Клубок четвертый, в котором выясняется некое обстоятельство.

[admiralsgold]

Утро в осеннем лесу редко бывает добрым, в особенности, если вам довелось заснуть на подушке из опавших листьев и кореньев, под которыми угадывалось копошение червей, вымытых из земли дождем. Осенним утром солнце уже не приносит тепла, только режет глаза и окрашивает черно-белый лес в более яркие, обманчиво теплые цвета. В сентябре встречаются пожелтевшие березы и неопределенные побуревшие деревья, но основным цветом все еще остается зеленый. Утренние сентябрьские кусты влажны, колючи и противны до тошноты. Проснувшийся еще до рассвета Баюн обозревал окрестности в поисках чего-нибудь съестного и предавался невеселым размышлениям. Он рассчитывал, что Гавриил придет в себя быстро, как это бывает со всеми его соплеменниками, но время шло, а тело все не шевелилось. Голод сжимал кошачий желудок цепкими пальцами, крутил и мучил. Птицы, почувствовав опасность в его лице, щебетали где-то в глубине леса и ближе не залетали. Раз в полтора часа Баюн тыкал в могучую ангельскую грудь специально заведенной для этого палкой. Грудь мерно вздымалась, сердце продолжало биться, дыхание вырывалось из приоткрытого рта, но никакого движения тело не производило.

Прищурившись на солнце, Баюн принял волевое решение двигаться дальше. Обогнать автобус он уже не мог, поскольку тот наверняка уже был в Петербурге, но кот все еще мог участвовать в гонке. Сесть Самаилу на хвост, выяснить, догадался ли он начать поиски непосредственно в кофейне… «Ну конечно, он догадается», - подумал Баюн раздраженно, в очередной раз тыкая палкой в бесчувственное тело Гавриила. – «Иначе и быть не может. Пока я тут сижу, он обыскивает весь город, и не упускает ничего. Чтоб тебя тьма разобрала, мерзкая курица!». Встав на ноги, Баюн сладко потянулся и широко зевнул. Отряхнувшись и смахнув с брюк пару прилипших червячков, он развел руки в стороны, подставив небу страдающее, несчастное лицо. Выразив таким образом свое отношение к происходящему, он с трудом поднял Гавриила с земли, но дальше дело не пошло, потому что Баюну мешались волосы, которые лезли в нос и мешали дышать, и руки, которые упирались в самые неожиданные места и мешали жить в целом. Крепко выругавшись сквозь зубы, кот опустился на колени и разложил Гавриила на траве так, как планировал впоследствии нести. Перекинув тяжелую, неудобную руку архангела через собственную шею, он устроил его голову на сгибе своего локтя, свободной рукой поднырнул под ангельские колени и медленно поднялся, кряхтя и ругаясь, на чем свет стоит.

- Что ты жрешь-то, что такой тяжелый? – философски просипел Баюн, шатаясь под гнетом гавриильего тела.

Тело, как и следовало ожидать, промолчало. Выкатившись из придорожных кустов, Баюн двинулся в сторону города, героически превозмогая тяжесть, усталость и боль, и надеясь, что усилия его будут вознаграждены, когда он доставит Кощею и Книгу, и Гавриила и что-нибудь еще столь же ценное. Перед внутренним взором кота вставали яркие картины того, каким станет мир после его триумфа. Конечно, не следует ожидать от Бессмертного всего, что он обещал. Да и не нужно Баюну было ни мирового господства, ни тайн мироздания. Не был он и сумасшедшим приспешником изначальной Тьмы, и сильно сомневался, что таковые остались, если вообще когда-нибудь были. Но была, была у Баюна мечта, нежно взращиваемая в глубине его кошачьего естества и никому не показываемая. Ее-то он и хотел исполнить. И одной Книги для ее воплощения явно не хватило бы.

