Клубок тринадцатый, в котором Кощей получает все, что хочет.

[admiralsgold]

Автобус был старым. Настолько старым, что Василиса успела проехаться в таком же всего лишь раз, в глубоком детстве, но поездку ту запомнила на всю жизнь. Тогда за окном автобуса ярко светило солнце, цвели сады, от запаха сирени голова кружилась, а тело становилось таким легким, что казалось - вот-вот взлетишь. Удобно устроившись на заднем сидении, которое на кочках и ямках весело пружинило, Василиса ехала с мамой и бабушкой на дачу, которая в ту пору еще оставалась самым любимым ее местом во всем мире. Теперь нет уже ни бабушки, ни дачи, ни тех садов, ни запаха сирени. Ее время прошло, мир готовится уйти в длительную спячку, а самой Василисе некого ухватить за руку на очередном ухабе...

Василиса не могла точно вспомнить, когда они с книгой поменялись местами. Казалось - вот только что она решилась подниматься наверх, как вдруг ее отражение решительно покинуло зеркало, и планы изменились. Ее сознание будто раздвоилось. С одной стороны, она все еще оставалась собой, но с другой стороны... Все это было слишком сложно, слишком волшебно, чтобы Василиса могла объяснить самой себе, как это все случилось. Конечно, если бы Книга все объяснила ей, обмануть никого бы не удалось, но Василиса ощущала обманутой и себя. Будто ее просто выбросили за ненадобностью, не оставив ей ни единого шанса принять решение самостоятельно. Вот, что такое - когда Книга пишет тебя. Ты ничего не можешь сделать: только покориться ее воле и плыть по течению, пока связь между вами не ослабнет. Такое чувство бывало хоть раз в жизни у каждого человека, и вовсе не обязательно в поворотные моменты. В Книге описано абсолютно все, что когда-либо было, есть или будет, поэтому в разные промежутки времени Книга писала каждое живое существо. Если задуматься, открытие довольно жуткое, поэтому Василиса запретила себе слишком уж серьезно размышлять на эту тему.

Между тем, ее автобус медленно подкатывался к границе Санкт-Петербурга. То и дело встревая в утренние пробки, он трясся в эпилептических припадках, жалобно взвзякивал, дребезжа своими древними потрохами, а его пассажиры стучали зубами от тряски на своих мягких пружинистых сидениях. В автобус Василиса попала не сразу: сначала ей пришлось доехать до волшебной остановки на трамвае, причем самом обыкновенном, ходившем прямо от ее дома. А вот волшебного транспорта пришлось подождать. Впрочем, связь с Книгой превратила ее саму в самое что ни на есть волшебное существо, наделив призраками собственных качеств, поэтому скучать Василисе не пришлось. Со сдержанным любопытством глядела она, как к остановке подтягиваются ведьмы, яги и другие представители трудового волшебного населения, включая водяных и леших. В результате автобус оказался набит битком, но это обстоятельство отошло для Василисы на второй план.

Она уже готовилась подняться в салон, как вдруг краем глаза заметила человека, лицо которого показалось ей смутно знакомым. Такое случалось с ней и раньше, но в результате оказывалось, что ей просто показалось, поэтому Василиса не придала бы этой встрече никакого значения, если бы не несколько весьма интригующих обстоятельств. Заметив человека, нечисть расступилась и даже будто бы почтительно заткнулась, а ведь гвалт стоял неимоверный. Впрочем, человек не обратил на это вовсе никакого внимания, так как прилагал недюжинные усилия, чтобы остаться на ногах: ветер, и без того буйствовавший в это утро, словно дал себе зарок свалить человека с ног, и желательно отфутболить подальше от остановки. Выражение лица этого отчасти знакомого незнакомца выражало крайнюю степень раздражения и усталости. Сжалившись над ним, Василиса протянула ему руку, не особо понимая, что вообще она делает, раз уж больше никто из присутствующих не додумался.

- Давайте-давайте, - подбодрила она. - Не задерживайте отправление.

Человек взглянул на нее, временно прекратив сражаться с ветром, и едва не упал, но, каким-то невероятным образом уцепившись буквально за воздух, устоял и коротко мотнул головой, мол - обойдусь и без твоей помощи. Пожав плечами, Василиса все же влезла в салон автобуса, бросила водителю две монетки, откуда-то зная, что должна сделать это, и прошла в самый конец салона, радуясь, что никто не занял ее любимое место. Нечисть вспомнила, зачем собралась, и автобус быстро наполнился волшебными существами всех мастей. Человека Василиса потеряла из виду, но знала, что он тоже вошел. Чувствовала его присутствие каким-то непостижимым образом, и ломала голову над тем, где же она могла видеть его лицо. В Книге иллюстраций не было, разве что в учебнике, что ли... Впрочем, какой учебник: в человеческих школах и университетах историю волшебного мира не преподают. Хихикнув над собственной глупостью и в очередной раз решив, что ей примерещилось, Василиса нащупала в кармане плеер и включила случайное воспроизведение.

