Снова без ката. Надеюсь, скопировалось полностью, ибо все еще пользую телефон для этих целей. Вычитка не производилась.

7.
В мире, особенно полюбившемся дракону, института семьи попросту не существовало. Не было кровного родства, которым отличались демиурги, потому что дети в этом мире не рождались, но создавались искусством созданий, населяющих этот мир. От этого все его жители только выигрывали, потому что исключались недоразумения, связанные с неизбежным кровосмешением в условиях замкнутого, как и любой другой мир, пространства. Яхве никогда не считал Михаэля своим отцом в том смысле, какой в это слово вкладывали демиурги, и потому попал в некоторое затруднение, когда этот самый особенный смысл придали ему самому. Он любил своих детей, несомненно любил, но любовью творца, а не родителя, и не мог решить теперь, как себя с ними вести. В его мире ребенок достигал всего самостоятельно. Отец не вмешивался в становление его личности, этим занимался сам ребенок и государство. Оказавшись в добровольном изгнании, Яхве сам загнал себя в ловушку, оставшись с шестью детьми на руках, которых следовало обучить именно тому и так, как ему того требовалось. С пятью из них не возникало никаких проблем, но вот шестой… Шестой являлся причиной его постоянных мигреней с самого своего рождения.
Яхве отложил книгу и потер переносицу. Книгой, от которой он с трудом заставлял себя оторваться, был дневник его отца, которым ему удалось завладеть во время второго побега с родной планеты. Вместе с дневником в его руки попало и несколько вещей, принадлежавших отцу, которые должны были сослужить хорошую службу. Глядя на свое осунувшееся лицо в давно не чищеное зеркало, Яхве не мог решить, ненавидит он себя или все-таки гордится собой. Ему удалось то, что не удавалось еще никому, но где удовлетворение, где радость от того, что он совершил? Теперь его занимали другие дела и другие вопросы, но к этому он возвращался чаще всего.
Это произошло пару тысяч лет назад, когда Люцифер был еще слишком юн, чтобы осознать глобальность своего предложения, а Гавриил – настолько мал, что не мог осознать вообще ничего. Яхве сидел за столом, попивая хмельной напиток, и лицо его было настолько печально, что доброе сердце его первенца не могло этого выдержать. Творец поделился со своим сыном печалью, терзавшей его душу, и сын сказал: разве это так трудно, папочка? Надо просто пойти и сделать. И Яхве пошел. И сделал. Он вернулся на свою родину с Люцифером и Гавриилом, напал на хранителя границ, забрал его глаза, способные проникнуть в саму суть мироздания, и вживил их младшему сыну, чтобы тот нашел другого ребенка. Слухи о его существовании ходили уже давно, а военный совет прямо подтвердил их правдивость. И Яхве с двумя детьми отправился на поиски малолетнего сына дракона, не имевшего еще имени, потому что он не достиг возраста, когда оно давалось, а значит, не достиг и бессмертия. О том, чтобы просто найти его и доложить о местоположении, речи не шло, но Яхве скрыл это от своих сыновей, справедливо опасаясь того, что тогда его план не сработает. Гавриил легко отыскал место, где был спрятан ребенок, вошел с ним в контакт, быстро подружился и уговорил его открыть дверь. Смирре поступил очень умно, спрятав сына прежде, чем отправиться за советниками, однако Яхве поступил еще умнее, и гордился собой по праву.
Теперь сын дракона, его единственный наследник, был мертв. Части его тела были надежно спрятаны, даже Яхве уже не помнил, где. Вернувшись на родину, он принял участие в очередном заговоре, в результате которого оказался обезвреженным и его отец, не оставлявший до того времени попыток отыскать своего господина. С того дня Яхве не спал еще ни одной ночи, потому что, стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором вставал его отец, закованный в цепи, в разорванном генеральском мундире, но еще более величественный и сильный, чем прежде. Он смотрел прямо на него, смотрел молча, но почему-то именно в этот момент Яхве с пугающей четкостью осознал, что это существо дало ему жизнь. Военный совет не мог убить его, они не знали, как это сделать, но они навечно заковали его в цепи, запустив под кожу насекомых, терзающих регенерирующую плоть его отца и по сей день. Его крик до сих пор стоял в ушах. Яхве содрогнулся всем телом, откинулся на спинку кресла и взглянул в окно. Михаил все еще был на плацу. Вот это – сын, который был ему нужен. Сдержанный, спокойный, верный и преданный – чего еще желать? Он всерьез подумывал отдать ему отцовское копье. Главнокомандующему небесной армией это было бы очень кстати. В небесном королевстве никогда не заходило солнце. Это обстоятельство раздражало безмерно, и Яхве подумывал приказать Самаилу наводить иллюзию тьмы, чтобы количество снующих туда-сюда солдат уменьшилось хотя бы вполовину. Так было бы намного проще.
