Клубок первый, в котором всё не то, чем кажется.

[admiralsgold]

Чтобы дважды не вставать.

Кот Баюн, как мы уже сказали, слыл величайшим авантюристом всего сказочного мира и Небесного Королевства в придачу. Выглядел он соответственно. При взгляде на него сердца женские трепетали, а на щеках дам всех возрастов моментально вспыхивал румянец. Мужчины же при встрече с ним испытывали какое-то странное стеснение и растерянность. Те, что покрепче, испытывали непреодолимое желание набить ему морду, а те, что послабее, мучительно желали стать хоть чуточку похожими на него. История Баюна насчитывала тысячелетия обмана и порока. Дело его, заведенное в незапамятные дохристианские времена, представляло собой книжищу настолько огромную, что хранилась она в специально построенном павильоне, к которому предприимчивые небожители водили экскурсии, состоявшие, в основном, из новоприбывших.

Кот Баюн, принявший для разнообразия свою естественную кошачью форму, вошел в город святого апостола Петра на рассвете промозглого сентябрьского дня. Остановившись на трамвайной остановке, он легко взлетел на лавочку, покрытую утренней изморозью, устроился поудобнее и начал умываться. Прохожих в такой ранний час было мало, и никто не обращал внимания на крупного черного кота, приводящего себя в порядок перед трудным рабочим днем. Следовавшие за ним по пятам небожители в массе своей плюнули на преследование еще под Новгородом, однако парочка самых настойчивых все еще мозолила коту глаза. «Карьеристы ничтожные», - лениво подумал кот, намывая за ухом. «Карьеристы» молча переглянулись и уселись на холодную лавочку на противоположной остановке. Выражение их лиц не сулило Баюну ничего хорошего. Впрочем, кота это привычно мало волновало. Единственное, что вызывало в нем какие-то чувства – это близость легкой наживы и холодная лавочка, на которой было неприятно и мокро сидеть. Этих небожителей в лицо он не знал, и хорошо, что не знал, иначе интересной истории бы не вышло, поскольку кот сорвался бы с места и исчез в ближайшем канализационном люке. И ни под каким предлогом не вылез бы из него даже под угрозой расстрела.

- Ну что, - сказал первый небожитель, плащ которого был синим с серебряными лилиями. – Какие действия будем предпринимать?

- Я считаю, - ответил второй небожитель, плащ которого был красным и без рисунка. – Что надо ловить на живца. Совершенно очевидно, что искать подходящую Василису он будет всю свою кошачью жизнь, мотивируя промедление тем, что подходящих дам не осталось. И будет прав, потому что каста достойных Василис практически изжила себя.

- А клюнет? – первый небожитель с сомнением покачал головой, увенчанной изящной серебряной тиарой.

- Куда денется, - усмехнулся второй. – Дадим ему полдня форы, а там подсунем такую Василису, от которой он не сможет отказаться. Посмотрим, кто кого.

Когда кот задрал заднюю лапу, небожителей с противоположной остановки словно ветром сдуло. Зато появились первые пешеходы, в основной своей массе представленные бабушками разной комплекции и степени живости. Самая проворная из них смахнула кота с лавки, водрузив на его место сумку, которую и молодому-то поднять было бы тяжело. Изгнанный кот прищурился на бабку, зашипел, выгнул спину дугой, и было бы старой несдобровать, если бы в этот момент не подошел, наконец, трамвай, в который старушка погрузилась с удивительной для ее возраста проворностью. Проводив средство передвижения горящим взглядом, кот встряхнулся и медленно двинулся в сторону метро, где планировал погреться, принять человеческий облик и предстать перед городом во всей своей красе.