Она любила путешествовать так, глядя в окно на бешено сменяющие друг друга виды и слушая музыку в случайном порядке. Конечно, у нее был и смартфон с кучей приложений, но почему-то именно старый плеер выдавал именно ту музыку, которая идеально подходила к ситуации. Иногда Василиса даже гадала таким образом: задавала вопрос и ждала, пока мелодия сменится. Как правило, гадание не лгало. А почему бы не развлечься таким образом сейчас? Закусив губу, чтобы не хихикать слишком уж явно (на нее и так неодобрительно косилась престарелая ведьма с костяной ногой), Василиса загадала узнать, что за странный человек дрался с ветром на остановке. Плеер непривычно замолчал. Василиса решила, было, что случайно нажала на паузу, но под взглядом старухи шерудить в кармане и привлекать лишнее внимание не очень-то хотелось. Впрочем, плеер быстро справился с нестандартным вопросом и воспроизвел песню, которой в его памяти до этого момента не было.

Почему я не вижу здесь кораблей
С парусами из дальних, из южных морей?
Почему здесь нет ветра, не слышен прибой?
Я хотел бы уехать и быть просто с тобой.

Ведь мой дом как могила, как каменный склеп,
Потому что я глух, потому что я слеп,
И в глазах моих видно лишь зимнюю ночь,
Этот страх подворотен, где ты идёшь прочь.

Я искал своё место по следам на снегу,
Но я понял, что больше так жить не могу.
И я видел полмира, мне две тысячи лет,
И на стыках путей - не один километр.

Я не знаю, зачем я приехал сюда,
Мне казалось, что здесь загоралась звезда.
Я не знаю, откуда на щеке моей кровь.
Здесь, похоже, война за любовь.

И в этом бою - как из крана вино,
И я пьян и убит под звездою давно.
Дай мне выйти из этой войны с мечом,
И чтоб было потом ещё продолженье...

Василиса уже слышала эту песню, но не решилась добавить ее в плейлист. Все песни Сургановой были слишком настроеннечными, слишком сложными для повседневного прослушивания, а эта песня и вовсе однажды заставила ее заплакать, а Василиса никогда не слушала дважды песню, оставившую пустоту в ее сердце. Однако в этот раз она дослушала ее до конца, зная, что вслед за ней начнется другая, повеселее, и еще зная, что больше она не будет спрашивать плеер об этом человеке. Глядя на собственные сжатые на коленях кулачки сквозь пелену слез, Василиса злилась на саму себя. За то, что позволила Книге крутить собой и бросить ее на произвол судьбы, которая, скорее всего, не будет к ней благосклонна. За то, что не отличила вовремя чувства и желания Книги от своих собственных. За то, что поступила как идиотка, не подготовившись к путешествию, отправившись черт знает куда в легкой одежде, с одним плеером и горсткой старых монет... От былого прекрасного настроения не осталось и следа: автобус покинул пределы города, и связь с Книгой ослабла. Ослабла и ее уверенность в себе, своих силах, своем предназначении и исходе ее путешествия. Нащупав под плеером блокнот, Василиса едва не вышвырнула его в окно, осознав в похмельном прозрении, что влюбленность в его обладателя была влюбленностью Книги, отчаянным желанием этого фолианта обрести собственную жизнь. Ну и что, что для этого пришлось пожертвовать жизнью Василисы? Всего лишь очередной поворот сюжета. Впрочем, остатки логики пока не покинули ее, и Василиса не избавилась от блокнота, решив напоследок проверить, что там может быть написано. Точно такой же блокнот оставался и у Книги, интересно, какой из них настоящий, а какой - морок? Подождем, увидим...

На желтоватой странице красовалась надпись "Ничего не бойся, я с тобой", и, как и следовало ожидать, именно эта песня и пришла на смену грустной и пугающей песне Сургановой. Василиса слабо улыбнулась. Конечно, небожитель с самого начала раскусил Книгу, и уж точно прекрасно понимал все ее ближайшие ходы. Хорошо, что маленький слабый человечек все еще входил в зону его ответственности: можно было рассчитывать на поддержку в случае чего. А вот насколько оперативную - это еще вопрос...

Василиса выглянула в окно и обомлела. Автобус едва перевалил за пределы города, а за окном уже раскинулся лес, да такой непроходимый, что за первыми стволами деревьев сразу же начинала клубиться тьма.

- Это называется Междумирье, - подал голос человек, которого Василиса в толпе не могла найти взглядом. - На границе города транспорт выходит на изнанку, и путешествует уже по ней. Это позволяет существенно сократить расстояние и, следовательно, время в пути. Или вы думали, что добираться до Черной Башни вам придется на общественном транспорте? Она, знаете ли, находится в Сибири. И уж точно не открыта для всех желающих.

- Где ж еще ей находиться, конечно... - проворчала Василиса себе под нос. - Как раз для самых отъявленных преступников.