Непостоянное сентябрьское солнце неожиданно дало тепла. Баюн шел, обливаясь потом, медленно переставляя ноги. Ему казалось, что к земле его прижимают сами небеса. Он давно уже не чувствовал рук, дрожащих от напряжения, хвост его безвольно повис и волочился за ним по мокрой проселочной дороге. Пальто, которое и так-то было не самым новым и чистым, замызгалось окончательно, и выглядело теперь так, словно Баюн провел ночь не в кустах, а в окопе. Красивые белые ботинки приобрели пикантный бурый оттенок. Обернувшись, чтобы оценить пройденный путь, кот запрокинул голову и застонал: оказалось, что он не прошел и километра. В этот момент тело на его руках, наконец, зашевелилось и подало первые признаки жизни. Сначала дернулась в судороге правая нога. Затем зашевелились пальцы правой руки, нащупывая точку опоры. Открылся и подозрительно уставился на Баюна синий глаз.

- Очнулся, болезный! – обрадовался Баюн, опуская руки.

Гавриил рухнул на землю, которая приняла его с влажным чваканием. Стоя над небесным созданием, кот чувствовал небывалый прилив сил. Избавившись от ноши, он ощущал, что может свернуть горы, соблазнить русалку, свергнуть правительство какой-нибудь небольшой страны, словом – совершить все те подвиги, какие мечтал совершить всегда.

- Ах ты волчья сыть, травяной мешок! – Гавриил поднялся, было, но тут же зашатался и рухнул обратно в грязь. – Похититель собственности! Растратчик! Декадент!

- Ах, сколько нам открытий чудных, - мурлыкнул Баюн, поддевая подбородок архангела носком замызганного ботинка. – Поаккуратнее на поворотах, парниша, вы в невыгодной ситуации.

- Ты! – Гавриил вцепился в кошачью ногу, но более ничего сделать не смог, вследствие чего разозлился пуще прежнего. – Ты!

- Ну хорошо, - великодушно согласился Баюн. – Перейдем на «ты», коль барышня настаивает. Хорошенькое дельце, между прочим. Я, так сказать, не смыкаю глаз всю ночь, слежу, так сказать, за здоровьицем, а ты, о метеор, пылающий в ночи, ругаешься последними словами вместо того, чтобы спасибочки сказать.

- Что ты несешь, - Гавриилу удалось сесть более-менее прямо, и он взглянул на Баюна, как он надеялся, презрительно. – Какой метеор, какое спасибочки! Книга где? Где Книга, вор презренный?

Баюн вздохнул, заложил руки за голову и, покачиваясь с пятки на носок, рассказал архангелу все, что знал и что пережил, пересыпая свой рассказ выдуманными, но эффектными подробностями. Так, по его словам выходило, что он героически спас Гаврила от смерти в пылающем лесу. Гавриил, конечно, не верил всему, что говорил кот, но общая суть и без того получалась устрашающей. Книги у Баюна не было, а была она у Самаила, которого можно искать бесконечно, поскольку сменить лицо для него проще, чем человеку переодеться. К тому же, пока Баюн расписывал свои заслуги перед отечеством, Гавриил несколько раз пытался встать, но не смог. Хуже того, материализовать крылья тоже не получилось, а это могло значить только одно: он воплотился.

- Скажи-ка, - прервал он Баюна. – Что ты видишь?

Баюн мотнул головой от неожиданности и обиды: он как раз рассказывал, как зализывал несуществующие раны на высокопоставленном теле. Окинув архангела оценивающим взглядом, Баюн несколько раз обошел его, обнюхал и заключил:

- Жалкое зрелище.

- Это я и без тебя знаю. Как я выгляжу?

- Дорогуша, - Баюн расплылся в неприятной ухмылке. – Как всегда – великолепно и соблазнительно. Так бы и съел. Ты знаешь, я могу. Так сложно было удержаться!

- Меня интересует, - уточнил Гавриил, стараясь сохранять спокойствие. – Как выглядит мое тело.