Город значительно изменился с тех времен, когда Баюн был в нем последний раз. Тогда, помнится, Петербург назывался Петроградом, горели повсюду огни революции, и метался он, ошалелый, в драном пальто по Зимнему, не зная, куда ему податься. Впоследствии свой гипнотический дар он продал за полный пансион и неприкосновенность товарищу Ульянову-Ленину, а после и вовсе пошел по рукам, добившись лишь одной маленькой, но существенной детали: небожителям нечего было делать на его территории. Баюн любил вспоминать то время, когда королевство сотрясалось от чувствительных ударов. Рушились храмы, в церквях спали и гадили лошади, преданные служители преследовались и расстреливались. Но все равно теплилась вера в измученных старческих сердцах, все равно передавались молитвы из уст в уста. Небожители не могли войти в оскверненную страну, но и бросить ее окончательно не могли тоже. Потом началась война, и Баюн вынужден был покинуть нагретое место, примкнув к немцам, которых, кстати, былины и сказания интересовали не в пример больше. Одурманив одного из них, дряблого очкарика со смешными усиками и забавным голосом, легендой об острове Туле (он же остров Буян), кот Баюн добился экспедиции на означенный остров. До острова, к слову, он добрался в целости и сохранности, а участников экспедиции сожрал по пути. Подкрепив таким образом свои силы, кот уснул, и чрезвычайно удивился, когда проснулся в застенке небесного королевства от того, что кто-то тянет его за хвост, и тянет пребольно. Дальнейшее помнилось смутно, и кот решил переключить свое внимание на городские виды, пока им окончательно не завладела тоска по былым временам.

В первую очередь в глаза бросалось обилие автомобилей и людей. Баюн помнил Невский таким же оживленным, но в первый раз он подвергся опасности, прогуливаясь по проспекту в кошачьем виде. Лавируя меж человеческих ног, он выскочил на трассу и едва не окончил свои славные дни под колесами старых «жигулей», неведомо как затесавшихся в строй дорогих авто. Шипением и громогласным мяуканием выразив свое кошачье негодование, Баюн позволил добродетельному горожанину вынести себя на мостовую, после чего юркнул в ближайшую дверь, оказавшуюся дверью кофейни, галопом пронесся к клозету и замер там, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери. Судя по всему, в переполненной кофейне и без того хватало забот, и появление черного кота осталось незамеченным.

Баюн принял человеческий облик и встал перед зеркалом. Поплевав на ладонь, пригладил растрепавшиеся темные волосы, уложив их кое-как на косой пробор. Таким же манером привел в порядок тонкие аккуратные усики. Усилием воли сменил цвет глаз с желтого на более привычный серый, похлопал себя по бедрам и сконфуженно огляделся. Помещение, отведенное для отправления естественных нужд, пустовало. И хорошо, что пустовало, иначе не избежать бы ему неловкой ситуации, поскольку сменной одежды с собой Баюн не прихватил, и теперь стоял босыми ногами на холодном кафельном полу, рассеянно шевеля пальцами. Осторожно приблизившись к двери, он бесшумно открыл ее, взглянул на значок, утверждавший, что туалет женский, закрыл дверь и медленно осел на пол. Обратиться обратно в кота он мог не ранее, чем через полчаса, и сильно сомневался в том, что за полчаса ни одна дама из переполненного зала не захочет припудрить носик.

Тоскливо оглядевшись, Баюн узнал сразу несколько вещей. Во-первых, туалетная комната предназначалась лишь для одной персоны. Неожиданно чистый и опрятный унитаз гордо сиял в углу помещения, не отгороженный ничем, даже ширмочкой, что значило, что спрятаться в кабинке не выйдет. Во-вторых, единственное, что могло хоть как-то прикрыть наготу атлетически сложенного человеческого тела, представляло собой швабру в комплекте с ведром, и выглядело настолько непрезентабельно, насколько это вообще возможно. В-третьих, на означенном ведре тоскливо висела серая от грязи тряпка, которой, видимо, вытирался пол в тех местах, куда швабра не доставала. Рассудив, что тряпка все-таки предпочтительнее швабры, Баюн брезгливо взял ее двумя пальцами и принялся отмывать в раковине, расходуя жалкие остатки жидкого мыла. Кое-как высушив предмет хозяйственного обихода под струей горячего воздуха, Баюн закрутился, пытаясь обернуть ею бедра, но тряпка оказалась настолько мала, что ею можно было прикрыться либо спереди, либо сзади, но никак не сразу с двух сторон. В этот волнительный момент дверь предательски заскрипела. Вооружившись шваброй и кое-как прикрывшись тряпкой, Баюн занял оборонительную позицию, намереваясь защищать свое личное пространство до последнего. Со всей силы шмякнув шваброй по тонкой женской руке, он навалился на дверь всем телом и заорал дурным голосом:

- Занято! Что ж за люди-то такие, ломятся, когда человеку, может быть, совсем не до вас!

- Господи! – ответствовал с другой стороны тоненький старушечий голосок. – Это что ж деется-то! Что ж это деется!

- Пошла вон, старая! – взвыл Баюн, не помня себя от ужаса и стыда. – Сгною!

- Тьфу на тебя тыщу раз, греховодник! Чтоб вас там обоих крысы сожрали!

Стукнув на прощание по двери, старушка-уборщица гордо удалилась, оглашая кофейню криками и жалобами. Баюн медленно опустился на холодный пол и закрыл лицо руками. Сейчас сюда, конечно же, прибежит персонал. Возможно, случится драка с последующим позорным выдворением обнаженного нарушителя в холодное осеннее утро. Пройдя в таком виде через весь зал, нечего будет рассчитывать на встречу с достойной Василисой, поскольку весть о его шествии разнесется по всем возможным средствам массовой информации за какие-то жалкие минуты, а снимки его сконфуженной морды долго еще будут украшать стены небесных казематов. Баюн мог вынести всё: бедность, лишения, телесные страдания, даже оскорбления, но позора… Позора Баюн вынести не мог.

Однако время шло, а персонал все не появлялся. Уже стучал узник женского туалета зубами от холода, уже голод просыпался в глубине его естества, а шаги, от которых он каждый раз вздрагивал и хватался за швабру, все уходили в сторону, не задерживаясь у двери. Несколько раз донесся до его слуха женский смех, несколько раз послышалось ему, как ругается уборщица, но к двери никто не подходил, и Баюн спокойно досидел положенный срок, не потревоженный никем, и счел это хорошим знаком. Осторожно выскользнув за дверь, он встретился взглядом со старушкой, вернувшейся, чтобы попробовать прорваться еще раз. Нагло подмигнув ей, Баюн перекинулся в кота и стал тереться о ее ноги. Уборщица медленно осела на пол, творя крестные знамения и причитая. Кот гордо вздернул хвост и прошествовал в зал.

Время завтрака прошло, и теперь большинство столиков пустовало. Выбрав самый уютный подоконник, Баюн взобрался на него, умылся и стал ждать, внимательно оглядывая зал кофейни желтыми немигающими глазами. Предсказуемо пахло кофе и выпечкой, но кошачьему носу эти запахи не казались волнующими, и голод немного отступил. Пошел дождь. Капли его превратили вид за окном в причудливую картину какого-то неизвестного, но талантливого художника. Полетели сорванные ветром едва пожелтевшие листья. Прохожие раскрыли зонты, накинули капюшоны и двинулись дальше по своим делам. Изредка открывалась тяжелая дубовая дверь, впуская в зал холод и сырость вместе с посетителем. Баюн косил на него взглядом, но ни разу еще не сдвинулся с места: входили либо мужчины, либо девушки вида, Кощею не потребного. В конце концов Баюн задремал и был разбужен самым возмутительным образом: на него опрокинули чашку кофе.

- Боже мой! – воскликнул чарующий женский голос, и ласковые руки подхватили ничего не понимающего спросонья кота. – Прости меня, котенька, миленький, тебе больно?

