Клубок пятый, в котором Кощей берет заложника, а Макошь встречает поэта.

[admiralsgold]

Тем временем на Лысой Горе потихоньку становилось не протолкнуться. Собрались все, даже те, кого считали давно уже почившими. Так, выполз из своей берлоги старый Вий, явился зверь Скипер, коего не видели со времен первого успения Перуна, то и дело мелькала в толпе рыжая макушка Локи, ведущего под руку подслеповатого Одина. Слышалось приглушенное пение сирен (их Кощей разместил в водоеме вишневого сада) и громкий хохот Сета, который уже принял на грудь, и теперь измывался над Осирисом, поминая так и не найденную Исидой часть его тела. Корпус яг развлекал гостей, выстраивая ступы в сложные фигуры.

На Кощея Бессмертного никто внимания не обращал. Он ходил, ловко лавируя между подвыпившими гостями, и внимательно слушал, о чем те разговаривали, одновременно отмечая для себя, кто явился, а кто предпочел исполнение его просьбы пустопорожним разговорам. Переодеваться к собранию Кощей не стал. Так и ходил по своим владениям босой и в грязных рабочих штанах, с полотенцем, перекинутым через плечо. Послеполуденное солнце приятно пригревало, и он не видел смысла ни в доспехах, ни в костюме, поскольку истинная его форма произвела бы куда большее впечатление на самого искушенного зрителя, а мишура, которой эта форма прикрывалась, значения не имела.

Ближе к обеду явился Михаил, сопроводив свое появление громом и молнией, чем несказанно разозлил Зевса, которого, впрочем, никто не звал, в отличие от короля небес. Кощея Михаил заметил сразу и двинулся к нему, рассекая толпу как ледокол, не обращая внимания ни на проклятия, ни на визг затираемой им нечисти. Кощей приветственно взмахнул рукой и скрылся в саду, куда посторонним вход был строго воспрещен. В молчании прошли пруд с сиренами, которые оживились, увидев статного архангела, но сникли, когда их пение было прервано нетерпеливым жестом и таким угрожающим взглядом, что разом позабылись все песни. Свернули к подножию горы, где стояла белоснежная беседка, на столике которой стоял расписной самовар и дымился свежий яблочный пирог. Там и устроились.

- Рад, что ты почтил нас своим присутствием, светлейший, - сказал Кощей, разливая чай по чашкам. – Пока там шабаш разгуливается, мы с тобой посидим здесь, в тишине и спокойствии. Покумекаем, прикинем, рассудим.

- Красиво поешь, - Михаил пристроил меч на коленях и аккуратно отпил чаю из тонкой фарфоровой чашки. – Да только нечего нам с тобой прикидывать, и не о чем рассуждать. Верни, будь добр, моего брата, и Книгу к нему присовокупи для полноты комплекта, вот и весь разговор.

- Ты пирог кушай, - Бессмертный обаятельно улыбнулся и сам откусил внушительный кусок. – Брата твоего у меня, увы, пока не имеется. Жду уже тысяч двадцать лет, но по неведомым причинам принц изволит задерживаться. Тебе эти причины, случайно, не ведомы?

- Ведомы, отчего же нет, - небесный король славился тем, что с легкостью перенимал манеру собеседника, подстраиваясь под его привычки таким образом, что тому казалось, будто он беседует с самим собой. – Яйцо твое разбил, стыдно ему. Если не у тебя, то где ж он?

- А вот это тебе виднее, - Кощей откинулся на спинку плетеного стула и закинул ногу на ногу. – Ты его сюда отправил, не снабдив провожатыми, ты и отвечать будешь.

Михаил взметнул соболиные брови и открыл рот, чтобы возразить, но Бессмертный неожиданно хлопнул ладонью по столу так, что зазвенели чашки о блюдца, и в саду неожиданно потемнело. Солнце все еще угадывалось через черную дымку, но она становилась все плотнее, пока не заволокла всю беседку. На маленьком участке сада воцарилась полнейшая тьма, и даже звуки не проникали через ее завесу. Кощей, наконец, позволил себе выплеснуть свою ярость. Воссоединение с Книгой было близко, и он решил, что может немного размяться. Тысячелетия целительного садоводства и медитаций под вишнями (краткая прогулка в подлунный мир в расчет не бралась) были забыты в одно мгновение.

