их при этом будто бы чуть смещается вверх и вправо. Тьма жила, любила, ненавидела, развязывала войны, побеждала и проигрывала в них, и ей было легко и весело. Но, коль уж в каждом из нас есть ее часть, легко представить, что было дальше. Ей стало мало. Мало любви, мало ненависти, мало сражений, мало болезней, мало открытий, мало жизни, и для мира, который был соткан из нее, это не означало ничего хорошего, ведь ее стремление к саморазрушению и возрождению означало неизбежный конец для всего, что тщилось существовать. Тьму необходимо было призвать к порядку, и никому, кроме Михаила, сделать это не удалось бы. Во всяком случае, так полагал он сам.

Вися над котлом, жар от которого начинал понемногу доставлять серьезные неудобства, он сожалел лишь о том, что не заметил вовремя признаков грядущего, позволив текущим проблемам полностью захватить себя. Позволил Габриэль отправиться на поиски Книги, посчитав, что ничего плохого от ее краткого путешествия не будет. И еще сожалел о том, что ни разу не упомянул, что знает ее секрет, с самого ее появления знает. Все ждал благоприятного момента для этого разговора, постепенно обустраивая ее жизнь таким образом, чтобы все прошло естественно и с благоприятным для него исходом. Теперь уже не ясно, удастся ли им вообще встретиться вновь.

Михаил подтянулся, извернулся немыслимым образом, глубоко вдохнул и рванулся в цепях, ломая крылья. Цепи были изготовлены еще в ту пору, когда его самого здесь не было, и свойства их были аналогичны свойствам цепей, на которых держалась Книга. Каждый, на кого они будут наброшены, принужден был оставаться в своей естественной форме. Следовательно, убрать крылья не было никакой возможности, что серьезно мешало его планам по освобождению. Крылья сломались легко. А вот цепи и не подумали ослабнуть. На мгновение ослепнув от боли, Михаил повис на цепях безвольным грузом, опасаясь, что вот сейчас, когда он вообще ничего не может сделать, вдруг явится стража. Однако этого, по счастью, не произошло. Тьме временно было не до него, а значит, надо было использовать отпущенное ему время с пользой. Намотав цепи, удерживающие крылья, на предплечья, Михаил вздохнул еще раз, задержал дыхание и рванулся снова, из последних сил заставляя себя молчать. Цепи врезались в основание крыльев, брызнула темная кровь, зашипела на раскаленном металле. Пережив несколько наполненных болью минут, Михаил выпутался из ослабленных цепей и рухнул на пол, предварительно отпихнув от себя кипящий котел. Крылья его остались висеть, истекая кровью, но сожалений по этому поводу Михаил не испытывал. Теперь надо было действовать быстро. Так быстро, как только возможно.

Приказав себе успокоиться и перестать чувствовать головокружение и боль, он поднялся и внимательно осмотрел помещение. Вход в тоннель обнаружился почти сразу. По нему, насколько Михаил мог помнить рассказы Габриэль, можно было добраться до недр Хорошей горы, а оттуда - в самое сердце тьмы. Ее невозможно уничтожить, ведь из нее соткано все сущее. Но ее можно сдержать, предложив ей узника, на замену тому, что пришел в негодность. Михаил не питал иллюзий относительно судьбы отца. Если уж тьма оставила его самого про запас, с Яхве все было решено, так или иначе. Печалиться по этому поводу он будет позже, а пока... Михаил решительно вошел в тоннель, едва касаясь стены ладонью, чтобы сохранить равновесие.

***

В автобусе было тихо. Давно покинула его разношерстная нечисть, не особо впечатленная развернувшимся перед ними зрелищем. Барабанил в окно по-сентябрьски теплый дождь, изредка проникающий в салон и оставляющий влажные следы на волосах пассажиров. Наевшись сладкого да сытного, Баюн дремал, подложив под щеку ладонь: каким-то чудом ему удалось уместиться на одном сидении, пусть и довольно широком. Габриэль сидела через проход от него, изредка бросая на кота внимательные взгляды, будто пытаясь разобрать, действительно ли тот спит или только притворяется. Казалось, что сморило и Кощея. Во всяком случае, он сидел, запрокинув голову и прикрыв глаза, а рот его приоткрывался, когда автобус наскакивал на очередную кочку: асфальтированная дорога давно закончилась, ехали теперь по проселочной.