- У Черной Башни только один узник, - поправил ее человек, отличавшийся, очевидно, прекрасным слухом. - Что до его преступлений... Все зависит от точки зрения.

Автобус дернулся и замедлил ход, после чего остановился вовсе. Костеногая ведьма бросила на Василису неприязненный взгляд, гордо сграбастала свой скарб и удалилась восвояси. В салоне стало посвободнее, будто она занимала значительную его часть, и Василиса увидела, что человек сидит вполоборота и смотрит на нее со странной полуулыбкой, будто не решил до конца, стоит ли вообще улыбаться. Улыбка, надо сказать, здорово изменила его лицо. Ясное дело: предназначение ее неразрывно было связано с этим человеком. Василиса попыталась понять, что она чувствует по этому поводу. Одна, в автобусе, который едет даже не в привычном ей мире, без какой-либо защиты, без вещей, без какого-либо плана... Когда Книга отправляла ее в путь, все казалось таким простым и понятным, но теперь Василиса поняла, что вполне может и не доехать до точки назначения. Ее попросту могут сожрать: вон как какой-то дед, похожий на трухлявый пень, облизывается, глядя на нее... Даже если бы она стала писать в блокноте прямо сейчас (ага, как будто она догадалась взять с собой ручку!), небожитель вряд ли успел бы помочь ей. Словно ощутив ее сомнения и страх, человек поднялся со своего места и подошел к ней.

- Вы не возражаете? Одной путешествовать действительно небезопасно.

Ветер как бешеный ломился во все автобусные окна, но они не поддавались. Видимо, в этом отдельно взятом транспортном средстве извечный спор между теми, кому душно, и теми, кому дует, был раз и навсегда разрешен в пользу последних. Василиса молча подвинулась, глядя на человека с недоверием и опаской, готовая в случае чего дорого отдать свою жизнь.

- Вам не следует меня бояться, - неожиданно мягко проговорил он, усаживаясь и разглаживая складки пальто. - У меня к вам деловой интерес, и я полагаю, вы догадываетесь, в чем именно он заключается.

- Чего вы хотите? - Василиса хотела бы, чтобы ее голос звучал посолиднее, но послышался испуганный писк.

- Одна часть меня, весьма значительная, смею отметить, хочет свободы, - обстоятельно ответил человек, внимательно глядя на нее темными непроницаемыми глазами. - Другая же, та, что перед вами, хочет того же, чего хотите вы. Жить. Как думаете, сможем мы совместить эти желания или придется ограничиться только одним?

Василиса нерешительно улыбнулась. Человек, видимо, все еще принимал ее за Книгу. Значит, связь не утеряна до конца, просто она к ней привыкла и справилась с побочными эффектами. Значит, ей можно не бояться ничего: Книгу он никому не отдаст. Кроме Кощея, конечно, к которому она и так собиралась. Проговорив мысленно ответ человека еще раз, Василиса улыбнулась немного теплее. Видимо, Кощей каким-то образом отправил к ней какую-то свою часть, а это значит, что опасной для нее силой этот человек не обладает. Можно было немного расслабиться и постараться не запороть увлекательную игру.

- Я думаю, мы можем попробовать, - сказала Василиса, и на этот раз голос ее прозвучал так, как надо.

А еще она вспомнила, где видела это лицо. Действительно в учебнике. Впрочем, удивляться нечему. За свое краткое знакомство с волшебным миром она уже успела уяснить, что человеческий мир никогда не принадлежал только людям.

***

Как гласит народная мудрость – в историю нельзя войти, в нее можно только вляпаться. Какому именно народу эта мудрость принадлежит – неизвестно, поскольку люди в общности своей пользуются одним полем идей и мыслей вообще, что, однако, лишь придает этой мудрости больший вес. Все, даже самые выдающиеся личности, желавшие именно войти в историю, а еще лучше – въехать в нее на белом коне или танке, в итоге все-таки в нее вляпывались. И, если пятна от кофе или земли легко смываются стиральным порошком, то пятна от истории остаются навсегда. Давно истлеет тело и прекратит свое существование душа, а пятна все еще живут, и только их помнят и видят люди, далекие потомки того, вляпавшегося в историю индивида. Люцифер непременно знал бы об этом, если бы интересовался человеческой историей в несколько большей степени. Однако затворнический образ жизни и богатая разнообразным зверьем природа мало тому способствовали, в результате чего он оказался совершенно не подготовлен к тому, что история засосала его, не спросив, хочет ли он этого, и, более того, совершенно вопреки его намерениям. Удивления, впрочем, подобное обстоятельство у него не вызвало.