- Ты продолжаешь удивлять меня, о великий. Как обычно, сказал же тебе. Так вот…

Гавриил издал неопределенный звук, долженствующий означать крайнюю степень отчаяния, и вцепился пальцами в слипшийся комок грязи, еще вчера бывший великолепно уложенными волосами. Баюн замолчал, с интересом наблюдая за тем, как менялось выражение ангельского лица, и впервые увидел его по-настоящему. До сего дня ангелы в его сознании выглядели несколько иначе. Самаил в расчет не принимался, поскольку настоящее его лицо, кажется, видел только создатель. У всех остальных небожителей лицо всегда словно бы подсвечивалось изнутри каким-то особенным светом, придавая им то самое благостное выражение, какое виделось иконописцам и называлось человечеством не иначе как ликом. Гавриил же выглядел совершенно обыкновенно, если опустить тот факт, что даже самый ничтожный бездомный человек с какого-нибудь вокзала выглядел бы лучше него. Внутренний свет куда-то исчез. Снизу вверх смотрело на Баюна человеческое лицо, принадлежащее предположительно мужчине лет двадцати восьми. По грязным щекам катились крупные человеческие слезы, а на подбородке начинала пробиваться определенно человеческая щетина.

- Мда-а, - протянул Баюн. – Ну и рожа у тебя, Шарапов! С такой рожей нас ни в одно приличное место не пустят, не говоря уже о местах неприличных. Как ты добился такого поразительного эффекта?

Гавриил не ответил. В голове его проносились мысли, одна страшнее другой. Изгнан, лишен крыльев и сил! Вынужден обретаться в сомнительной компании самого отъявленного бандита! Падая в грозу, он был расстроен, но не сломлен. Знал, что быстро отыщет Книгу, поскольку мог тогда облететь весь мир в считанные минуты, а уж разглядеть талмуд, с которым он практически родился, не представляло вообще никакого труда. Но теперь можно было с уверенностью сказать, что всё пропало. Михаил отказался от него. Легким росчерком пера перечеркнул он тысячелетия совместного быта душа в душу, да еще и пинка отвесил. О том, чтобы вернуться, речи теперь не было. Даже найдя Книгу, Гавриил не собирался унижаться, прыгая перед королем, как цирковая собачка. В человеческом виде в нем неожиданно проснулась злость и обида. Не испытывавший прежде таких эмоций, архангел с удовольствием предался им, купаясь в собственной обездоленности и брошенности, наслаждаясь упоительным чувством свободы и одновременно рыдая от ощущения, подозрительно похожего на возникновение в его груди подобия черной дыры.

- Это что же, - сказал Гавриил хриплым надломленным басом. – Мне с тобой теперь мыкаться? До самой смерти?

- Получается так, - жизнерадостно откликнулся Баюн.

Окинув кота сумасшедшим блуждающим взглядом, Гавриил запрокинул голову и заорал. Вспорхнула где-то в глубине леса потревоженная воплем птица, прошли круги по мутным лужам, замычала в ответ чья-то корова. Чуткий кошачий слух уловил даже звон разбитого окна и последовавшую за этим событием ругань.

- Ори не ори, а до города добираться как-то надо, - веско заметил Баюн, дождавшись, пока в легких изгнанного принца закончится воздух. – Ты теперь голь перекатная, к путешествиям не приспособленная, так что будешь слушать, что я скажу. Заодно, может, научишься чему. Никогда ведь не знаешь, куда тебя нелегкая занесет. Предполагал ты, что окажешься в такой ситуации? Не ори, вижу, что не предполагал. Вставай, сидя на мягком месте каши не сваришь.

Кот протянул Гавриилу руку. Архангел без раздумий принял ее, тяжело поднялся и вцепился в плечи Баюна, чтобы не упасть. Постояв немного и дождавшись, пока головокружение отступит, он отряхнулся и отошел в сторону, не зная, куда деть руки.

- Итак, - Баюн отвел левую руку в сторону и выпустил когти. – Будем голосовать.

