[5]

Свиток небольшой, да и дневник специальный, так что теперь без ката. Домашнее насилие, муки юности и прочие прелести.

Здесь, на тверди, тьма была куда заметнее, чем в королевстве. Гавриил стоял на балконе, напряженно вглядываясь вдаль, где для Кащея виднелась, а для него была отлично видна цитадель Ирия, сияющая во мраке ночи мягким белым светом. Сад поражал воображение и приковывал к себе взгляд. Принц не был удивлен тем обстоятельством, что единственная жилая башня, в которой и обитал хозяин цитадели, была направлена окнами именно на него. Окруженный плотным кольцом жуткого леса, Ирий в ночи блистал ярче самого солнца, распространяя свое успокаивающее свечение не только на окружавший его лес, но и на горы, у подножия которых стояла цитадель Бессмертного, и даже на саму его душу, это чувствовалось особенно остро. Гавриил не знал всех подробностей, но Меф снабдил его ценными сведениями относительно личности Кащея и его пристрастий, а Люцифер добавил несколько пикантных сцен, проливавших свет на темные уголки его души, так что принц чувствовал себя вполне уверенно перед неизбежным разговором, который нельзя было долго откладывать. Пока Кащей терпеливо ждал, устроившись в кресле с небольшим бокалом вина, но вскоре его терпение должно было иссякнуть, Гавриил чувствовал это спиной, в которую вперились темные глаза Бессмертного. Он еще не решил, что именно будет говорить, и ждал, что разговор начнет не он. Так было бы намного проще. Отвечать легче, чем задавать вопросы.
- Итак, - пришел ему на помощь Кащей. – Ты пришел ко мне. Из всех демиургов ты выбрал именно меня. Я не стану спрашивать, почему, потому что ты соврешь, но я запишу этот вопрос, чтобы задать его, когда буду доверять тебе чуть больше.
- Я пришел именно к тебе, - мягко ответил Гавриил, не отводя взгляда от Ирия, - Потому что ты не демиург.
Воцарилось тяжелое молчание. Кащей медленно поднялся с кресла, положив ладонь на рукоять меча, но Гавриил не испытывал страха или хотя бы неловкости. Он ожидал такой реакции, и тем сильнее будет облегчение Бессмертного, когда он удостоверится в том, что принц не разделяет мнения своего отца относительно него. Принц позволил Кащею ощутить свое превосходство, положив руки на поручень балкона, и показав таким образом, что оружия у него нет. За кольцом жуткого леса, на самой высокой и узкой башне Ирия, в этот же самый момент стоял Дажьбог. Гавриил видел его так же четко, как увидел бы Кащея, если бы вздумал обернуться. Пресветлый стоял так же, как он сейчас, положив руки на поручень и внимательно вглядываясь в темноту ночи. Только, в отличие от него, ириец не мог видеть башен цитадели Кащея. Не мог, но хотел. Хотел, и это непременно следовало Бессмертному сказать. Но не сейчас. Гавриил улыбнулся.
- Я узнал от шпионов, что Дажьбог вытащил тебя из реки, когда ты готовился отдать душу творцу. Я узнал от братьев, что мой отец виновен в том, что с тобой произошло. Я узнал от отца, что ты солдат, что ты служил под командованием моего деда, и что ты был отправлен сюда вместе с группой таких же как ты, чтобы что-то здесь найти. Из чего я сделал вывод, что мой отец не хочет, чтобы это нашел кто-то, кроме него. Что вы нашли здесь? Что ты увидел?
- Почему я должен тебе говорить?
- Ты видел меня еще ребенком, - напомнил Гавриил, и Кащей не ответил, пораженный тем, что принц помнит этот краткий эпизод. – И должен помнить, что отец запрещает кому-либо из нас покидать пределы королевства. То, что я здесь, доказывает, что я твой друг. Я не знаю, что он сделает со мной, если узнает.
- Зачем ты здесь? Только ради того, чтобы узнать, что я искал?
- Ради того, чтобы узнать, кто я такой, - Гавриил резко обернулся, преодолел расстояние, разделявшее его с Бессмертным, в два шага и положил руки ему на плечи, с мольбой взглянув в темные глаза собеседника. – Я не знаю ничего, кроме того, что говорит мне отец, но я знаю, я чувствую, что он лжет. Я хочу, чтобы ты помог мне вспомнить то, что я забыл. А взамен я помогу тебе. Я защищу этот мир, защищу то, что тебе дорого.
Кащей молча опустился обратно в кресло. Гавриил видел, что он колеблется, не зная, можно ли верить сыну Яхве, и вполне мог его понять. Но сам принц питал особую приязнь к Бессмертному хотя бы потому, что тот был частью мира, в котором он побывал лишь раз, и не вынес из этого посещения ничего, кроме кошмаров. Эта часть того мира оказалась слишком доброй, слишком честной и отзывчивой, чтобы весь мир оказался таким уж плохим местом.