Василисе же не спалось. Во-первых, она не понимала, как вообще можно спать в такой ситуации, будь ты хоть тысячу раз злодей или близко к тому. Во-вторых, ей даже в голову не приходило, что архангел может оказаться женщиной, да еще и такой красивой, поэтому ее взгляд то и дело возвращался к Габриэль. В-третьих, соседство Кощея беспокоило ее, но почему-то вовсе не таким образом, как она ожидала. Ей бы полагалось биться в истерике, срочно искать выход из ситуации, ну хотя бы выпрыгивать из автобуса на полном ходу, но по какой-то причине ей не хотелось предпринимать никаких действий. Ладонь Кощея соскользнула на сидение, коснувшись на мгновение ее руки, и Василиса подскочила самым постыдным и буквальным образом, тут же ощутив, как щеки заливает краска. Вот надо же какая впечатлительная, будто мертвых людей не видела раньше!

- Извините, - сонно пробормотал Кощей, не потрудившись даже взглянуть на нее.
- Не спите, значит! - зашипела Василиса, раздосадованная своим поведением и оттого еще более злая.
- С вами разве уснешь, - Бессмертный внезапно коротко улыбнулся, и Василиса готова была поклясться, что в этот же момент на мгновение выглянуло солнце. - Устали сидеть - пойдите пройдитесь по салону, в самом деле... Ерзаете...
- Это вы ерзаете!
- М-да? - Кощей приоткрыл один глаз, и Василисе показалось, что ситуация его забавляет. - Задел вас разок, тут же извинился, я бы не назвал это ерзанием. А вы извелись, то так сядете, то сяк, куда глаза деть не знаете...
- Откуда вам знать, если вы спите!
- Я же сказал: с вами разве уснешь...
- Вы злой человек!
- Не без этого, - улыбка Кощея снова осветила салон автобуса в буквальном смысле: видимо, погода в междумирье каким-то образом зависела от его настроения. - Впрочем, есть люди, куда более злые, чем я. И вам это прекрасно известно. Характер у меня не сахар, это верно, так давайте не будем усугублять и без того напряженную ситуацию. Здесь, помимо вас, еще одна дама, и мне не хотелось бы конфликтовать ни с кем из вас.
- Да что вы говорите! - Василиса вскочила и уперла кулачки в бока, встав напротив Бессмертного. - Конфликтовать он с нами не хочет, слышали?! Мы здесь по вашей милости!
- Вы здесь по своей глупости, я вас в автобус силком не тащил. Остались бы дома. Что вам мешало?
- Вы сами знаете, что мне мешало! Я - Василиса! Я родилась для того, чтобы быть здесь!
- Как романтично...
- В смысле?

Кощей помолчал. Улыбка на его лице то появлялась, то исчезала, но очевидно было, что он пребывает во вполне себе благодушном настроении. Наконец, он открыл глаза, взглянул на Василису серьезно и прямо, и спросил:

- Вы родились для того, чтобы быть здесь, со мной? Или вы вкладывали какой-то другой смысл в свои слова?
- Ага, всю жизнь мечтала ехать в каком-то старом тарантасе с мертвецом, которому лучше бы было лежать там, где лежал!
- Лучше или нет - не вам решать, дорогая.
- Не смейте меня так называть!
- А как мне вас называть?

Василиса замешкалась, и Габриэль воспользовалась заминкой, резко схватив ее за руку и притянув к себе.

- Не смущай девочку! - буркнула она Кощею. - Лучше прогуляйся-ка до водителя и попроси остановить где-нибудь.
- Еще чего!
- Иди-иди! Забыл уже небось, как живые люди себя чувствуют! Ладно ты, ладно я, ладно Баюн, в конце концов, он кот, ему не привыкать гадить в тапки, да хоть бы и в твои, но Василиса-то человек! Мы едем уже несколько часов, пожалей ребенка, сволочь!