Гавриил хотел спросить, что это значит и что ему делать, но постеснялся и сделал вид, что зевнул. Тем временем Баюн вставил пальцы в рот и оглушительно свистнул. От его свиста с места снялись целые стаи птиц, и архангел завистливо вздохнул.

- А теперь что? – спросил нетерпеливо.

-А теперь полетим с комфортом, - ответил Баюн, запрокидывая голову. – Подкинешь, Ягушка? В долгу не останусь.

- Этого не возьму, - донесся сверху приятный женский голос. – Он мне всю ступу запачкает.

- Матушка-Ягушка, возьми, не оставь пропадать, - голос Баюна приобрел медовый оттенок и заблестел всеми возможными оттенками очарования. – Я тебе новую ступу куплю, золотую с изумрудиками, только подкинь до города. Ты же меня знаешь.

- В том-то и дело, что знаю, - вздохнула обладательница красивого голоса. – Ладно, прыгайте, голытьба.

- Ты чего встал? Залезай, пока зовут.

Баюн ткнул Гавриила в бок, но тот никак не отреагировал на вопиющее нарушение всех возможных правил поведения, ибо смотрел на ступу, зависшую над путниками. Из ступы на него смотрели красивые зеленые глаза. Огненно-рыжие волосы яги были собраны в высокий хвост, с ними играл ветер. Женщина перегнулась через край ступы, удерживая ее с помощью помела, приставленного к земле, и внушительные груди ее колыхались, не стесненные ничем, кроме тончайшей шелковой рубашки с кокетливо расстегнутым воротом.

- Он что, - пропела колдунья, опуская тонкую руку и щелкая архангела по носу. – Контуженный у тебя?

- В каком-то смысле, любезная, - мурлыкнул кот, залезая в ступу. – Первый раз подобную красоту видит, онемел от восторга и уподобился соляному столпу.

Яга покраснела и пробормотала что-то неразборчивое, прикрыв ярко напомаженный рот ладонью. Собравшись с силами, Гавриил взобрался в странное средство передвижения и сел, подобрав под себя ноги. Баюн свистнул снова, и колдунья подняла помело. Ступа взметнулась вверх так быстро, что заложило уши.

- Ты куда путь держишь, усатый? – игриво поинтересовалась колдунья, когда высота была набрана, а помело закреплено надлежащим образом. – Да еще с таким багажом.

- А ты, о прекраснейшая?

Полилась журчащим ручьем ведьминская речь, время от времени прерываемая утробным кошачьим мурчанием. Гавриил сидел, обхватив колени руками, и внимательно слушал, изо всех сил стараясь сохранить вид потерянный и задумчивый. Баюн то и дело оборачивался, сверкая подозрительными желтыми глазами, но легкий флирт с ягой вскоре увлек его, и он перестал отвлекаться на спутника, который, к тому же, вел себя так тихо, что о нем вполне можно было забыть. Из слов колдуньи следовало, что по поводу пропажи Книги созван великий совет. Это значило, что в условленное место должны явиться все, начиная с самого завалящего лешего и заканчивая самим Бессмертным. Божественная общественность жаждала подробностей и препирательств, по которым успела уже соскучиться за тысячелетия почти человеческой жизни. Новость эта Баюна чрезвычайно обрадовала, и радость его была Гавриилу вполне понятна. Чем больше нечисти соберется на Лысой Горе, тем меньше нечисти будет заниматься делом.

- Нам бы здесь сойти, - мурлыкнул Баюн, легким пинком пятки возвращая Гавриила к действительности.

- Как, уже? – расстроено проворковала колдунья. – Разве вы на совет не собираетесь?

- Где я и где совет, сладчайшая! Будь столь добра и ласкова, выполни еще одну маленькую просьбочку: о местонахождении моем не сообщай.

Приложившись к красивой ручке яги, Баюн отсалютовал ей, сгреб Гавриила в охапку и покинул ступу, совершив отчаянный шаг в неизвестность. Неизвестность встретила кота твердостью булыжной мостовой и рокотом удаляющейся ступы. Оглядевшись, Баюн удовлетворенно хмыкнул.