Люцифер часто вляпывался в истории: большие и не очень, веселые и опасные – словом, в подобных делах он был докой, и потому сориентировался куда быстрее любого другого. Уходя в лес, он знал уже, что отбрехаться ему не удастся. Раз уж история позвала его с помощью Рафаила, путь у него теперь только один, и благоразумнее будет смириться с этим, чем отбиваться всеми доступными частями тела. Много лет назад с ним произошло приблизительно то же самое. Тогда он уперся, и его несогласие с Книгой привело к тому, что он оказался на тверди против своей воли, покалеченный и едва живой, а женщина, которую он любил, никогда больше не являлась ему. Даже во сне. Теперь он, конечно, был благодарен Книге за то, что она переписала его судьбу по-своему. Но тогда… Тогда ему казалось, что мир рушится, и только он в состоянии его удержать. Не сдюжил. Поэтому и теперь, несмотря на то, что ему не хотелось вмешиваться и покидать уютный дом, он заранее смирился с тем, что сделать это придется. Не сегодня так завтра, поэтому нет смысла тянуть время. Однако его смирение и согласие еще не означало, что он знает, что делать. Люцифер был растерян, и ушел в лес, чтобы подумать и решить, что следует предпринять в первую очередь. Вариантов было очень много. Он мог остаться и дождаться, пока Гавриил сам придет к нему, но не было никакой гарантии, что он пойдет именно этим путем. Отсюда проистекал второй вариант: можно было собраться и пойти навстречу, надеясь, что к развилке он успеет раньше. Либо оставить Гавриила на попечение Баюна и отправиться сразу к Бессмертному. Но этот вариант, который Люцифер уже выбрал задним числом, грозил серьезными неприятностями. В том числе и для него самого.

Усевшись на огромный покрытый мхом пень, крючковатые корни которого вздыбливались над влажной землей, он вытянул ноги и запрокинул голову. Далекие верхушки вековых сосен медленно качались на ветру. Небо было затянуто темными тучами, обещавшими дождь. Со стороны болот доносились привычные, но все равно пробиравшие до костей звуки. Люцифер вздохнул, набирая в легкие побольше лесного воздуха, закрыл глаза и замер так, не выдыхая по меньшей мере минут пятнадцать. Когда воздух покинул его тело, то был уже совершенно другим. Изо рта Люцифера медленно выходил свет, который тут же разлетался по лесу, принимая причудливые формы. Были и маленькие шарики – болотные огоньки, и миниатюрные кролики, и птички-невелички, одна крупная лисица и целая россыпь букашек, лягушек и даже бабочек, которые порхали вокруг лица своего создателя, освещая его мерцающим желтоватым светом. В компании этого овеществленного света Люцифер, на лице которого появилась нерешительная улыбка, задумался о том, по каким причинам должен теперь вмешаться.

Для этого требовалось вспомнить многое. И большую часть воспоминаний он благополучно запер в надежном сейфе своей памяти, к которому намеревался не возвращаться больше никогда. Однако же… Теперь это было необходимо. Книга не позволяла забывать. Потому что для нее все было важно и нужно. Протянув ладонь, он несколько раз согнул и разогнул пальцы, приглашая одно из созданий приземлиться. Покружив вокруг, опустилась на руку маленькая птичка. Люцифер накрыл ее второй ладонью, и получился домик, в котором птица сидела, вертя головой и глядя на создателя любопытным маленьким глазом. Люцифер поднес руки к губам и почувствовал, как птица клюет его. Наверное, так же ощущает себя мироздание, когда человек тщится оставить на нем зарубку. Щекотно. Он рассмеялся, вдохнул птицу, сотворенную из света, и позволил ей клюнуть себя в сердце. Теперь уже щекотно не было. Зато он понял, почему оказался замешан в этой истории.

Братья редко обращались к нему за помощью. Не потому, что перестали его любить. Невозможно перестать любить кого-то только потому, что он совершил ошибку и перестал общаться с отцом, это вам каждый скажет. Впрочем, они не обратились к нему и тогда, когда отец исчез. Люцифер не злился на них, поскольку и сам не стремился обратно. В лесах он нашел свое успокоение и понял, что в одиночестве ему живется намного легче и привольнее. Он так устал быть старшим братом, ответственным сразу за все и всех, что теперь просто наслаждался свободой. Ответственность, которую он нес за лес и людей, он взвалил на себя сам, и потому она не казалась такой тяжелой, как та, что навязал ему отец. В первые дни он не понимал еще, почему это произошло. Знал только, что Книга замешана в этом, поскольку именно из нее Гавриил узнал о чувствах Люцифера к Еве. И, конечно же, сразу рассказал отцу, с колен которого не слезал.

Был скандал, в котором участвовал и Самаил, отстаивавший сторону Люцифера, но в итоге все равно победил отец. Гавриил носился от отца к братьям, умоляя перестать ругаться, и Люцифер готов был отступить только из жалости к младшему брату, личико которого было полностью мокрым от слез. Но тут вступил Михаил, и отступать стало стыдно. Книга сама решала, что и кому показывать, поэтому Люцифер не сомневался в том, что оказался на тверди по ее воле. Поэтому он не винил никого, включая отца, который славился своим тяжелым характером. Он понимал даже Михаила, оставившего на его левом бедре шрам, который до сих пор начинал болеть к морозу. Потому что видел, как тот испугался, когда понял, что натворил, и помнил протянутую ладонь, от которой сам отказался. Книга сказала ему: не уйдешь сам – вынесут вперед ногами, и я не шучу. И он покорился. Ушел сам. Невзирая на плач младшего, мольбы Рафаила и потерянный взгляд Михаила, который он продолжал чувствовать спиной до тех пор, пока шапки сосен не скрыли его.