- Он ждет тебя, - сказал принц, чтобы прервать тягостное молчание. – Я видел его. Он стоит там, наверное, каждую ночь, и смотрит в темноту. Почему ты не вернешься?
Кащей вскинул голову и взглянул на Гавриила с выражением, от которого на глаза принца навернулись слезы.
- Я не могу, - хрипло ответил Бессмертный. – Он не понимает, во что ввязался. Во что мы все влипли. Не понимает, что из себя представляет твой отец. Если он придет за мной, то сравняет с землей весь Ирий. Я не могу этого допустить.
- Без тебя ему лучше не станет, - Гавриил присел на подлокотник кресла. – Но я понимаю твои мотивы. Так же, как я понимаю, что мой отец чудовищен. Я здесь, в том числе, из-за этого.
Небо начинало светлеть. Магия ночи уходила, но тьма, клубящаяся у ног принца, не собиралась исчезать. Гавриил давно привык к ней, и теперь едва заметно качал ногой, чтобы почувствовать ее прикосновение. Тьма всегда придавала ему уверенности.
- Иногда он смотрит на меня, а видит кого-то другого. С каждым днем это становится все более очевидно.
- Ничего удивительного, - Кащей впервые улыбнулся. – Ты точная копия его отца.
Гавриил зажмурился так, словно ему сделали больно, и Бессмертный с удивлением заметил, как принц побледнел, как закусил губу и сжал кулаки, и мучительно пытается не разреветься, или не разразиться бранью – с его генетикой это было бы не удивительно, и Кащей с интересом ждал развития событий. Однако принц только выдохнул и взглянул на него умоляющими, потерянными глазами, перед которыми Бессмертный оказался абсолютно беззащитен.
- Пожалуйста, - прошептал принц. – Пожалуйста, спаси меня. Спаси меня… от него. Он хочет… он делает такие вещи… однажды…
Гавриил все-таки разрыдался, уткнувшись носом в широкую грудь обескураженного Кащея, и тот замер, не в состоянии решить, что же ему теперь делать. Принц говорил и говорил, и с каждым его словом и всхлипом Бессмертный чувствовал, как ярость закипает в нем и поднимается все выше. На последних словах затихающего Гавриила она уже жгла глаза, и Кащей едва удерживался, чтобы не отправиться в королевство сейчас же.
- Я убью его, - пообещал он тихонько всхлипывающему на его груди принцу. – Я убью его.
Гавриил обнимал его за плечи, спрятав лицо на твердой груди, и мягко улыбался тьме, ликующей у его ног.
С рассветом Гавриил покинул цитадель Бессмертного, пообещав вернуться, как только сможет. За это время Кащей должен был связаться со всеми знакомыми демиургами и выяснить, кто, в случае чего, встанет на его сторону, кто будет готов помочь ему, а кто хотя бы просто промолчит. Ветер, как всегда, помог ему подняться, аккуратно поддерживая под ступни. Михаил, дежуривший у врат, тепло поприветствовал брата и сообщил ему, где можно найти отца. Гавриил рысцой припустил в королевские покои, чтобы обнаружить Яхве лежащим на просторной кровати с какой-то книгой. С трудом оторвавшись от интересовавшего его чтива, отец поднял на сына взгляд, который тут же потяжелел, наполнившись чувством, которому Гавриил теперь знал название, и с которым, без сомнения, теперь мог справиться. Все это рассказала ему ярость Кащея, все это рассказал ему тот его взгляд, когда Гавриил заговорил о Дажьбоге. Все это теперь было яснее ясного, и принц чувствовал небывалый эмоциональный подъем, ощущая себя в полной безопасности и совершенным хозяином положения.
- Я был у Бессмертного, - сообщил принц, укладываясь рядом с отцом и устраивая голову на его плече. – Он сказал, что убьет тебя.
- Поздравляю, если именно этого ты и добивался, - ответил Яхве, рассеянно накручивая на палец прядь волос принца.
- Он жалеет меня, считает меня твоей очередной жертвой, а потому сделает для меня все, что я скажу. К тому же, я, наконец, выяснил, почему ты так на меня смотришь. Для него моя внешность, похоже, имеет куда большее значение. Для него я святыня, он приучен подчиняться мне без промедления. Это лучшее, на что мы могли рассчитывать. Думаю, через несколько дней он сведет меня со своими друзьями, которые уже будут им настроены так, как мне нужно.
- Молодец, - Яхве улыбнулся, повернувшись к принцу, но не говоря и не делая ничего более, от чего Гавриил почувствовал себя уязвленным.