Меч Михаила вспыхнул сначала ярким пламенем, но вскоре погас и рассыпался в прах. Бессмертный объял собой всю беседку и небесного короля в придачу, и замешательство последнего приводило его в совершенный восторг. Если бы Михаил испугался, Кощей перестал бы его уважать и убил бы на месте, подкрепившись заодно его душой и укрепив тем самым свои силы. Но архистратиг не зря занимал свой пост: страха он не испытывал. Бессмертный чувствовал любопытство, недоумение, даже раздражение, перерастающее в злость, но страха так и не дождался. Насладившись полученными эмоциями, он материализовался за спиной небесного короля и положил руку ему на плечо. Король вздрогнул. Бессмертный улыбнулся.

- Оставайся-ка ты здесь, - сказал он. – Гостем будешь. Ни в чем отказа не будешь знать. Кроме, конечно, возвращения в королевство. Но только до тех пор, пока Книга не окажется у меня.

- Понимаю, - спокойно ответил Михаил, допивая чай. – Конечно, тебе нужны гарантии. Можно еще кусок пирога?

Конечно же, было можно.

***

В то время как небесный король чаевничал с Кощеем Бессмертным, архангел Самаил поедал весьма посредственную шаверму и запивал ее отвратительной черной жижей, которую автомат почему-то наименовал кофе. Самаил помнил и ценил вкус настоящего кофе, сваренного в джезве и поданного в постель. Напиток, которым он успел уже обжечься, на такой кофе не походил даже с натяжкой. Облизывая пальцы, измазанные шавермочным соусом, Самаил злился на все вокруг. В тех местах, где он привык завтракать, оказывались то парикмахерские, то магазины различной направленности, то просто заколоченные окна и двери. Были, конечно, места, где он привык обедать, и парочка из них точно функционировала, но Самаил никогда в них не завтракал, и не собирался начинать.

Утро принесло ему осознание того, что мир изменился, и изменился не в лучшую сторону, если простому архангелу достаточно свободных взглядов негде было испить божественного кофию и некого ущипнуть походя за мягкое нежное тело. Доев шаверму и допив отвратительную жижу, Самаил избавился от улик, ссыпав их в ближайшее мусорное ведро, облизал пальцы еще раз для верности и танцующим шагом направился к Дворцовой площади. Именно на этом месте, вопреки легенде о пулковском меридиане, находилась точка, из которой можно было перенестись в любое место города, если знать, как это делается. Лабиринт изнаночной стороны Петербурга был начертан еще до того, как появился сам город, лично Самаилом, не раз впоследствии использовавшим эту полезную особенность. Правда, в критический момент мысль о том, что по щелчку пальцев он может оказаться в какой-нибудь безопасной подворотне кокетливо покинула его светлую голову, но об этом Самаил предпочитал не распространяться, утверждая, что не желал избегать смерти подобным образом. «Смерть – тоже приключение», - веско говорил он, опрокидывая стаканчик чистейшего самогону, и с ним соглашались, потому что каждый из его собеседников испытал это утверждение на себе.

Тщательно скрывая раздражение и злость, Самаил шел по тротуару легким пружинистым шагом, раздавая улыбки проходящим мимо девушкам, от которых те неожиданно вспоминали, как краснеть и смущаться. Встречая мужчин, Самаил делал вид, что снимает шляпу, и мужчины вспоминали, как улыбаться, и неосознанно повторяли за ним забавный жест. Он нравился людям, люди нравились ему, и мир потихоньку начинал приобретать яркие осенние краски. Самаил не помнил, кому первому пришло в голову назвать Петербург серым городом. Да, над ним часто можно было видеть тяжелое каменное небо, давящее на сознание как тюремный потолок, но такое случается и в других городах. Возможно, дело было в том, что в Петербурге люди чаще запрокидывали голову и давали себе труд посмотреть вверх? В Москве люди вечно куда-то бежали, и сейчас бегут. Самаил всегда чувствовал себя там неуютно, несмотря на то, что жил на широкую ногу, и Москва распахивала перед ним двери самых развеселых мест. Даже в этих местах было ему скучно и душно, и яркий город давил на него сильнее, чем серое небо Петербурга. Москва представлялась ему продажной девкой, с которой приятно провести ночь, но наутро не хочется видеть ее рядом. Петербург же виделся Самаилу строгим адмиралом. Не старым, но уже и не молодым, с сединой в висках и гордой осанкой. В Москве хотелось пьянствовать и предаваться разврату. В Петербурге хотелось пить горькую и предаваться любви.