А потом отец пропал. Прошло совсем немного времени – и он просто исчез, не оставив распоряжений относительно трона. Для Королевства настали темные времена, но братья не обратились к нему, опасаясь, что он не придет на помощь, и им придется ощутить стыд еще раз. Люцифер не стал задерживаться на воспоминаниях о том времени, это не было важно теперь, был важен только факт исчезновения Яхве, который не должен был пропасть, не имел на это никакого права. Впрочем, пропал он только для Королевства. Люцифер прекрасно знал, где его искать. Более того: знал это и Гавриил. Знал всегда, но почему-то игнорировал этот факт. Наверное, ему было удобнее считать себя брошенным ребенком. Или он тоже наслаждался свободой, обрушившейся на него с уходом Яхве. Люцифер не знал точно, вполне возможно, имели место оба варианта. Однако Книге это надоело, и она решила расставить все по своим местам, раз никто больше до этого не додумался. И уж конечно, она не могла обойтись без него. Единственного, кто знал, где искать Яхве. Единственного, кто мог еще принести свет в его сердце. Без этого всякие попытки вернуть его были бы абсолютно бесполезны.

Инициатива Книги объясняла все. И то, что приключилось с Гавриилом, и невероятные совпадения и встречи. И тот факт, что Михаил оказался в плену, хотя никому раньше не доводилось победить его. А вот гляди ж ты, Кощею раз – и удалось. Неужели никому, кроме него, это не показалось странным? Неужели никто, кроме него, даже не задумался о том, почему и как это произошло? Если нет, то влияние Книги на разумы живых существ начинало пугать. Люцифер, крякнув, поднялся, и маленькие духи, созданные из его внутреннего света, стали танцевать вокруг него, привлекая к себе внимание. Он вспомнил вдруг, как любил Гавриил играть с ними, и как засыпал в их окружении. Люцифер очень хорошо помнил, как младший появился в Королевстве. Отец принес его из путешествия. Гавриил помещался тогда в его ладони и был окружен энергетическим коконом, по форме напоминающим яйцо. Яхве сказал всем, что это его ребенок, и ни у кого не возникло сомнений на этот счет. Только Люцифер знал, что отец принес его в кулаке, и многие недели провел, выхаживая этот кокон с маленьким существом внутри, похожим на тех существ, что получались из света. Кокон этот при первом прикосновении отвечал слабым электрическим импульсом, но последующие прикосновения уже не приносили никаких неприятных ощущений. Подобного Люцифер прежде не встречал, и не мог найти в книгах никакого упоминания о том, где водились такие существа и как за ними ухаживать. На все странности Яхве неизменно отвечал, что так, мол, надо, а подлинной истории Люцифер так и не услышал, хотя не раз задавал отцу этот вопрос. В хорошем настроении Яхве загадочно молчал и улыбался, в плохом – хмуро отмахивался от него, изредка добавляя пинка для большего уразумения. В конце концов Люцифер решил, что для него не имеет значения, откуда взялся Гавриил, потому что сердцем он уже принял его в семью, и вскоре стал для него большим отцом, чем Яхве. Доверие младшего к нему было настолько сильным, что он рассказал старшему брату свою историю, вычитанную в Книге. Раскрыв ее на нужной странице, он показал Люциферу абзацы, отвечающие на терзавшие его вопросы. Но своего настоящего лица так и не показал.

Со стороны болот снова послышались стоны и вой. Люцифер, нахмурившись, двинулся в ту сторону, сопровождаемый сияющей свитой огоньков и пташек. Он прошел через самую чащу, легко преодолевая заграждения из поваленных деревьев и переплетенных сучьев, вышел на поляну, за которой начинались болота с мертвой водой, и остановился. Весь его полк, лежавший до этого времени под толщей воды, теперь стоял ровным строем и смотрел на него. Огоньки, пташки и маленькие зайчики затрепетали в смятении, приблизившись к создателю так близко, как только было возможно. Люцифер глубоко вдохнул и задержал дыхание. На этот раз ему нужно было не дышать намного дольше. Полк двинулся на него, но не слышно было ни звука шагов, ни лязга доспехов. Они просто плыли над землей, не принадлежащие этому миру, но не принятые и обратной стороной мироздания. Не живые и не мертвые, вечно спокойные, вечно молодые, все – лунного цвета. Широко разведя руки в стороны в приглашающем жесте, Люцифер смотрел на солдат, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в их мертвых глазах. Время шло. Грудь распирало от невыносимого жара. Полк плыл к нему, не будучи воспоминанием, но и не став настоящей угрозой. Он видел двух офицеров, с которыми дружил когда-то. У одного из них отсутствовала половина лица, у другого – сразу обе руки. Люцифер смотрел на них и запрещал себе чувствовать печаль.