Раскрыв дневник на середине, Яхве глядел в него, но ничего не видел. Он не мог прикасаться к нему и читать его с тех пор, как Гавриил вошел в его покои совсем не такой, как обычно. Не такой настолько, что Яхве поневоле задумался, не вспомнил ли его сын то, чего ему помнить не следует, не пришел ли он обвинять его в убийстве, не пришел ли он за тем, чтобы наказать его, заставить пожалеть о содеянном? Яхве смотрел на него и видел своего отца, видел тот же спокойный, полный внутренней силы взгляд. Но Гавриил пришел совсем за другим, и Яхве оказался настолько обескуражен, что не смог оказать достойного сопротивления, да, наверное, и не хотел этого делать. Он признавался самому себе в том, что это неизбежно случилось бы. Он создавал Гавриила для того, чтобы тот составил ему компанию в управлении целым миром, это накладывало определенные обязательства и проводило определенную линию отношений, однако слова, сказанные им перед тем, как случилось непоправимое, заставили Яхве задуматься. Действительно, его младший сын рос немного другим, более мягким и зависимым от него, чем другие. До сих пор это только радовало Яхве, но теперь начинало волновать. Он запретил ему спускаться на твердь еще в юности, понимая, откуда Гавриил черпает подобное понимание «настоящих» отношений между отцом и сыном, старался всячески объяснить ему, что они живут по другим законам, что демиурги – существа низшего порядка, настолько низшего, что не способны создать себе потомство собственными руками. Но информация проходила словно бы сквозь младшего сына, он смотрел на него своими огромными лучистыми глазами, улыбался и продолжал называть его «папочкой» и взбираться на его колени. Это было приятно, но с возрастом неотвратимо должно было прекратиться. Не прекратилось.
Яхве догадывался, кто натолкнул Гавриила на мысль о том, что его черты в точности соответствуют чертам его деда, но не мог ничего с этим поделать. Гавриилу нужно было это узнать, Яхве не видел в этом ничего предосудительного. В конце концов, весь этот мир он возводил в честь своего отца, так почему бы ему не создать кого-то, столь на него похожего, чтобы тот мог все это увидеть и восхититься им? Чтобы возникла иллюзия, хоть на мгновение, что его отец, вечно пропадающий в дальних уголках мироздания, им доволен? До того дня Яхве и не подозревал, что испытывает нечто более глубокое, чем обыкновенную привязанность к своему творцу, и только дивился, как это заметил обычно такой рассеянный Гавриил. Он не ожидал такого поведения от своего сына, и не знал теперь, что вообще можно от него ожидать. Он отпустил его на твердь, но Гавриил играл в какую-то свою игру, и не собирался посвящать его в свои планы. Чудом выживший разведчик, кажется, повелся на его рассказы, как поведутся и остальные. Яхве желал использовать уникальные глаза своего сына, чтобы отыскать то, о чем говорила последняя запись дневника. Чего желал его сын, оставалось загадкой. Поцелуй все еще горел на губах, и само воспоминание о нем причиняло нестерпимую боль, граничащую с наслаждением так очевидно, что Яхве испытывал острую необходимость в том, чтобы окунуться в холодную воду с головой. Он не мог, не желал попадать под чье бы то ни было влияние, но стоило Гавриилу появиться в проеме двери его покоев, как вся его решимость исчезала, потому что на пороге появлялся Гавриил, но в покои входил уже его отец. Спокойный и собранный, но только до тех пор, пока не соприкоснутся их руки. Не важно, чем занимался Яхве в тот момент, когда это происходило. Если он читал, Гавриил забирал книгу. Если занимался вычислениями – сметал чертежи со стола и садился на него, закинув ногу на ногу и склонив голову так, что волосы, спадая, обнажали шею и плечо. Яхве чувствовал, что сойдет с ума, порог безумия приближался слишком быстро и очевидно, но в ночь перед тем, как Гавриил сошел на твердь снова, он достиг точки невозврата, и сильно подозревал, что его сын тоже ее достиг. Чего бы он ни добивался, какую бы интригу ни плел, теперь пути назад уже не будет. Яхве не преминул озвучить это соображение, но оно снова прозвучало в пустоту, потому что холодная решимость на лице Гавриила сменилась смущением и робкой страстью на лице его отца, и творец уже не понимал, кто из них перед ним находится, закрыл глаза и лег на прохладную гладь реки, которая понесла его, несомненно, к водопаду, после падения с которого он сломает себе шею. Яхве захлопнул дневник отца и решительно покинул комнату, намереваясь проветриться и заодно проверить, как идут дела в его королевстве.