Баюн вытаращился на неуклюжую даму, не решив еще, расцарапать ей лицо или нет, и пришел к выводу, что лица милее в жизни своей не встречал. Обрамленное светло-русыми волосами, бледное личико было усыпано веснушками. Из-под пушистых ресниц сочувственно смотрели на кота красивые зеленые глаза. Идеальной формы пухлые губы девушки приблизились к кошачьему носу и запечатлели на нем поцелуй. Конечно же, после такого извинения за содеянное совершенно невозможно было вцепляться в девичье лицо когтями, и уж тем более непозволительно было хоть сколько-нибудь ей пакостить. Поэтому Баюн заурчал и придал своей морде самое благостное и умильное выражение. Он решил было уже загипнотизировать милую барышню с целью проникновения под кашемировое пальто, но тут, как это бывает в случаях падения чашек со стола, явился официант с подносом и тряпками. Увидев кота, он придал лицу своему такое сочувственное выражение, что Баюн понял: сейчас его будут выгонять. И верно, сопровождая речь свою многочисленными «простите-извините-не положено», премерзкий мальчишка лет двадцати от роду и с прыщами на подбородке выдворил Баюна за дверь. Кот брыкался, орал и царапался, но официант нес его на вытянутых руках и держал крепко, так что особенного урона не получил. Баюну не удалось даже взглянуть напоследок на прекрасную барышню, которая, как он чувствовал, смотрела ему вслед грустными зелеными глазами.

За дверью кофейни на кота обрушилась вся промозглость петербургской действительности. Человеческие ноги пинали, машины разбрызгивали грязную воду из луж, которая смешивалась на кошачьей шерсти с водой небесной, городская какофония резала тонкий слух. Баюн жалобно мяукнул, тряхнул головой и уселся под дверью, ожидая, когда прекрасное видение покинет зал. Прошло пять минут, десять, пятнадцать… Девушка все не шла. И Баюн понял, что ласковость человеческая имеет четко определенные пределы. И нежность милой барышни за пределы кофейни, по всей видимости, не распространялась. Требовалось действовать иначе. И Баюн решительно уставился на ближайшего молодого человека сходной комплекции. Кот смотрел на него до тех пор, пока молодой человек не двинулся к нему, натыкаясь на прохожих и даже не прося извинения за такое возмутительное поведение.

Дождавшись, пока человек поравняется с ним, Баюн с легкостью взобрался на его плечо и внушительным телепатическим импульсом убедил человека войти внутрь. Там он смерил надменным (как он надеялся) взглядом столик, за которым сидела прелестная барышня, погруженная теперь в чтение какой-то книги, и направил свое странное средство передвижения в сторону уже известного ему клозета. Миновав ненавистную дверь в женскую уборную, Баюн с трудом убедил туповатого человека войти в мужскую. Пришлось подождать, пока предыдущий посетитель изволит покинуть помещение. Дождавшись, Баюн соскочил с человеческого плеча, перекидываясь на лету, легким движением кулака отключил человеческое сознание, заблокировал дверную ручку шваброй и критически оглядел свою добычу. Для того, чтобы произвести незабываемое впечатление на девушку, наряд не годился. Замызганный, испачканный какой-то гадостью, подозрительно похожей на жидкое мыло… Но выбирать не приходилось, и Баюн, скрепя сердце, раздел человека, оказавшегося под пальто и костюмом вовсе не таким атлетом, как казалось со стороны.

Рассудив, что и костюм, и пальто будут смотреться на его более массивном теле смешно, Баюн решил оставить человеку пиджак. Подумав, оставил и дурно пахнущие носки: лучше не иметь их вовсе, чем краснеть за чужую нечистоплотность перед прекрасной барышней. Себе Баюн оставил брюки, которые кое-где ему все-таки жали, белые туфли из настоящей кожи с черными носами, рубашку (несколько верхних пуговиц пришлось расстегнуть, чтобы не задохнуться) и пальто (предварительно тщательно вычищенное подручными средствами). Второй раз за день приведя волосы в относительный порядок и пригладив усы, Баюн пяткой отпихнул бесчувственного человека прочь, разблокировал дверную ручку и вышел из клозета. В зал он вернулся твердой и размашистой походкой уверенного в себе человека.