На Малой Морской Самаил замедлил свой легкий шаг, а после и вовсе остановился. Тяжелые, ненужные мысли возникли в его голове, и требовалось их обдумать и выбросить, пока они не завладели им полностью. О том, где искать Книгу, архангел понятия не имел. Конечно же, он догадался посетить кофейню, с которой начался его путь, в том же виде, в каком был там в последний раз. Персонал хорошо запомнил его иллюзорную барышню, и словоохотливый официант с радостью поделился последствиями того дня: бабка-уборщица слегла с нервным срывом, а весь персонал был оштрафован за кота и беспорядок. Но о Книге ничего известно не было. Наверное, кто-то забрал. Но, конечно, они непременно выяснят, куда она делась, и позвонят. С легкостью оставив вымышленный телефон улыбчивому парнишке, Самаил покинул кофейню и оказался в весьма затруднительном положении.

Книгу мог взять абсолютно кто угодно, а это значило, что без помощи ему не обойтись. Отбросив кандидатуры богов, которые скорее разорвали бы его на части, чем согласились бы безвозмездно помочь, Самаил со вздохом решил использовать собственного брата, которого недавно и обокрал. Однако для исполнения его замысла требовалось нечто большее, чем посредственная шаверма и старый костюм. Иллюзии его младший брат отличал от реальности с легкостью, а это значило, что весь антураж должен быть выполнен в лучшем виде. Собравшись с мужеством, Самаил придал своему лицу спокойный, полный внутреннего достоинства вид и вошел в «Англетер». Там он предался невинному флирту с девушкой за стойкой регистрации, снял двухуровневый номер с видом на Малую Морскую, относящийся к средне-растратческой категории, оплатил его фантиками от леденцов и отбыл, объявив, что вернется вечером, и потребовав, чтоб к этому времени всё было готово.

Ради исполнения своей мечты Самаил готов был пойти на всё. Легко избегая столкновения со спешащими людьми, он вскочил в троллейбус прежде, чем понял, что хочет прокатиться, чтобы подумать. Думать в одиночестве он не мог. Одиночество, пусть и в толпе, пугало его. Самаил не любил и боялся оставаться один. В транспорте же он чувствовал себя вполне уютно. Устроившись в конце троллейбуса, Самаил плотнее закутался в добытый в метро шарф и стал смотреть на проползающие мимо здания. Мечта его была простой и восхитительной. Ему до одури хотелось снова стать человеком, но на этот раз уже навсегда. Хотелось родиться в какой-нибудь молодой семье. Он мечтал, что мать его будет учительницей, а отец станет водить трамвай, и он сможет бесплатно кататься на этом великолепном транспортном средстве, пристроившись у печки. Мечтал, что в пятилетнем возрасте обзаведется младшим братиком или сестричкой, и что больше детей в семье не будет. Потом он бы вырос, пошел в школу, и был бы отличником, потому что учиться ему было бы интересно и легко. За школой последовал бы институт, за институтом работа… Наверное, он стал бы сценаристом или даже режиссером. Актерское мастерство порядком поднадоело ему за миллиарды лет существования, поэтому играть он больше не хотел. А потом он встретил бы милую девушку, которая стала бы его любить, и был бы ей верным мужем. У них бы родились собственные дети, они прожили бы счастливую жизнь и умерли бы с небольшим интервалом. И после смерти он не узнал бы своих небесных братьев, и они не узнали бы его, и он выбрал бы себе новую семью, и прожил бы новую жизнь… И так до тех пор, пока он не решит, что хватит, и не войдет в золотые ворота райского сада. Самаилу казалось, что такая мечта достойна того, чтобы быть исполненной, и он знал, что Книга может это, поскольку именно ею он воспользовался в прошлый раз, но отпускать брата насовсем Гавриил не хотел, и потому прочитал заклинание не полностью. Как ошибаемся мы, когда думаем, что знаем, как лучше будет нашим близким! Как чудовищно бываем мы неправы, когда калечим их судьбы, считая это великой благодатью! И как эгоистичны мы в своих родственных чувствах, как низко готовы пасть, лишь бы удержать брата, сестру, сына… А от чего удержать? Выходит, что от самой жизни.