Лицо Кощея отразило весь спектр эмоций от ужаса до смущения, после чего он действительно поднялся и отправился к водителю, стараясь не смотреть на женщин. Дождавшись, пока он пройдет мимо, Габриэль повернулась к Василисе, резко приблизилась к ней и горячо зашептала:

- Я знаю, что ты очень-очень хочешь добраться до Черной Башни, спасти моего брата и благородно занять его место, но ты многого не знаешь. Книга показала тебе только то, что хотела, чтобы заставить тебя сесть в этот чертов автобус, а этого нельзя было делать, никак нельзя! Слушай меня. Сейчас он вернется и снова сядет на свое место. Я спою песню, и он уснет. Как только автобус остановится...
- А меня в свой кружок возьмете? - мурлыкнул Баюн.

Габриэль дернулась как от пощечины и замолчала. Кощей все еще стоял у кабины водителя, очевидно, объясняя тому необходимость остановиться в непредусмотренном для этого месте, но вообще-то вернуться мог в любой момент.

- Да не бойся, не выдам. Да и сильно сомневаюсь, что для него ваши заговоры останутся тайной...
- Останутся, поверь, - Габриэль ожгла Баюна неожиданно злым взглядом. - Я больше не растерянный человек, и даже не архангел, я теперь знаю, кто я, я все, все вспомнила. Этот человек... Может быть нам полезен. Мы не можем бросить его здесь, но и позволить ему и дальше выражать волю Бессмертного не можем тоже.
- Выражать волю? То есть, он не Бессмертный? Мне показалось...
- В каком-то смысле Бессмертный, - Габриэль ободряюще улыбнулась и мягко пожала ладошку Василисы. - Но об этом нам лучше поговорить после того, как мы решим нашу проблему. Итак, он уснёт...
- Хватай и беги, я понял, принцесса, - Баюн махнул хвостом и прищурился, - вот только не пойму, что мне за это будет. Ну, кроме твоей безмерной благодарности.

Габриэль помолчала, оценивающе глядя на Баюна. Когда Кощей махнул рукой, а автобус начал замедлять ход, она наклонилась ещё ниже, так, что Василиса ощутила на своей шее её горячее дыхание, и тихо проговорила:

- Ты выживешь.

На это Баюну, очевидно, нечего было ответить, но, когда Кощей поравнялся с ними, ожидаемого предательства не последовало, что означало - он в деле.

- Ближайшая сторожка минут через десять, - сказал Кощей, устраиваясь на своём месте. - Не знаю, кто сейчас там живёт, но в этих местах обычно не опасно останавливаться.
- Отвлеки, - шепнула Габриэль Василисе и отвернулась к окну, склонив голову так, чтобы волосы закрыли лицо.
- А что, есть места, где опасно? - Василиса встала, но отходить от Габриэль пока не спешила.
- Конечно. Особенно для вас. Многие обитатели этого места с удовольствием полакомятся вашим нежным мяском, предварительно передравшись за право это сделать.
- Вы пугает меня нарочно.
- Отнюдь, я вас успокаиваю.
- И как это должно меня успокоить?!
- Я же сказал, здесь безопасно.

Песня Габриэль лилась беззвучно, но Василиса буквально чувствовала её. Лёгкая дрожь воздуха в салоне, ставшего вдруг плотным как кисель... Невыразимо захотелось открыть окно, но Баюн ненавязчиво преградил ей дорогу, сделав вид, будто потерял равновесие на кочке. Кощей прикрыл глаза и сложил руки на коленях, приняв ту же позу, в которой дремал до этого. Вообще все выглядело в точности как в тот момент, разве что Василисы рядом с ним не хватало. Песня завершилась, и дышать сразу стало намного легче.

Василиса присела рядом с Бессмертным и аккуратно коснулась его руки, чтобы проверить, насколько глубоко он заснул.

- Да он ледяной! Ты его убила что ли?!
- Это его естественное состояние, - фыркнула Габриэль, поднимаясь. - Его нельзя убить. Сама когда-то об этом позаботилась, но об этом позже, в безопасном месте.
- Принцесса, это что ж, простите, тот самый? - подал голос Баюн, хвост которого нетерпеливо подергивался.