Он выдохнул. Яркий свет покинул его тело, вырвался стремительным потоком, окутал мертвых солдат и рассеял их, оставив в воздухе лунную пыль и вещи, принадлежавшие тверди. Замерли на секунду и упали на влажную траву амулеты, подаренные богинями, засушенные лилии, считавшиеся лучшим знаком отличия, писчие принадлежности, детские игрушки... Поток света сформировался в большое уютное облако и завис над болотами. Благодаря ему хорошо было видно, что вода в них из прозрачной стала абсолютно черной, и в ней ничего не было видно. Люцифер взмахнул рукой, рассеивая собственный свет, чтобы оказаться в полной темноте. Ему нужно было, чтобы тот, кто стал водой в этих болотах и поднял его бывших товарищей, вышел к нему. Им нужно было серьезно поговорить. За мгновение до того, как последний огонек погас, поляна перед болотами выглядела по-настоящему волшебно. Люцифер стоял на кочке, предшествующей мертвой воде, и последние атомы света кружились вокруг его головы подобно иконописному нимбу. Вокруг него клубилась, вытекая из-под кочек и скрюченных, покрытых мхом корней, тьма. Он знал, что, вдохнув ее, обречет себя на мучительную смерть, поэтому сделал последний глубокий вдох, пока она еще не достигла его лица. Любой, кто был бы отравлен ею, стал бы всего лишь ее вместилищем, временным пристанищем, жизнь в котором поддерживалась бы ровно до того момента, как Книга оказалась бы в руках тьмы. Это случилось с его отцом. Не по его ли вине?

Люцифер закрыл глаза и сделал шаг в мертвую воду. Миллиарды голосов заговорили с ним, пока он медленно опускался на илистое дно, но он ждал, пока к нему обратится единственный родной голос, который мог оказаться среди них. Дождавшись, он избрал направление и медленно двинулся к нему, врезаясь каблуками в ил и поднимая со дна водоросли и мельчайшие камни. Глаза его были закрыты, он ориентировался только на звук, и ему оставалось не более двух часов до того момента, как концентрация света в нем превысит допустимое значение, и он сгорит, вне зависимости от того, где находится. Следовало прибыть к месту сосредоточения тьмы как можно скорее. Если бы детонация произошла в болотах, оказались бы задеты и сообщающиеся с ними водоемы: озеро в лесах близ вулкана, где обитала тьма, и цепь озер Небесного Королевства. Таким образом, прогремело бы сразу три взрыва, по мощности превосходящих ядерный, и один из них – в тропосфере. Только его излучение намного опаснее. Трех точек будет достаточно, чтобы уничтожить Королевство и существенно снизить численность населения тверди, включая даже самых приспособленных к любым условиям существ в лице оставшихся демиургов.

***

Баюн полагал себя не только самым честным жиганом на свете, но и, безусловно, порядочной сволочью. Как эти понятия уживались в его мировоззрении, не мог объяснить, пожалуй, даже он сам. Поэтому, когда события развернулись перед ним во всей своей ошеломляющей красе, Баюн принял вид мечтательный и расслабленный, заварил себе еще чаю на таежных травах, махнул хвостом и прищурился. О том, что Книга - организм живой и переменчивый, он уже слышал. Потому и кинулся за ней в числе первых, рассчитывая опередить Самаила, который, по его мнению, проявил величайшую глупость, уже только ввязавшись в это дело. Теперь Книга сидела перед ним на неудобном табурете, испытывая полную палитру обыкновенных человеческих чувств и прислушиваясь к ним с интересом новорожденного, впервые услышавшего голос матери. Успех следовало закрепить. Книга ни в коем случае не должна была вернуться в Королевство, и ход разговора между его невольными спутниками Баюну очень нравился, ибо они, пусть и нехотя, приходили к тем же выводам. В то же время, преображение принцессы, которое для Баюна также было вполне ожидаемым, повышало его шансы на получение награды, на которую он и рассчитывал. Следовательно, ему оставалось лишь избавиться от помех, которые могли бы испортить дело.