- Ты ни о чем не спросишь? Не дашь мне никаких указаний?
- Сейчас ты действуешь сам, и я хочу посмотреть, что из этого выйдет. И что же за историю ты ему рассказал? Я что же, бью тебя, морю голодом, пытаю?
- Нет, - Гавриил приподнялся на локте, от чего его волосы тяжелым черным водопадом опустились на обнаженную грудь Яхве. – Но будешь. Потому что ты хочешь меня, но не вложил в меня ни подчинения, ни взаимного чувства. Ты держал меня здесь, чтобы я не видел ничего, кроме братьев и солдат. Чтобы я не знал, как это называется, плохо это или хорошо, и не смог воспротивиться тебе, когда ты наберешься смелости перейти к более решительным действиям. Я наслаждался твоим вниманием, я думал, что ты любишь меня, но ты никогда меня не видел, никогда меня не замечал. Может быть, только в глубоком детстве… Когда я еще мог без стеснения сидеть у тебя на коленях и засыпать рядом с тобой.
- Как ты смеешь говорить мне такое? – Яхве хотел встать, но не смог, удерживаемый тонкой ладонью принца, с неожиданной силой вдавившейся в его живот. – Я не только твой отец, но еще и твой король, твой повелитель, твой хозяин, в конце концов!
- Нет, - Гавриил мягко покачал головой и наклонился так, что кончик его носа коснулся лба Яхве. – Я не зависим от тебя, напротив. А значит, это я твой отец, и я буду твоим королем.
Тугие черные волосы скрыли их лица, но слышно было, как Яхве глухо застонал, вцепившись в шелковые простыни побелевшими пальцами. Гавриил не издал ни звука. Тьма торжествовала, переливаясь различными оттенками синевы космоса, перемещаясь по комнате, подсказывая и направляя. Когда принц вышел, на лице его не отразилось ни тени перемены. Напротив, лицо его все еще оставалось по-детски округлым, глаза – все такими же ярко-синими, а плечи – такими же хрупкими. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить тень, залегшую в глубине его глаз, а под идеально сидящей одеждой, на плечах, темные полукружия от ногтей. Гавриил шел, улыбаясь встречным солдатам так же открыто и весело, как раньше, но при встрече с Михаилом губы его внезапно дрогнули, и он отвел взгляд, опасаясь, что старший брат узнает, какая перемена с ним произошла, что он задумал, и как сильно он подавлен, как уничтожен и разбит. Гавриил боялся, что не сможет сдержать слов, рвущихся с языка, не сможет осуществить свой едва рождающийся замысел. Тьма снова пришла на помощь, скрыв на мгновение Михаила от его глаз, и Гавриил спокойно покинул коридор, поприветствовав место, скрытое тьмой, кивком головы, что нравилось Михаилу больше всего. Скрывшись в своих покоях, принц закрыл дверь и опустился на кровать. Затем закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Когда ветер принес ему известия от Бессмертного, плечи его все еще тряслись.

---

[4]

Возвращаемся к нашим баранам небожителям.

Гавриил проснулся молча. Зажал рот рукой, чтобы не закричать и не издать даже едва слышного стона. Отдышался и сел на кровати. В Небесном Королевстве не существовало темного времени суток, поэтому окна его комнаты были плотно занавешены тяжелыми темно-синими шторами. Встав, принц пригладил волосы рукой, не добившись, однако, ощутимого результата. Поискал глазами что-нибудь попить, обнаружил на комоде полупустую чашу с водой, осушил ее одним глотком и глубоко вздохнул, успокаиваясь окончательно. С тех пор, как они с отцом и старшим братом вернулись с их родной планеты, ему всегда снились кошмары. Оставалось радоваться лишь тому, что он не испытывал необходимости спать каждую ночь, как демиурги, и испытывать сомнительное удовольствие сна ему приходилось лишь раз в неделю. Это все равно было слишком часто, и теперь Гавриил всерьез задумался над тем, чтобы рассказать обо всем отцу. Это не могло продолжаться дольше.
Он плохо помнил, что произошло с ним. Отец говорил, что на них напали, он получил тяжелый удар по голове, и потому ничего не помнит. Но кошмары приходили исправно, и Гавриил сильно подозревал, что отец ему лжет. Он не мог вспомнить ничего из того, что происходило с ним и незадолго до их отправления, а теперь прошло слишком много времени, чтобы пытаться это узнать. Люцифер держался рядом, но говорить с ним об этом значило признать свою слабость, а этого Гавриил допустить не мог. Он и так оказался самым слабым из своих братьев, из-за чего испытывал смущение и стыд перед каждым из них, и всячески старался если не догнать их, то хотя бы не напоминать об этом слишком часто. Усевшись в захламленное кресло и откинувшись на ворох одежды, Гавриил закрыл глаза и попытался вспомнить, что снилось ему сегодня.