Габриэль тяжело вздохнула, и только теперь Василиса увидела, насколько та устала. До этого момента ее внутреннее сияние, пресловутая благодать, отвлекала от остальных деталей облика, но теперь... Василиса успела прочитать в Книге, каким был Гавриил после встречи с кошачьими когтями, а потом они оба просто оказались здесь, и у нее не было времени на то, чтобы осмыслить все изменения, пришлось просто принять их. Теперь же вся нелепость бросилась в глаза. Прекрасное лицо с мягкими чертами, бездонные синие глаза, пышные антрацитовые волосы и нелепая одежда с чужого плеча, кое-где заляпанная кровью, да еще и мужские тапочки на ногах вместо нормальной обуви. Габриэль вложила в песню остатки сил, и теперь ей надо было отдохнуть, Василиса чувствовала это так явно, будто Книга все еще была каким-то образом связана с ней. Тем временем, Габриэль провела ладонью по лицу, сбрасывая усталость и ответила:

- Да, это тот самый, о котором я тебе рассказывала, блохастый.
- Которого батенька твой укокошил, - зачем-то уточнил Баюн, выражая все большее нетерпение.
- Укокошил, верно, ты проявляешь чудеса сообразительности, череп не давит тебе?
- И вот он здесь, и ты утверждаешь, что убить его нельзя... Да прекрати ты!

Баюн внезапно оттянул ворот рубашки, и в салон вырвался Южный ветер, окатив компанию запахом пряностей и трав. Василиса улыбнулась: коту-то явно все эти истории были без надобности, а вот ветру, очевидно, почему-то это было крайне интересно.

- Нельзя, - немного раздраженно согласилась Габриэль. - Но этот разговор мы оставим до безопасного места. Автобус останавливается. Ты, предатель, берешь нашего драгоценного под белы рученьки. А ты, дорогой, подсобишь, чтобы водитель не заподозрил чего...

Южный взъерошил ее волосы, показывая, видимо, тем самым, что все понял. Баюн от комментариев на этот раз воздержался. Василиса молча отошла от Бессмертного, пропуская к нему Габриэль.

- Полярный, ты меня слышишь? Надо встать. Надо идти.

Бессмертный отреагировал на ее голос легким кивком, но вставать не спешил. Этого, впрочем, и не требовалось. Габриэль, очевидно, нужно было удостовериться, что он откликнется на свое имя, так как свое облегчение скрыть ей не удалось. Автобус, вздрогнув, остановился. Задребезжала дверь.

- Я не знаю, что ждет нас дальше, - сказала Габриэль, внимательно глядя на Василису. - Сейчас мы дойдем до сторожки, переоденемся, пополним запасы и обстоятельно поговорим. Может случиться так, что обратно ты будешь возвращаться одна. Может случиться так, что обратно ты не вернешься вовсе. Я сделаю все для того, чтобы этого не случилось, но ты должна всегда помнить о такой возможности и делать все, что я тебе скажу: быстро и без вопросов. Сказки... иногда бывают очень злыми.
- Да не иногда, - фыркнула Василиса. - Все сказки злые, если добраться до первоисточника. Детям такое точно читать не станешь.
- Вот и хорошо. Давайте, мальчики.

Из автобуса выкатились всей толпой, маскируя бесчувственного Бессмертного-Полярного, голова которого то и дело склонялась к плечу Баюна, что со стороны водителя должно было выглядеть весьма эксцентрично. На Богом забытой остановке стоял покосившийся знак, возвещавший, что здесь-де останавливается автобус. Насколько часто происходит сие знаменательное событие не сообщалось, но по общей запущенности местности можно было с уверенностью сказать, что отсюда давно никто не уезжал. Да и не выходил здесь никто, наверное, вот уже десяток-другой лет, если не больше. Автобус еще трясся всем своим естеством, сияя спасительной теплотой салона, когда лес сомкнулся за их спинами.

- Не сходим с тропы, - послышался голос Габриэль, идущей впереди.