Барышня все еще читала. Пустая чашка стояла в середине стола и не вызывала у официантов такого же оживления, как предыдущая. Баюн бесшумно приблизился к столику, сел напротив девушки и спросил самым волнующим, самым бархатным своим голосом:

- Вы позволите?

- Пожалуйста, - ответила девушка, не отрываясь от книги.

- Нет, и все-таки, - Баюну было жизненно необходимо, чтобы взгляды их встретились. – В зале полно мест.

- Ну так пересядьте.

- Но я хочу сидеть именно здесь.

- Тогда сидите.

- Вы допили свой кофе.

- Вы наблюдательны.

- Желаете что-нибудь еще?

- Желаю, чтобы мне не мешали. Эта задача вам по силам?

- Абсолютно нет. Позвольте поухаживать за вами.

- Мужчина! Я решительно заявляю, что…

Узнать, что именно барышня заявляла, Баюну не довелось, поскольку в этот момент в мужской уборной очнулся загипнотизированный и ограбленный им человек. Беднягу мучило похмелье после гипноза, вдобавок к этому он лишился большей части своей одежды, и он вышел в зал, растерянно и слепо шаря руками по стенам, в одном белье, грязных носках и небрежно накинутом на плечи пиджаке. Старушка уборщица уронила ведро, возопила дурным голосом и заявила, что увольняется. Официанты в растерянности переглядывались. Бариста хохотал, не замечая, как из питчера в его ослабевшей руке стремительно сбегает молоко. Удивление в глазах девушки сменилось смущением. Она, видимо, не часто наблюдала подобные явления, и очень стеснялась голых мужских ног, еще и кривых вдобавок. Баюн решительно взял девушку за руку, взглянул в ее полные недоумения глаза и твердо сказал:

- Прелюдию можно считать оконченной. Пожалуйте на борт!

С этими словами он обхватил барышню за талию и перекинул через плечо. Судя по ее возмущенным крикам и чувствительным ударам по спине, на борт девушка решительно не желала. Это было странно, но поправимо. Требовалось сперва покинуть опасную зону. Краем глаза Баюн видел в углу зала возмутительно красный плащ. Обладатель его что-то записывал в блокнот, и Баюн мог представить, что это было: «кража имущества, насилие над человеческой личностью, похищение» и прочее, прочее, прочее. На самом же деле посредством блокнота небожитель телеграфировал в королевство о том, что Баюн схватил не ту Василису, и что надо срочно принять меры, но к тому моменту, как королевство ответило, Баюн уже вылетел со своей ношей на Невский и ринулся по нему, снося всех на своем пути. Небожитель несся за ним, не взлетая только из-за конспирации, и Баюн не решался свернуть во двор, где людей было значительно меньше. Барышня устала колотить его по спине довольно быстро, и только кричала теперь что-то невразумительное, то и дело поминая какого-то Мишу, которого, если вслушаться в крики, следовало пожалеть, поскольку ждала его в случае появления страшная расправа.

Добежав до остановки, Баюн вскочил в первый попавшийся автобус. Двери закрылись, пережиток советской действительности, неведомо как оказавшийся на Невском, тронулся, унося довольного собой кота, отчаявшуюся барышню и прочих граждан, коих в автобусе было в избытке. Поставив добычу на ноги, Баюн элегантно обхватил ее за талию, вроде бы удерживая от падения, хотя упасть в битком набитом транспортном средстве было бы проблематично. Девушка уперлась кулачками в широкую грудь похитителя и смело взглянула ему в глаза. Баюн улыбался, но с каждой минутой улыбка его становилась все более напряженной и, в конце концов, увяла вовсе. К первой остановке автобуса от напряжения у него дергался глаз, но похищенная барышня все не поддавалась гипнозу, а ведь Баюн считался лучшим гипнотизером во всем мире! Дождавшись, пока основная масса пассажиров схлынет, Баюн усадил девушку на сидение поближе к окну, уселся рядом и сказал:

- Ну вот что, барышня. Признавайтесь, кто вы есть. Яга, водяница, лявра…

- Создание небесное, для твоих злодейских лап не предназначенное, - спокойно ответствовала девушка.