В это же самое время Габриэль схватила Посейдона за руку и сжала с такой силой, что демиург поморщился от боли.
- Мой камуфляж, - прохрипела она совсем не женским голосом. – Он все еще действует?
- Вполне, - повелитель морей мягко пожал узкую ладошку.
- Ты ничего… ничего не видишь? – Габриэль кивнула на большое зеркало, напротив которого до этих пор приводила в порядок изорванную тогу.
Демиург озадаченно покачал головой, и принцесса нахмурилась, от чего между ее бровей пролегла глубокая складка, изрядно портившая красивое округлое лицо. Кащей не спускал с принцессы глаз, стоя прямо за ее спиной, однако в зеркале отражалось только его собственное раздраженное лицо и озадаченно-разозленное лицо Габриэль. На Посейдона Бессмертный старался не смотреть.
- Ты не мог бы оставить нас на пару мгновений? – сказал Кащей, сопровождая свою просьбу выразительным взглядом.
Посейдон вышел, пожав плечами. Габриэль не двинулась с места, разглядывая собственное отражение с придирчивостью ребенка. Тонкие пальцы метнулись ко лбу, и принцесса тихо застонала. Кащей подавил желание обнять ее за плечи.
- Мигрень в последнее время становится все сильнее, - пожаловалась принцесса. – И каждый раз, когда я вижу это отражение.
- Это? – уточнил Бессмертный. – А что, есть какие-то еще?
- Есть, - принцесса повернулась к нему, и лицо ее исказилось от боли. – Сотни, тысячи отражений, но среди них нет моего собственного лица. Это происходит приблизительно с тех пор, как я, отец и один из моих старших братьев вернулись с нашей родной планеты. Это отражение, в отличие от других, не вполне статично. То есть, оно не поднимает руку, если поднимаю я, но оно смотрит, и его глаза следят за мной. Оно…
Габриэль явно хотела что-то добавить, но вместо этого схватилась за голову обеими руками и осела на пол, раскачиваясь из стороны в сторону и тихо бормоча под нос проклятия. Кащей опустился на колени рядом с ней, но его ладони замерли в сантиметре от ее плеч. Он не знал, что делают в таких случаях, и вряд ли был способен избавить ее от мигрени, и уж тем более от сумасшествия. Маскировка спадала как листья по осени, сносимые ветром. Узкие плечи принцессы раздались вширь, тонкие ладони погрубели, косы расплелись и упали на плечи и лицо тугими иссиня-черными волнами. Перед ним, несомненно, снова был Гавриил, продолжавший держаться за голову, однако что-то в нем неуловимо изменилось, и Кащей никак не мог понять, что именно.
- У меня мало времени, - сообщил Гавриил сдавленным голосом. – Что ты нашел, Варфоломей? О чем ты хотел мне сообщить?
Кащей отшатнулся от Гавриила, но тут же взял себя в руки, вспоминая и не находя в памяти момента, когда он называл кому-либо свое имя. Мигрени принца, чужое отражение в зеркале – все это могло означать только одно.
- Мой генерал, - Бессмертный согнулся в поклоне, больно ударившись лбом о собственные колени. – Боюсь, я не имею права озвучивать эту информацию здесь.