- Скажите, девушка, - обратился Самаил к студентке, севшей рядом с ним. – А вы Маяковского любите?

Девушка не ответила. Приглядевшись, Самаил понял, что вопроса его она не слышала, так как предусмотрительно заткнула уши наушниками. Решив, что вопрос все равно был глупым, и нисколько не расстроившись, архангел снова повернулся к окну и проехал еще несколько остановок, прежде чем вышел из троллейбуса, чтобы наведаться в несколько магазинов для составления багажа, без которого люди почему-то другим людям не доверяют.

***

Девушкой, чьи поэтические предпочтения так интересовали Самаила, была Макошь. Присутствие в городе этого архангела удивило и взволновало ее. Вспомнилась краткая интрижка, завязавшаяся между ними, вспыхнувшая и угасшая в одну ночь. Глядя на мужественный, но неуловимо отдающий чем-то детским профиль Самаила, Макошь убеждала себя в том, что не следует входить в одну реку дважды, и вспоминала, как приятно было прикасаться к нити его судьбы, как славно было пропускать ее между пальцев, ощущая ее легкость и мягкость. Когда он повернулся к ней, богиня была готова. Через наушники, в которых, конечно же, не было никакой музыки, она слышала его голос, краем глаза видела его улыбающееся лицо. Он не узнал ее. Конечно, в последнюю их встречу, Макошь выглядела старше, и обстоятельства были иными, но все же, все же… Все же богиня расстроилась, и потому не ответила ему, не повернулась даже, хотя хотелось, поскольку последний роман в ее жизни случался неприлично давно и оставил глубокие шрамы. Вместо этого богиня осталась невозмутимо сидеть на месте. Когда Самаил выскочил из троллейбуса, не обернувшись, пустота соседнего сидения заставила Макошь пересесть.

Она еще раз крепко задумалась о Кощее и о том, что может получить за Книгу. Увидев Самаила, богиня предположила, что Книга вполне могла быть у него. Кто, кроме величайшего иллюзиониста, мог умыкнуть ее с сиятельного бедра так, что и хватились не сразу? Тогда почему она не вышла вслед за Самаилом? Из-за соблюдения приличий? Он ведь даже не узнал ее, о каких приличиях идет речь! Боялась, что он заметит ее, что снова заговорит? Нет, никогда он не обращался второй раз к девушке, не ответившей ему в первый. Промолчала – сама себе дура. Дура, дура, дура! Макошь решительно встала и вышла на следующей остановке. Обратно шла сначала ровным чеканным шагом уверенной в себе женщины, затем рысью опаздывающей на свидание девушки, а после бежала, неприлично высоко подняв подол длинной юбки. От бега лицо ее раскраснелось, беретик упал, и поднимать его она не стала. Коса наполовину расплелась и била ее по спине и плечам. Макошь бежала по нити, которую видела ярче тысяч других нитей, пронизывающих этот город, и заклинала сломавшийся каблук, чтобы он не отвалился, пока она бежит. Нить приводила ее в магазины и магазинчики, вела по переулкам, пока впереди не замаячила знакомая широкая спина. Сердце стучало громко и больно, в глазах начинало темнеть: богиня давно не преследовала никого таким прозаичным способом и очень устала.

- Молодой человек! – крикнула она, задыхаясь. – Молодой человек!

Самаил остановился и обернулся, улыбаясь. Он всегда улыбался, когда к нему обращались. Редкое сентябрьское солнце подсветило его волосы, превратив их в золотые нити. Захотелось зарыться в них носом, вдыхать их запах, и целовать его по-детски припухлое лицо. Богиня остановилась, тяжело дыша, с зажатым в кулачке подолом юбки, концентрируясь на этих эмоциях, чтобы Самаил не заподозрил неладное раньше времени.

- Я не люблю Маяковского, - сказала она, отдышавшись.