Решив пока не привлекать к себе внимания, чтобы усыпить бдительность небожителей, Баюн решил познакомиться с принцессой, которую до этого никто никогда не видел. Даже, вероятно, Яхве. Мысли его, скорее всего, не могли остаться для Книги незамеченными, а потому свои замыслы относительно ее судьбы он обдумывал как бы другим умом, параллельно основному курсу, не опасаясь, что его раскроют или заподозрят в чем бы то ни было. Образ принцессы оттенял любые мысли, ибо была она просто невероятно, головокружительно красива. Ничего удивительного, что Габриэль предпочитала скрывать свое настоящее лицо от семьи, да и от друзей тоже. Разве кто-то стал бы слушать такую красивую женщину? Разве кто-то услышал бы хоть слово, слетевшее с ее губ? Вряд ли. За прекрасным перезвоном колокольчиков слова потеряли бы любой смысл, и ответом ей были бы широкие улыбки идиотов, безусловно, готовых за нее умереть, но абсолютно бесполезных в хозяйстве. Баюн считал, что ему в этой ситуации знатно повезло: он-то к женским чарам имел устойчивый иммунитет благодаря своей кошачьей природе. Аналогичным иммунитетом обладал, к сожалению, и Уриил, что наводило на мысли, что и другие представители королевства вполне могли бы похвастаться подобной выдержкой. А вот Балтийский, к счастью, совершенно смешался и перестал претендовать на командование операцией, предпочитая на принцессу даже не глядеть. Остальные ветра присмирели, не зная, что им теперь делать, и это Баюн также собирался обернуть себе на пользу.

- Итак, - Габриэль застенчиво поправила выбившуюся прядку антрацитовых волос, после преображения снова вернувших себе былую длину и пышность. - Нам нужно решить, что делать дальше. Мы не можем сидеть тут и ждать, пока все само собой разрешится, Василисе нужна наша помощь.

- Это ее приключение, - возразила Книга почти безэмоциональным голосом, но Баюн-то знал, какая буря разыгрывалась сейчас в ней. - Мы не можем вмешиваться. Я не могу вмешиваться, иначе весь маскарад теряет смысл.

- Логично, - похвалил Баюн. - Когда в одном помещении соберутся сразу три прекрасных дамы, одна из которых Прекрасная, вторая Премудрая, а третья... Даже слова подобрать не могу, чтобы описать... В общем, если в одном помещении соберутся три прекрасных дамы, Кощея разорвет на куски, надо полагать. Если бы мне пришлось выбирать, я бы застрелился, честное слово.

- Ценю твое мнение, - ядовито откликнулась принцесса, - но сейчас оно не требовалось. Мы не будем вмешиваться, но оставлять ее совсем одну нельзя. Она не справится.

- Это ее приключение, - снова напомнила Книга.

- В любом приключении у героя есть друзья, которые помогают ему справиться с непосильной ношей, - Баюн уже составил план, и теперь надеялся, что, если ненавязчиво подтолкнуть...

Книга на этот раз не ответила, и Баюн счел это добрым знаком. Некоторое время помолчали. Ветра, очевидно, готовы были сделать все, что им прикажут. Книга металась между желанием сразу же отправиться на поиски собственных приключений и необходимостью дописать уже начатый сюжет. Габриэль ждала, пока кто-нибудь решит все за нее, а Уриил просто наслаждался ситуацией, легкомысленно болтая ногами и играя с шарфом.

- Я считаю, что нам надо разделиться, - сказала, наконец, принцесса. - Идея не очень хорошая, в любой истории с этого и начинаются неприятности, но...

- Неприятности с этого начинаются только в ужастиках, - добродушно заметил Баюн. - Во "Властелине Колец" так называемое Братство Кольца распалось чуть ли не сразу, и каждый кусок отхватил себе по значительной порции головокружительных приключений, которых не было бы, если б они шли все вместе.

Услышав про приключения, Книга оживилась, и Баюн усмехнулся в усы.

- Итак, нам надо разделиться. Кощей не знает, что происходит здесь. По словам Уриила он занят тем, что пытается пробить щит Королевства. Значит, мы должны вернуться к тому, с чего начали. Баюн ведет меня к Черной Башне. Ветра страхуют нас: их нельзя увидеть и нельзя почувствовать, но в нужный момент они окажут нам поддержку. Уриил и... Василиса, я буду называть ее так, догоняют настоящую Василису и следуют за ней. Кощей не сразу сообразит, какая из них настоящая, и это нам на руку, мы выиграем время, кто бы ни пришел первым.

- Идея хороша, - сыто улыбнулся Баюн, допивая чай, - но я бы предложил другой вариант.

Габриэль взглянула на него прекрасными синими глазами, в которых надежда каким-то непостижимым образом соединялась с сомнением и печалью. Сердце Баюна споткнулось, он ощутил, как ее воля проникает в его разум, аккуратно и нежно, почти ласкаясь, но времени на удивление или ярость у него не было. Принцесса знала, что он задумал, а это значит, что нужно было действовать мгновенно. Пинком перевернув стол, он схватил Книгу за руку и притянул к себе. Одним прыжком настиг принцессу и мощным ударом ног опрокинул ее на спину, устроив настоящую свалку посреди кухни, оставив, между тем, невидимых и Уриила на достаточном удалении. Решил обойтись без последнего слова: обычно именно на пространных речах книжных злодеев и ловили. Лихо щелкнул когтями, вываливаясь сначала в пустоту промежуточного среза, а затем, по сияющим путеводным нитям, прямо в светлое и теплое нутро автобуса, летящего по Междумирью.