- Резонно, - рука принца убрала волосы с лица, и на Кащея взглянули темные глаза его генерала. – В таком случае, с этим следует побыстрее покончить, как ты считаешь?
- Что вы намерены делать?
- То, что у меня выходит лучше всего. Разрешать возникший конфликт.
Генерал, шатаясь, поднялся, и Кащей подал ему руку, чтобы он мог опереться, однако Михаэль жестом отказался. Вместо этого он глубоко вздохнул и улыбнулся. Бессмертный поймал себя на мысли, что испытывает смешанные чувства. Странно было стоять вот так на территории противника с генералом, вынужденным использовать чужое тело, затрачивая немыслимые усилия для того, чтобы управлять им одной только волей, находясь…
- Что с вами случилось, мой генерал? – спросил Кащей. – Почему вы не явитесь сюда лично?
- Об этом поговорим после.
Лицо Михаэля потемнело, он отвел взгляд, а это говорило о многом, так что Бессмертный не стал настаивать. Вместо этого он распахнул перед ним дверь, чтобы тут же столкнуться с Посейдоном и всей его семьей сразу. Кащей не знал их всех по именам, но Зевса узнал сразу. Не самого высокого роста и не самого крепкого телосложения, он, тем не менее, производил впечатление сильного духом существа, с которым, несомненно, нужно было считаться. Михаэль окинул его оценивающим взглядом и поприветствовал коротким кивком головы. Зевс ответил ему тем же. Молчаливое противостояние их взглядов продолжалось несколько минут, после чего правитель Олимпа приказал своим подданным удалиться. Больше всех, кажется, возмущался Арес, однако Кащей не взялся бы утверждать это точно. Удалился и Посейдон, заметив напоследок, что все это очень плохая идея, и Бессмертный не мог с ним не согласиться. Оставшись почти наедине, Зевс и Михаэль, не сговариваясь, уселись друг напротив друга и сложили руки на груди.
- Я знаю, зачем ты здесь, - грубо выплюнул Зевс. – Не думаешь же ты, что я так просто отдам это тебе?
- Не думаю, - неожиданно мягко согласился генерал. – Знаю, что отдашь. И еще поблагодаришь, что к тебе явился именно я и именно сейчас.
Олимпиец издал каркающий смешок, но лицо Михаэля оставалось бесстрастным.
- Яхве не остановится ни перед чем, - продолжал генерал. – Он уже показал полное отсутствие принципов. Вы считаете, что все идет хорошо, пока он вас не трогает. Но ты можешь точно сказать мне, сколько солдат насчитывает его армия? Ты видел когда-нибудь других его сыновей? Ты знаешь, на что они способны? Знаешь ли ты, что Яхве забрал с собой копье, сотворенное самим Смирре? Как считаешь, побоится ли он его использовать?
- Что ты предлагаешь? – нетерпеливо поинтересовался Зевс.
- Я хочу от тебя координаты всех частей Безымянного, какие тебе известны, - Кащею показалось, что в этот момент по лицу генерала прошла болезненная судорога, но это вполне могло быть игрой света и тени. – Ты соберешь совет, на который должны будут явиться все демиурги, имеющие хоть сколько-нибудь значимый статус. На этом совете ты призовешь их готовиться к войне и оставить прежние распри, при этом сделаешь все, чтобы у Яхве сложилось обратное впечатление. Будучи уверенным в том, что вы разобщены, он не преминет напасть, и тем неожиданнее для него окажется ваша сплоченность. И последнее, - генерал наклонился к Зевсу, внимательно глядя прямо в светлые глаза олимпийца. – Наш разговор должен остаться в тайне. Я не враг тебе. Если ты будешь внимательно меня слушать и выполнять мои указания, вы разобьете Яхве. Он амбициозен и талантлив, но у него нет опыта ведения войны. Никто не должен знать о том, что ты выполняешь мои приказы. Придумай что-нибудь, у меня нет времени заниматься еще и этим.
Зевс не отвечал. Казалось, он весь ушел в какие-то свои размышления, и Кащей начинал опасаться, что встреча затянется, разговор продолжится, и олимпиец непременно узнает, с кем именно говорит, если еще не узнал.