Самаил улыбнулся еще шире и подал ей руку, которую она с радостью приняла. Заметив, что богиня прихрамывает из-за отвалившегося каблука, он легко подхватил ее на руки и понес, непринужденно беседуя с ней, спрятавшей лицо на его груди.

- Девушка, - Самаил поставил Макошь на ноги, аккуратно придерживая ее за талию и лукаво улыбаясь. – Мы вот с вами уже несколько кварталов прошли, а я еще не знаю, как вас зовут. Нехорошо.

- Маша, - подумав и смутившись для порядка, ответила богиня.

- Маша, - повторил Самаил самым нежным из возможных своих голосов и убрал прядь с лица Макоши, коснувшись ее щеки тыльной стороной ладони. – Машенька, Машуля… Хотите отобедать? Я вот с утра окромя мерзотнейшей жижи, которую зачем-то выдали за кофе, ничего не ел.

- Хочу, - она закачалась, якобы теряя равновесие, чтобы руки архангела плотнее прижали ее к нему. – Только я не пойду с вами в ресторан.

- Это почему же? – удивился Самаил. – Очень даже пойдете.

- А вот и не пойду! – нарочито упрямо повторила Макошь. – Вы в ресторане непременно напьетесь, и станете ко мне приставать.

- Давайте напьемся вместе, и это перестанет вас смущать.

- Вот уж нет!

- Ну, раз нет…

Самаил отпустил ее и двинулся прочь, но, пройдя от силы шагов пять, внезапно повернул обратно, подхватил ее на руки и понес, хохочущую, к дверям ближайшего ресторана, в котором они прекрасно провели несколько часов, беседуя обо всем и откровенно обманывая друг друга. Она рассказывала ему истории из студенческой жизни, которых никогда не было. Он внимательно слушал, изредка отпуская смешные комментарии. Поглаживая кончиками пальцев тыльную сторону ее ладони, представлялся свободным художником и обещал писать с нее картины. Пили зеленый чай с пирожными, затем перешли на горячее и водку. Макошь отказывалась, Самаил убеждал, и, в конце концов, она согласилась. Под водку разговор пошел веселее. Спустя ничтожные грамм триста, архангел стал читать ей стихи, которых она никогда раньше не слышала. Богиня сидела молча, глядя на него блестящими почти по-настоящему влюбленными глазами.

Из заведения вышли вечером, когда солнце уже покинуло небосвод Петербурга, явив горожанам темную сторону его личности, с ветром и мелким дождем. Самаил снял шарф и повязал его на голову Макоши как косынку, прикрыв ее великолепные волосы от дождя. Несмотря на холодный и мокрый вечер, до «Англетера» шли пешком. Он то и дело подхватывал ее на руки, кружился с нею, слушая ее слабые протесты и переливчатый смех. Она обнимала его за шею, ловко уворачиваясь от поцелуев, на которые он всегда был щедр. У входа в гостиницу Макошь немного повозражала. Самаил целовал ее руки и обещал весь вечер смотреть с ней кино, однако предупреждал, что в фильмах он не разбирается, поэтому может выйти неприятность. Не в силах сопротивляться его обаянию и рукам, богиня все-таки переступила порог сначала «Англетера», а затем и номера, позволив снова взять себя на руки и отнести на постель. Скинув ботинки и обнаружив отсутствие носков, Самаил взобрался на огромную кровать, прижал Макошь к себе и включил телевизор, по которому шла какая-то советская комедия. Он заснул, доверчиво прижавшись к богине, приблизительно на середине фильма. Она хотела разозлиться на него, но не смогла. В конце концов, все было в точности так, как Самаил обещал: он умел подчас удивить женщину.

- Спи, - сказала она, нежно перебирая его светлые волосы. – И не беспокойся ни о чем, Иванушка-дурачок. Кто еще тебе поможет, если не я? Кто еще найдет иголку в стоге сена, если не матушка Макошь?

Нежно поцеловав архангела в мягкую щеку, богиня неслышно выскользнула из номера. Едва за ней закрылась дверь, Самаил сел на постели и запустил пальцы в волосы. Он просидел бы так до самого рассвета, если бы не низко летящий трамвай, который стремительно приближался к окну его номера.