- Аккурат на Дворцовой высадила, в самом, так сказать, центре, - сообщил он Гавриилу. – Отсюда проще всего добраться куда угодно в мгновение ока, если знать, как идти. Ты знаешь?

- Нет, - вяло откликнулся архангел, уставший от невозможности всего происходящего с ним.

- А я знаю. Для начала навестим цирюльника, отстрижем твои патлы, все равно их уже не отмоешь.

- Дай мне горячую ванну и пару часов, - прошипел Гарвиил, упираясь. – И я отмою даже твою черную душонку!

- О-хо-хо! – кот удивленно взметнул брови и пошевелил усами. – Кто-то воспрял духом и телом! Так вот знай же, лапа, что парадом здесь командую я. Ты – моя добыча, а добыче позволительно изредка просить есть и сходить в кустики, об остальных «хочу» ты можешь забыть. И не надо, не на-адо угрожать мне расправой, прошу тебя, милый, остановись. Ничего ты не можешь мне сделать, и не сможешь, если будешь плохо себя вести. Я понятно излагаю?

К концу краткой тирады Баюн приобрел устрашающий вид. Ироничная улыбка сменилась хищным оскалом, хвост нервно дергался, усы топорщились. Решив не спорить с неуравновешенным бандитом, Гавриил молча кивнул, сохраняя, впрочем, крайне недовольный вид, чтобы кот не воображал о себе слишком уж много.

- Так вышло, что горячей ванны и пары часов у нас нет, - мгновенно успокоившись и повеселев, сообщил Баюн, подхватывая архангела под руку и окидывая площадь взглядом. – Поэтому мы ограничимся цирюльником, который приведет тебя в относительный порядок. Дальше по обстоятельствам. Ну, марш, марш!

Баюн выбрал, наконец, направление и щелкнул пальцами в точности как давеча на дороге, с той только разницей, что ступа не материализовалась неожиданно над головами путников. Зато материализовалось помещение, отдаленно напоминающее подвал и пахнущее соответственно. Подцепив когтем самый приличный стул (с осклизлой спинкой, замызганный чем-то подозрительно темным и пахучим), он усадил на него Гавриила, наказав сидеть смирно и не дергаться, после чего щелкнул пальцами еще раз и оказался в комнате, заваленной награбленным добром. Здесь он медленно опустился на свободный участок лежащего на полу грязного матраса, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Баюн сильно сомневался в том, что яга сохранит данное слово. Болтливость женщин давно стала легендой, а уж болтливость колдуний – и подавно. Не скажет богу, так разболтает какой-нибудь подружке, и наговорит такого, чего отродясь не случалось. Это, положим, может пойти его репутации на пользу, однако рисковать успехом предприятия ради сомнительной популярности в среде ведуний Баюну не очень-то хотелось. Поэтому, поразмыслив над ситуацией, он не нашел ничего лучше, чем остановиться на самом заброшенном своем складе, где ночевал в последний раз как раз перед революцией. Закусив коготь, Баюн напряженно размышлял. От старого матраса пахло сыростью и плесенью. Из маленького окошка в подвал проникал приглушенный осенний свет, мелькали ноги идущих по своим делам граждан. К уголку окошка прилип ярко-желтый, сорванный ветром и прибитый дождем лист. Тоскливо и холодно было в подвале. И тем отчетливее осознавалось бедственное положение. Был у Баюна и более уютный схрон, с ванной и всеми прочими удобствами. Снедь в этом схроне была свежей и вкусной, здесь же запасы в последний раз пополнялись в достопамятном семнадцатом году и вряд ли были пригодны к употреблению. А есть хотелось. Конечно, сам Баюн мог перекинуться в кота и поохотиться на крыс, в изобилии водящихся в окрестностях, но вот его спутник…