- Ты знаешь, что он ищет здесь? Знаешь, зачем он пришел? – неожиданно спросил Зевс, бросив на Бессмертного короткий насмешливый взгляд.
Михаэль медленно покачал головой. Было заметно, что контроль над принцем дается ему все хуже и хуже.
- Я полагаю, он хочет создать свой собственный мир, вывести новый вид, - задумчиво ответил генерал. – Во всяком случае, на своей родине он занимался именно этим, однако ему было недостаточно места и ресурсов.
- О, так он тоже не знает? Не знает, что сокрыто в Бездне?
Зевс просиял. Он нашел рычаг давления, он заметил это по заинтересованному выражению на лице своего собеседника, и в памяти Кащея всплыло замечание Посейдона относительно того, что сама затея разговора – очень и очень плохая идея. Михаэль явно ждал продолжения, но не торопил олимпийца, то ли надеясь на его расположение, то ли не желая выказывать явного желания услышать ответ.
- Какая ирония, - губы Зевса растянулись в гадкой ухмылке. – Одна из частей Безымянного прямо под его носом, и он чует его, но даже не способен сообразить, в какой момент времени это происходит.
Кащей успел заметить, как побледнело лицо генерала, прежде чем он рухнул на мраморный пол, словно оглушенный невидимым молотом, и остался недвижим. Олимпиец поднялся, лениво обошел вокруг бессознательного тела, постукивая кончиком указательного пальца по нижней губе.
- Интересный случай, - заметил он. – Никогда прежде не видел, чтобы от таких новостей падали в обморок.
- Я тоже, - искренне согласился Кащей.
Гавриил глухо застонал и медленно открыл глаза. В них больше не было того выражения, придающего его лицу иные черты, и Бессмертный неожиданно для самого себя почувствовал облегчение. Теперь он может забрать его отсюда и отправиться к островным богам. Они известные врачеватели душ. Возможно, в их владениях, что-то прояснится. Принц несмело улыбнулся, перехватив взгляд Бессмертного. Зевс предложил ему вина, и Гавриил благодарно кивнул, поднимаясь и грациозно опускаясь на резной стул. Начиналась неофициальная часть их встречи, и Кащей молил дракона о том, чтобы в разговоре не всплыло то, о чем олимпиец говорил с генералом, не подозревая о том, с кем говорит.

Яхве перевернул страницу. Последняя запись в отцовском дневнике гласила: «Варфоломей не выходит на связь. Я не знаю, с чем это может быть связано. Отправляюсь по его координатам. В его последнем сообщении говорилось о том, что его группа что-то нашла, и это должно изрядно меня удивить. Если он всего лишь обнаружил моего сына со своим выводком, я разжалую его в архитекторы». Несколько строк оказались залиты чем-то бурым, и разобрать последующие слова оказалось невозможно. Пятна не выводились, Яхве испробовал все, что мог. Оставалось всего несколько строк, их творец перечитал несколько раз, прежде чем смог закрыть дневник и убрать его на полку. «Безымянный убит. Яхве в городе. Он привел с собой детей. Я слышал, будто один из них уговорил Безымянного впустить их. Я не могу и не хочу в это верить. Друзья уговаривают меня бежать. Они говорят, что я ничего не смогу сделать для тебя, если меня схватят. Я так не считаю, Смирре. Я думаю, что лучшее, что я могу сейчас сделать – довериться своему сыну. Если он хотя бы на толику таков, каким я хотел его видеть, он никогда не допустит того, чтобы ты оставался где-то так долго. Если не я, то он найдет тебя. И тогда ты, конечно, вернешься за мной. Я буду ждать тебя, как ты ждешь меня. Здесь. Я уже слышу, как они волокут цепи. Ничтожные, смешные создания».
Яхве закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Шум в коридоре возвестил о том, что его младший сын вернулся, но творец не стал подниматься, чтобы поприветствовать его. Гавриил прошел мимо его покоев, что само по себе было странно, и лишь с пятого раза смог попасть в свои собственные. Решив, что разберется с этим позже, Яхве снова потер переносицу и потянулся. Возможно, этот мир оказался намного интереснее, чем ему показалось сначала.