- Я же сказал, что продам тебя, когда придет срок, - ласково проговорил Баюн, помогая принцессе подняться и одновременно сковывая руки Книги цепями, которые он успел подцепить с изящного и весьма аппетитного бедра Габриэль в процессе перемещения из кухни в автобус. - Принимайте товар, Кощей Виевич.

Настоящая Василиса от шока даже не взвизгнула. Кощей, сидевший на одном с ней сидении и выглядевший как только что воскресший мертвец, окинул компанию долгим оценивающим взглядом. Этого взгляда ему хватило, чтобы отделить Книгу от Василисы. Вот честная компания удивилась бы, если б все пошло по их плану!

- Чего ты хочешь? - Бессмертный склонил голову набок и взглянул на Баюна неожиданно тяжелым взглядом. - Не я заказывал у тебя эти дары, но, коль уж ты изволил выполнить мои скромные желания, пожалуй, отплачу. Но думай хорошо. Меня можно просить лишь раз, а расплачиваться - вечность. Однажды небесный король попросил меня об одной маленькой услуге. Тогда он еще не был королем. Что ж, теперь у него есть корона, которую он желал. Вот только рад ли он этому? Не думаю. Ноша моей короны тяжела, мне ли не знать.

Кощей улыбнулся. И, хоть улыбка его была вполне дружелюбной, Баюн ощутил липкий сосущий под ложечкой страх. Он считал себя поистине честным жиганом и, безусловно, фартовым котом. Но сейчас ему казалось, будто это он, а не его "дары" попали в клетку, выхода из которой нет и никогда не было.

- Проси свободы, дурень! - неожиданно воскликнула принцесса, пребольно пиная Баюна голой пяткой в щиколотку. - Катись на свой остров Буян с полными кладовыми, ни в чем не зная отказа! Свободы проси у него!

Но Баюн распорядился своей судьбой иначе. Взглянув снова в наполненные болью и сожалением синие глаза принцессы, он развязно опустился на ближайшее сидение, закинул ноги на спинку, сложил руки на груди и оскалился.

- Хочу посмотреть, чем закончится эта прелюбопытнейшая история, темнейший, - мурлыкнул он. - У тебя в руках фолиант, с которым ты можешь сделать все, что угодно, да хоть новый мир создать и укатить туда царствовать. У тебя в руках твоя смерть. И твоя удача, если мне будет позволено так себя называть. Ну, и прекрасная дама в придачу, о чем еще можно мечтать? И вот мне очень любопытно, что ты со всем своим богатством теперь делать будешь. Страсть как хочется увидеть.

- Хорошее желание, - оценил Бессмертный. - Что ж, смотри, да не говори потом, что Кощей тебя обманул. Если, конечно, сможешь говорить-то.

На это Баюну ответить было нечего, поэтому он отвернулся к окну и подпер щеку кулаком. За окном предсказуемо тянулись темные дремучие леса. Междумирье, в отличие от человеческого мира, все еще сохранило свой зеленый запас, и практически все дороги проходили в самых непроходимых чащах. Василиса молчала, очевидно, смирившись со своей судьбой или продумывая варианты побега. Книга после встречи с цепями снова приняла свой естественный вид и покоилась теперь у ног Бессмертного, как и Габриэль, которая все еще не находила в себе сил, чтобы подняться.

- Да вы устраивайтесь поудобнее, - обратился к ней Кощей. - Дорога нам предстоит длинная. Простудитесь еще.

Баюн фыркнул. Как он и предполагал, Бессмертный не собирался убивать свою смерть. Видимо, предыдущего опыта ему хватило с лихвой. Вот на это-то Баюн и хотел полюбоваться. Как, интересно, Кощей собирается справиться со своей смертью на этот раз, и собирается ли вообще?

Автобус затрясся в очередном старческом припадке и остановился. Баюн запрокинул голову и прищурился, пытаясь разглядеть, что делается за дверью, но ничего, кроме темноты леса, не увидел. Пожав плечами, он вернулся к созерцанию обстановки за окном. Автобус тронулся. Ветер, проникший в салон с началом движения, взъерошил Баюну волосы, пробрался под рубашку, пригрелся за пазухой. Баюн мечтательно улыбнулся и скосил глаза на принцессу, поднявшуюся, наконец, с пола.

- А не наколдовать ли нам чего-нибудь съестного? Как думаете? Все ж не каждый день в нашем плебейском транспорте кощеева смерть путешествует. А, соколики?

Соколики не возражали, поэтому Баюн извлек из кармана брюк платочек, взмахнул им и извлек на всеобщий суд несколько пышек, обильно посыпанных сахарной пудрой. Первым, кто протянул руку за лакомством, неожиданно оказался Кощей. Проглотив остроту относительно его гастрономических предпочтений, Баюн принялся за еду, отметив про себя, что аккурат в тот же миг, как ему в голову пришла прекрасная идея отужинать, автобус пересек незримую границу, оказавшись во владениях Люцифера.