Баюн даже в мыслях своих не решался назвать Гавриила пленником. Какой он пленник, если идет с ним практически добровольно? Архангел коту понравился. Прежде они, вроде бы, никогда не встречались, поэтому эту симпатию можно было назвать приязнью с первого взгляда, несмотря на неординарность и болезненность их встречи. Гавриил покорил кошачье сердце своей покорностью и скромностью. Царственность свою не выпячивал, единственный спор возник из-за волос, и его нельзя было считать серьезной размолвкой. Конечно, Баюн вел себя авторитарно, если не деспотически, но то было мерой превентивной, естественной, так сказать, необходимостью, чтобы покорность и добровольное начало в Гаврииле закрепить. К тому же, Баюн ему все-таки немного сочувствовал. В конце концов, на сложившейся ситуации кот наживется, и наживется значительно, а Гавриил из-за единственной оплошности уподобился Люциферу, который, все-таки, совершил более значительный проступок. В общем, предстоящая охота Баюна немного беспокоила, поскольку необходимо было добыть не только крысу, но еще и что-нибудь более пригодное для высокопоставленного желудка. В то, что архангел очеловечится навсегда, Баюн, конечно же, не верил, ибо о вспыльчивости короля ходили легенды. Решив, что проблемы надо решать по мере их поступления, кот повеселел. Подкрутив усы, он поднялся с вонючего матраса, хлопнул себя по бедрам, закрепляя таким образом результат своих размышлений, и погрузился в шкаф, в котором хранилась запасная одежда. Выбрав самую теплую и хорошо сохранившуюся шинель, он присовокупил к ней белоснежную рубашку, единственные классические брюки и кирзовые сапоги. Удовлетворившись тем, что нашел, кот щелкнул пальцами и вернулся к Гавриилу.

Архангел сидел там, где Баюн его оставил, тщетно пытаясь распутать слипшиеся и свалявшиеся волосы. Лицо его выражало одновременно отчаяние и упорство, и кот в очередной раз проникся симпатией к этому представителю ненавидимой им расы.

- Оставь надежду, всяк сюда входящий! - продекламировал он, напугав Гавриила так, что тот подскочил на месте, вырвав клок волос с корнем. – Ну, зачем же так кардинально? Сейчас мы превратим это недоразумение в модную прическу.

- Ты обещал цирюльника, - напомнил Гавриил, оставляя попытки распутать волосы и складывая руки на груди. – Где?

- Перед тобой! – весело ответил кот, складывая одежду на соседний стул и выпуская когти. – Как желаете стричься, уважаемый? Под горшок? Боб? Каре на ножке?

- Я вообще не желаю стричься, - буркнул Гавриил. – Но, раз уж это необходимо, то постриги, как себя.

Кот мурлыкнул, укрепляясь в своей приязни к небожителю, и заработал когтями, прядь за прядью лишая его главного предмета гордости и зависти. Окончив свою работу, Баюн обошел Гавриила, чтобы полюбоваться результатом, да так и замер с забавно раскрытым ртом и встопорщенными усами.

- Что? Что такое? Что ты натворил? – забеспокоился архангел.

- Ешки-матрешки, - только и смог выговорить Баюн.

Со старого грязного стула на него недоуменно смотрел доверчивыми синими глазами Кощей Бессмертный. Личико, конечно, поприятнее... Нос, опять же, тоньше и несколько короче, аристократичнее, что ли, в то время как в противоположном случае нос можно было считать кощееобразующим предприятием. Однако общие черты угадывались бесспорно. Губы Баюна растянулись в препохабной улыбочке. Действительно, за такую красоту не грех и поторговаться. За это Кощей не только любое его желание выполнит, но и все свое золото отдаст подчистую, потому как - вот оно, его настоящее сокровище. Сидит, глазенками лупает, делает вид, что не соображает ничего. "Что ж, сыграем в эту игру, коли вам так охота", - решил Баюн, извлек легким жестом из недр брючного кармана зеркало и продемонстрировал его Гавриилу.

Окрестности схрона пронзил отчаянный, хриплый с непривычки и усталости, обреченный крик.