[2]

[admiralsgold]

Продолжаем кардебалет под названием "горе побеждённым", хтоническая хтонь вылезает из воды. Начало здесь.

2.

Бегичев заподозрил неладное, когда лейтенант, едва переступив порог склада, где хранился запас продовольствия, прошептал “они умерли”. После клятой трещины лейтенант вообще вел себя странновато. Бегичев все еще благодарил Бога за то, что удалось привести его в чувство, но теперь делал это несколько более настороженно.

Уловив удивленный взгляд, лейтенант смутился, отвернулся и пробормотал что-то о сугробах, которые показались ему мертвыми телами. Ему поверили все. Кроме Бегичева. Спутать сугробы с мертвыми телами, конечным делом, можно было. Но чтоб такое случилось с лейтенантом, который до этого момента отличался отменным зрением и, что более важно, оптимистичным настроем по отношению к экспедиции барона Толля... Это никак невозможно было.

- Вы меня, пожалуйста, извините, Александр Васильич, - сказал Бегичев, отведя лейтенанта в сторонку и следя, чтоб никто не увязался следом. - Только вам все ж таки поесть надо и поспать хорошо.

- Поем, - неожиданно согласился лейтенант, до того отмахивавшийся от подобных предложений. - И посплю. Но потом. Сейчас нам нужно выяснить, куда все-таки они могли подеваться, и есть ли смысл...

По лицу его было ясно, что смысла не было. Но, что странно, лейтенант Колчак улыбался. Десны его кровоточили, и от этого общее впечатление становилось еще более жутким. Бегичев часто потом возвращался к этому моменту. Лейтенант быстро пришел в себя. Но прежним так и не стал.

Что было такого в этой трещине, Бегичев не знал. Он знал только, что льды пытались забрать лейтенанта с того самого момента, как тот ступил на них. То волны захлестнут вельбот так, что уже не знаешь, на каком ты свете. То льдина расколется, и придется на жилах последних вытягивать вельбот из бушующих ледяных вод. То вот трещина эта... Все преодолели ее. Все. Кроме лейтенанта, который до того на здоровье не жаловался, и на глазомер уж тем более. Бегичев каждый раз в воспоминаниях заново переживал тот миг, когда он услышал плеск и затем - тишину. Лейтенант Колчак скрылся под водой всего на несколько секунд, но здесь этого было достаточно, чтобы больше уже не всплыть. Здесь ледяная вода быстро превращала тело в столь же ледяную статую, место которой было на дне. Холод скручивал конечности, выбивал душу, не давал шевельнуться.

Бегичеву удалось зацепиться за куртку лейтенанта и все-таки вытянуть его на берег. Когда он сделал это, тот уже не дышал. Крутилась в голове мысль о том, что Арктика всегда берет свое, что невозможно покинуть ее без жертвы, но отдавать лейтенанта, к которому он успел прикипеть, Бегичеву не хотелось. И он с остервенением человека, у которого ничего больше нет, и нет больше никакого смысла в дальнейшей жизни, если сейчас все останется по-прежнему, стал спасать лейтенанту жизнь. Спас. Спас?

Глаза, которые взглянули на него после нескольких минут откачивания, были глазами лейтенанта. Без сомнения. Это было его лицо, его голос, чуть надтреснутый и осипший по понятным причинам. И улыбка тоже была его. Поэтому Бегичев и поверил. Но подмечать стал почти сразу. Ведь и было что! “Помилуйте, вашбродь” - сказал он тогда - “Переодеться все ж таки надо”. Колчак взглянул на него удивленно и... с любопытством. Едва не спросил “зачем”, как Бегичеву тогда показалось. Переоделся, конечно, и от стопки не отказался. А до того отказывался. С этого момента подозрения начали соединяться со страхом.

Бегичев за лейтенантом следил неотступно. И днем, и ночью. Вопреки обещаниям, лейтенант не спал. Вообще. Другие не замечали этого, и распространяться о таком смысла не было, только беду на себя навлечешь. Ничего слишком уж необычного лейтенант Колчак не делал. Ну писал по ночам, не прерываясь на то, чтоб погреть замерзшие руки. Ну выходил в ночь, ну бродил под звездами. Можно было бы списать это на его нервический характер и нарастающее беспокойство за барона, которого Колчак мог бы назвать своим другом и наставником. Однако в одну ночь Бегичеву удалось-таки удостовериться в своих подозрениях полностью.