- Кикимора болотная, кикимора домовая… А что, позвольте поинтересоваться, небесное создание, не предназначенное для моих великолепных лап, делало в таком подозрительном месте, в центре, можно сказать, человеческой цивилизации, в окружении, можно сказать, одурманенных им лиц полу мужеского, ибо… Ибо…

Тут Баюн запутался в собственных мыслях, досадливо поморщился и отвернулся, жестом показывая, что закончил и хочет получить ответ. Автобус трясся в эпилептическом припадке, видимо, раздраженный тем, что попал в пробку, и теперь неизвестно когда из нее выберется. Небесное создание хмуро глядело в окно. Баюн взглядом напоминал кондуктору, что проезд уже оплачен. Ситуация вырисовывалась не самая радужная. Помимо прочих прегрешений, коих за ним числилось великое множество, теперь он покусился на самое святое. Было чрезвычайно соблазнительно сбежать с добычей на Буян и оттуда шантажировать небесную шарашку, покуда с него не снимут все обвинения. Но вероятность того, что тюремное заключение в таком случае с легкостью заменят смертной казнью, была все-таки больше. Отпустить барышню (а барышню ли вообще) на все четыре стороны? В страшном мире живем, глядишь, случится чего, и все он виноват будет. Передать из рук в руки – все равно что самолично сдаться. Нет, куда ни кинь, все выходил клин.

- В нехорошее положение вы меня поставили, сволочь человекообразная, - неожиданно вздохнула девушка.

- Это я-то?! – Баюн вскинулся, возмущенный до глубины души. – А зачем вы на меня чашку роняли! Скажите еще случайно!

- Ну, допустим, не случайно, - согласилась спутница. – Но и не для того, чтобы сидеть сейчас здесь с вами и неизвестно куда ехать.

- Хорошо, допустим, вы этого не хотели. Допустим, вы за мной следили, чем занимаетесь постоянно. Допустим, вы мне понравились…

- Не удивлена.

- Это не ваше лицо.

- Откуда вам знать?

- Но ваши глаза…

- Это же не мои глаза.

- Откуда мне знать?

- Вы человека раздели.

- Я мечтал раздеть вас.

- Нахал!

- Гангрена. Мы можем препираться целый день, и это ни к чему нас не приведет. Давайте успокоимся и попробуем найти выход из сложившейся ситуации. Вы должны понимать, что я не могу отпустить вас. Участь моя при любом раскладе незавидна. Поэтому вы пока останетесь при мне. Обещаю не есть вас, хотя, признаться, был бы не прочь попробовать. Мы достигли соглашения?

Баюн повернулся к спутнице и впервые с момента похищения разглядел ее как следует. Из-за путешествия на плече кота волосы ее растрепались, и рассыпались по плечам, отливая на пробившемся из-за туч солнце медью. Щеки пылали то ли от духоты в автобусе, то ли от чего-то другого. Глаза блестели. Губы дрожали, то складываясь в нерешительную и лукавую улыбку, то сжимаясь в тонкую упрямую линию. Баюн почувствовал непреодолимое желание поцеловать этот нерешительный рот, и даже наклонился, но узкая ладонь с неожиданной силой уперлась ему в грудь.

- Хотела бы я знать, какой ты меня видишь, - сказала она с невеселой улыбкой. – Тоже мне, гипнотизер. Не может простейший морок отличить.

- Пардоньте, - буркнул Баюн, отстраняясь. – Я с вашим братом только в определенных, так сказать, местах пересекался. И ничего подобного что-то не припомню.

- Это потому, что меня там не было, - с готовностью подхватила девушка. – У каждого из нас своя особенность, а у кого и несколько. У меня вот такая.

- Так вот, почему на тебя не действует! – Баюн почувствовал чрезвычайное облегчение и мгновенно повеселел. – Ну так что, таинственная незнакомка, что делать будем, куда направим, так сказать, наши стопы?