Василиса замыкала шествие. Солнце еще не скрылось за горизонтом, дождь прошел, но почва еще хранила в себе память о нем, и ноги то и дело вязли, оскальзывались, норовили унести в крапиву. Удивительно, но надоедливых насекомых не было, и Василиса искренне наслаждалась прогулкой. Во-первых, она действительно устала ехать. Во-вторых, лес пах просто потрясающе, сочетая в себе ароматы хвои, прелой листвы, трав и цветов. Ну и, конечно же, ей было безумно интересно, что будет дальше. Шли недолго. Конечно, водитель вряд ли сделал бы санитарную остановку у сторожки, до которой еще несколько часов ходу. Это и к лучшему.

Домик выглядел так, словно в нем давно никто не жил, как и все вокруг. Поросший мхом, скособочившийся, почерневший, он выскочил на них из леса внезапно. За домиком чернел пруд, за которым лес продолжался, а деревья на той стороне пруда выглядели выше и старше. Ступеньки заскрипели под ногами, грозя превратиться в труху, тяжелая дверь со скрипом отворилась, и в нос ударил затхлый запах тлена и пустоты. Южный тут же кинулся наводить подобие порядка, раскрыв все окна и наполняя дом ароматом тепла и специй, а заодно проверяя комнаты на предмет какой бы то ни было жизни. Баюн, крякнув, дотащил Бессмертного-Полярного до ближайшей лавки и сгрузил свою ношу с очевидным облегчением. Габриэль устало опустилась за стол, на котором белела неожиданно целая и практически новая вязаная белая скатерть. Василиса аккуратно закрыла за собой дверь. Домик погрузился в предзакатный полумрак. Слышно было, как на втором этаже бродит Южный, роясь в сундуках и готовя постели. Очевидно, в ночи путешествовать никто не собирался. Автобус просигналил несколько раз и взревел, укатываясь по маршруту. Василиса помялась на пороге и присела на лавку рядом с Бессмертным-Полярным, тело которого все еще было ледяным.

- Заночуем здесь, - сказала Габриэль. - Это пограничная сторожка. Там, за прудом, начинается Мертвый лес. Через него прямая дорога к Черной Башне, но этим путем никто не ходит. Когда-то в этом доме жил мой брат, но... Ему пришлось уйти дальше. Ночью ставим дозор. Южный проследит за тем, чтобы никто не вломился, если нужна будет помощь - когти Баюна пригодятся. Если и этого будет мало... Книга все еще с нами.

Габриэль лукаво улыбнулась и похлопала себя по бедру. Когда успела только?! Василиса была уверена, что Книга все время лежала рядом с Бессмертным-Полярным, но, очевидно, у чтецов свои секреты. Себя чтецом она не могла назвать. Книга действительно показала ей кое-что, но лишь для того, чтобы заинтересовать, заставить следовать своему предназначению. Габриэль же буквально родилась с этой Книгой, и нечего было удивляться тому, что ей удалось вернуть ее так, что никто и не заметил. Впрочем, по лукавому выражению лица Баюна можно было сказать, что он-то как раз все заметил, но покамест решил не мешать.

- А с ним... Все будет хорошо? - несмело поинтересовалась Василиса. - Все-таки не может живой человек таким холодным быть...

- Ну, во-первых, он не человек, - Габриэль мягко улыбнулась. - Во-вторых, он не живой. В-третьих, я бы переживала, если он вдруг станет горячим. Ледяной - замечательно, я же сказала, это его естественное состояние.

- Да, я помню, но я-то не знаю... Кто он такой. Я понимаю, ты устала, но может сжалишься и расскажешь хотя бы немного?