Ночь была непривычно тихой. Не завывал невыносимый ветер, не сыпала с неба непонятная хмарь и морось, не хлопала ткань палатки, мешая уснуть. Поэтому Бегичев сразу услышал, что лейтенант Колчак выполз наружу, стараясь не потревожить никого. В самом этом действии ничего необычного не было, все мы люди, в конце концов, но что-то подтолкнуло Бегичева выползти следом. В крайнем случае, всегда можно изобразить, будто за тем же самым.

Лейтенант Колчак стоял на небольшом возвышении и напряженно вглядывался в темноту. Бегичев так и застыл возле палатки. Что он там высматривает, стало ясно почти сразу: по скрипящему снегу медленно брел медведь. Пока что он был еще далеко и вряд ли вообще подошел бы к людям, но лейтенант почему-то не сводил с него глаз. Затем взвился словно пружина и исчез за возвышенностью. Бегичев уж не решился следовать за ним, но весь обратился в слух. Круг света, позволявший худо-бедно разглядеть, что происходит снаружи, не распространялся так далеко, тем удивительнее было, что лейтенант ринулся во тьму, в которой в принципе сложно было бы сориентироваться и уж тем более что-то предпринять.

Спустя короткое время послышался короткий, оборвавшийся на полувздохе рев. По спине Бегичева, несмотря на холодину, заструился мерзкий липкий пот. Лейтенант не показывался довольно долго, и Бегичев думал уже разбудить остальных, но вдруг нечто темное вошло в круг света, и стало ясно, что Бегичев раскрыт.

- А я это вот... Покурить больно охота.

Бегичев был не робкого десятка, но, когда он извлекал трубку из заиндевевшего кармана, руки у него дрожали. И было отчего. Это все еще было лицо лейтенанта, но то, что перед Бегичевым стояло, не могло быть им. Вместо лица - кровавая маска, только глаза темные сверкают на свету. Если это завалило медведя, то что оно могло сделать со всеми остальными?!

- Что-то долго вы собирались, - хмыкнуло это. - Или вы думаете, что я вас не заметил?

- У вас, меж тем, вашбродь, все лицо, простите, измазано, - неожиданно для себя прежним добродушным голосом высказался Бегичев.

Это вздоргнуло и сразу же стало похоже на молодого лейтенанта как влитое. Такое же растерянное лицо, какое бывало, стоило уличить его в ошибке, которой просто не могло быть, потому что все, что он делал, должно было выходить идеально. Пользуясь его замешательством, Бегичев все-таки набил трубку и стал неспешно попыхивать, делая вид, что происходящее его нисколько не волнует. В конце концов, судьба его уже была решена. Это вполне могло перебить здесь всех и вернуться в одиночестве, сообщив об ужасной кончине спасательной операции, еще и получить награду какую за то, что само выжило. Будто могло быть иначе... А могло и не перебить, это уж как карта ляжет. Но в любом случае, трястись от страха бессмысленно. Куда тут бежать? Единственный островок жизни позади, там спят усталые собаки и люди. Все, что дальше - только тьма и смерть.

Лейтенант Колчак (Бегичев решил про себя не акцентировать собственное внимание на том, что это больше не он) поспешно отошел к прежней возвышенности, зарылся руками в снег и принялся остервенело отмываться. Бегичев вздохнул, зажал трубку зубами и зашагал к лейтенанту, старания которого были обречены на провал без помощи.

- Дайте-ко я посмотрю, не то ж остальные перепугаются, аль собаки почуют.

- А ты? - темные глаза взглянули испытующе и с осторожностью, но лицо лейтенант все-таки подставил. - Не перепугаешься? Ты всегда начинаешь подчеркнуто просто говорить, когда боишься или не знаешь чего.

Бегичев хмыкнул, но дела своего не бросил.

- А толку-то с моих страхов? Что ты хочешь, то сделаешь, я уж видел.