- Пока мы никуда не направляем своих стоп, - девушка приподнялась на сидении и вытянула шею. – Пробка простирается дальше, чем видят мои глаза. Предлагаю воспользоваться этим и вместо направления стоп пораскинуть мозгами. Дело в том, что у меня, если можно так выразиться, есть свой интерес в сложившейся ситуации.

- Смею предположить, что этот интерес – я, - Баюн неожиданно для самого себя произвел полноценное мурчание, не перекидываясь в кота.

- В некотором смысле, - девушка опустилась на место и благовоспитанно сложила руки на коленях. – Ты мне нужен, это правда. Но не так, как тебе хотелось бы. Дело в том, что мне известно о задании, которое тебе дал Кощей. И мне известно, что это уже не первый раз, когда он прибегает к твоим услугам.

- Это верно, - Баюн пошевелил пальцами в воздухе, символизируя размышления. – У нас с ним, можно сказать, контракт. Как и у многих других, смею заметить. Ты не можешь не знать, что вся нежить обязана проходить регистрацию, как и вся нечисть, нехристь и прочее благолепие. Так вот мой участок под его руководством. Он дает мне право перемещаться по матушке земле, гарантирует мою безопасность в момент службы ему, благодетелю и отцу нашему, а я, соответственно, служу ему в меру своих скромных способностей.

- То есть, ты не отрицаешь того факта, что каждый раз доставлял Кощею невест и убеждал их принять его предложение? Что ты изменял их сознание таким образом, что впоследствии многие из них повредились рассудком? Что само по себе наводит на мысль, что Бессмертному нужны были вовсе не они.

- Не отрицаю, - Баюн улыбнулся, показывая два ряда острых белых зубов, - но я не знаю ничего, чего ты не знала бы сама. Хотя признаюсь, что догадался, к чему ты клонишь.

- Я хочу женить Кощея, - кивнула девушка. – Но женить по-настоящему, без всяких ваших штучек. И женить его на своей кандидатке. Тебе с этого весь почет, а мне удовольствие и исполнение давней мечты. По рукам?

- Допустим, - осторожно согласился Баюн.

- Ну, тогда можно и познакомиться по-настоящему!

Милое кошачьему сердцу девичье личико затрепетало, словно было телевизионным изображением, по которому прошли помехи. Вместо него неожиданно возникло симпатичное мужское лицо с рязанским носом и смеющимся ртом. От уголков глубоких серых глаз разбегались морщинки, светлые волосы находились в творческом беспорядке.

- Для остальных, - сказал нахальный небожитель, - Я все еще «она», так что веди себя спокойнее.

- Я тебя знаю, - с трудом проговорил подавленный действительностью Баюн.

- Какая радость! – ехидно ответствовал мужчина. – Прошу сдержать овации и говорить по делу.

- Мне страшно представить, кого ты хочешь выдать за Кощея. В последнее твое появление здесь…

- Я был частным лицом, - с лица небожителя сошла улыбка. – И сделал то, чего не делал никто из вас. Родился, жил и умер человеком. Из этого должна была выйти хорошенькая шалость… Но жизнь человеческая совсем не так весела и беззаботна, как мне казалось сверху. Поэтому я предпринимаю новую попытку учинить величайшую шалость всех времен, и ты мне в этом поможешь.

Баюн не ответил. Да и что он мог ответить? Что он согласен? Так это было далеко от истины. Но и отказывать иконе авантюризма и хулиганства не мог. Удовлетворившись молчанием спутника и начав насвистывать незатейливую мелодийку, архангел Самаил под кодовым прозвищем «Сережа» откинулся на сидении, закинул ноги на спинку сидения перед собой и уставился в окно, провожая задумчивым взглядом редкие деревья и куцые кусты. Хвост Баюна невротически дергался: коту страшно было представить, о какой шалости может идти речь. Автобус въехал в область и с легкой руки небожителя пропал со всех возможных карт и средств наблюдения. Вместе со всеми пассажирами.