- Ладно, слушай. - Дождавшись, пока Василиса устроится поудобнее, подобрав под себя ноги и прижавшись к Бессмертному-Полярному в безотчетной попытке согреть, Габриэль жестом приказала Южному растопить печь и стала рассказывать. - Давным-давно мой отец, небесный король, которого вы, люди, считаете Богом, поймал Северный ветер. Как это случилось - никто уж не помнит, но факт остается фактом. Ветер долго бесился, это он умеет, пол королевства разнес. Отец и говорит ему: поступай-ка ты, ветер, ко мне на службу. Вон ты какой сильный. Никто не может тебя увидеть, везде ты можешь проникнуть, а мне надо знать, что там на тверди делается. Было это еще до появления людей. У нас совсем не было разведки, с крыльями много не наразведываешь. Ярился ветер, ярился, да и согласился, при одном условии: поставит его отец главным над всеми ветрами, а в работу его вмешиваться не будет. Как это обычно и бывает, на радостях отец ему отписал еще и пол королевства в придачу, было бы что отписывать - на тот момент все равно как половина казармы да барак. Время шло, ветер собрал под своим началом все-все ветра этого мира. Война началась - сформировали отдельные батальоны невидимых солдат, а над всеми ними Северный ветер был начальник. Тогда уже стали называть его Полярным, потому как несолидно было самому главному ветру иметь какое-то определенное направление, какое и у других ветров быть может. Не стану рассказывать тебе все, ибо ночь коротка, а ты и так уже порядочно носом клюешь... В общем, каким-то неведомым образом прознал Полярный про мой секрет. Ветер - что с него взять. И стал просить отца вместо половины королевства отдать ему свою дочь. Мол, укрепим союз таким образом, твердь вся твоя будет. Ничего не отвечал ему отец, кроме того, что подвиг надобно совершить, а потом уж и дочь просить. Долго ли, коротко ли, а настал день ожесточенной битвы, в которой Арес умудрился украсть отцовское копье. Мы тогда вместе пошли... Это был последний раз, когда я участвовала в битве. Сила моя... Неподвластна ни мне, ни кому бы то ни было. Увидев, что Полярный взяли в кольцо, я... Взъярилась так... Что убила их всех, даже не помню, как. А очнулась - вижу только, лежит Полярный посреди поляны с копьем в груди... Отцовским. Никто, кроме отца, не мог сотворить такого, но доказать мне этого не удалось. Тогда я научилась просить Книгу. Тогда я пришла в Черную Башню с Полярным на руках и попросила... умоляла... сделать так, чтоб он не умирал, никогда... Видишь - вышло...

- Спит она, - мурлыкнул Баюн.

Василиса, между тем, не спала, только задремала, успокоенная размеренным бархатным голосом Габриэль. Да и не могла она смотреть на нее, плачущую, закрыла глаза, притворилась спящей. Баюн, конечно, не мог не знать, что она не спит, но и ему, видимо, такт не был чужд. Тем более, что после этих слов Габриэль разрыдалась в голос.

- Как же вышло так, что вы с тех пор никогда не виделись? - поинтересовался Баюн, смачно отгрызая, судя по звуку, здоровенный кусок яблока.

- Это плата была. Тьма ничего просто так не дает. Вообще ничего из ниоткуда не берется. Желание мое выполнено, вот только я должна была пообещать, что больше никогда не встречусь с ним. Он забудет, как меня зовут. Как я выгляжу. Забудет все... А как я вздумаю нарушить обещание - умрет.

Рыдания Габриэль стали более глухими: видимо, Баюн прижал ее к своей широкой груди. Василиса жалела, что притворилась спящей: на такое она бы с удовольствием посмотрела. С другой стороны, при ней Габриэль вряд ли стала бы откровенничать...

- Дорого тьма берет, ничего не скажешь. Получается, ты не совсем кощеева смерть, а только этого конкретного бессмертного... Значит, толку с тебя мне ноль, не наживешься на тебе... Ну хоть посмотрю, чем дело кончится.

- Не знаю я, - всхлипнула Габриэль. - Тьму нельзя убить, из нее все живое сделано. Можно только остановить, для этого узники в Башню и приходят. Раньше их выбирали, но потом схема изменилась... Я не знаю пока, что нам делать, мне надо подумать.

- Утро вечера мудренее, - изрек Баюн, шелестя чем-то, то ли скатертью, то ли одеждой. - Иди наверх, я ребенка понесу.

Дождавшись, пока Габриэль скроется на втором этаже, Баюн легко подхватил Василису и шепнул:

- Все слышала?

- Все, - так же тихо ответила Василиса.

- Ну вот и мотай на ус. Думай, в чем твое предназначение. А я тебе помогу...

Василиса утонула в мягкости перины и почти сразу погрузилась в долгожданный сон, не успев по-достоинству оценить колыбельную Баюна, от которой, сказывали, бывали вещие сны.