- Чтобы между нами не было недопонимания, - ледяная рука перехватила запястье Бегичева, и тот все-таки вздрогнул. - Этот медведь... Я съел его, чтобы не съесть вас. Но однажды медведя поблизости может не оказаться.

- А если я тебя пристрелю? - искренне удивился Бегичев, не спеша, между тем, освобождать руку из захвата, чтобы не провоцировать лейтенанта.

- Попробуй, - тот лишь ухмыльнулся и разжал пальцы. - Если интересно, почему бы и нет. Только это ничего не даст, меня может убить только определенный металл, здесь ты его не добудешь.

Какое-то время провели в молчании. Бегичев растирал окровавленное лицо снегом, лейтенант с любопытством глазел на него, изредка трогая языком зубы, между которыми, очевидно, еще оставалось медвежье мясо.

- Расскажешь мож? Откель такой?

Этот вопрос, как следовало из его формулировки, дался Бегичеву непросто. Он одновременно хотел и не хотел знать, что это за существо и как оно здесь оказалось. Захватило ли оно тело лейтенанта или просто приняло его форму, и чем вообще планирует заниматься дальше.

- Со звезд, Никифор. С далеких. И из глубин, каких ты никогда не знал. Строго говоря, я здесь застрял... довольно давно. На мою удачу, среди вас нашелся подходящий экземпляр. Среди тех, что вы тут ищете, подходящего не нашлось.

Бегичев замер. Лейтенант явно наслаждался произведенным эффектом. Казалось, будто бы он подначивал Бегичева: ну давай, напади на меня, расскажи всем, выстрели или утопи, сделай что-нибудь, ведь я же убил людей, которых ты знал, всех их, и, скорее всего, сожрал и косточек не оставил, как того медведя, так чего же ты медлишь, почему ты просто продолжаешь омывать мое лицо колючим снегом? Но Бегичев не смог заставить себя сделать ничего иного. Какая-то сила была в темных глазах лейтенанта. Она и раньше проступала, когда он еще был самим собой, но теперь она чувствовалась явно. Противиться ей не было решительно никакой возможности.

- Не бросишь меня - тьма, которую я принесу с собой, обойдет тебя стороной. - Лейтенант снова коснулся кисти Бегичева, но на сей раз пальцы не были ледяными, несмотря на мороз. - Обещаю. Веришь?

Бегичев не знал и не хотел знать, почему существу, которое могло справиться, наверное, со всем на свете, потребовалась вдруг его помощь, и как он вообще мог его “бросить”, если сам находился в патовой ситуации. Однако же угрозы от лейтенанта он не ощущал. Пожав плечами, он докончил свое дело, убедился, что следов крови не осталось и протянул лейтенанту трубку. Насчет следов крови на снегу он не беспокоился: нередко такие следы встречались у палатки и раньше, и всегда приходили к выводу, что порезвилось зверье. Теперь становилось ясно, какое. Трубку лейтенант взял. Откинулся на сугроб, похлопал по снегу рядом с собой и сладко пыхнул добрым табаком.

- Вон, - сказал он, когда Бегичев улегся рядом, едва не трясясь от холода. - Вон моя звезда. Видишь?

Бегичев прищурился. Заметив это, лейтенант вытянул руку и ткнул пальцем в конкретную светящуюся точку. Улыбнулся мечтательно и стал глядеть на нее, тихо мурлыкая что-то себе под нос. Бегичев хотел сказать, что лежать так опасно, что надо возвращаться, но неожиданно понял, что и ему самому тепло лежать на снегу. Вероятно, это было какой-то особенностью существа, а во льдах такая особенность крайне полезна.

- Мне знаешь, отчего грустно? - неожиданно спросил лейтенант, отрываясь от звезды и встречаясь взглядом с удивленными глазами Бегичева, который даже не нашелся с ответом. - И ты, и я, еще видим ее свет, но она уже давно умерла. И ты умрешь, и тело это умрет, а она еще будет светить своим мертвым светом над всеми нами.

Более уж лейтенант до самого утра не раскрывал рта. И Бегичев был ему премного за это благодарен.