Он снова погружался под воду, это помнилось особенно четко. Кто-то ждал его там, под водой, кто-то, кому он должен был помочь. Его друг. Гавриил опускался все глубже и глубже, открывалась какая-то дверь, он успевал порадоваться встрече, прежде чем начиналось невообразимое, кошмарное, липкое и страшное. Прежде чем все, что ему удавалось увидеть – это полные страдания и ужаса глаза, вырванные затем из глазниц. И чвакающие удары обо что-то, и кровь повсюду, тошнотворный запах, его собственный крик, разрывающий горло и чувство потери чего-то важного. Словно суть его вытряхнули из хрупкой материи. Затем он вспоминал высокого мужчину с твердым взглядом и плотно сжатыми губами. Вспоминал этот несгибаемый взгляд, направленный прямо на себя, и внутренне сжимался, боясь всего на свете. И дикий, ни с чем не сравнимый крик этого удивительно сильного существа, от которого он и просыпался каждый раз, затыкая свой собственный рот, потому что от этого крика ему становилось больно почти физически. Понять, к чему относились эти кошмары, и как они могли быть связаны с его прошлым, Гавриил не мог. Не мог сделать этого один, потому что на родину он возвращался с отцом и Люцифером. Отец в последнее время отдалился от него, и старался не оставаться с ним наедине, а Люцифер слишком явно изображал участие, отчего говорить с ним совершенно не хотелось. Принц вырос, и внезапно понял, что остался совершенно один. Тяжело вздохнув, он распахнул шторы и открыл окно, впуская в комнату свежий воздух. Ветер перевернул все вверх дном, и Гавриил против воли рассмеялся. Он успел заметить, как два или три невидимых солдата облетели его покои по кругу, удостоверились, что с ним все хорошо, и вылетели в открытое окно.
Небесное Королевство продолжало расти. Состоявшее изначально из одного Яхве, теперь оно представляло собой плавучий город, с тенистыми парками и сетью прудов, принадлежавших Рафаилу и способных излечить любые раны. Само их существование напоминало о предстоящей войне, но Гавриил старался не акцентировать на них внимание. Пока они плескались без дела, он любил присесть у одного из них и опустить ноги на плотную, не пропускающую внутрь себя поверхность. Почти сразу после возвращения, состоявшегося около тысячи лет назад, Яхве создал невидимых. Он соткал их буквально из воздуха, добавив лишь по горстке земли, чтобы они могли по желанию овеществиться, и послал изучать твердь, не желая допускать своих сыновей до нее. Первоначального отряда оказалось слишком мало, чтобы покрыть все расстояние и внимательно следить за каждым из демиургов, и Яхве сотворил еще. Теперь невидимых было около трех тысяч, но и этого оказалось недостаточно, и король занимался пополнением их рядов. Помимо невидимых существовали еще и обычные солдаты, так называемые регулярные войска. Многие из них росли вместе с детьми Яхве, и теперь с удовольствием тренировались под командованием возмужавшего Михаила. Другие творились по макету невидимых, только с большим процентом земли, что позволяло им удерживать видимый и плотный облик постоянно. Их количество постепенно росло, и достигало теперь десятков тысяч. Для них были выстроены отдельные жилые дома, похожие на дома ирийцев, со всеми удобствами и большими окнами. Гавриил любил наведываться к ним, а солдаты любили, когда он это делал. Несмотря на то, что он не имел и не хотел иметь к армии никакого отношения, между ними установились приятельские отношения, не переходящие, однако, за грань почтительного обожания со стороны солдат и веселой заинтересованности со стороны принца. Михаил же с возрастом изменился совершенно, и вовсю готовился к предстоящей войне с демиургами. Стоило Гавриилу заговорить с ним об этом, как у старшего брата загорались глаза, и его уже нельзя было остановить. Он раскладывал перед братом карты тверди, начертанные невидимыми, и с жаром рассказывал о том, как именно планирует захватить ту или иную область, и что подарит ему. С каждым днем количество предполагаемых подарков все увеличивалось, как и пыл старшего брата, огорчавший Гавриила. Демиурги казались ему безобидными созданиями, и он не видел причин для того, чтобы избавляться от них. Яхве был в этом вопросе совершенно категоричен, что только укрепляло решимость Гавриила сойти на твердь как можно скорее.
Он с успехом миновал переходный возраст, но еще не вырос окончательно, и это было заметно во всем. В непропорционально больших и наивных глазах, в мальчишеской еще улыбке, в особенной подростковой угловатости и даже неуклюжести. Гавриил обладал уникальным даром падать на ровном месте и сносить с полок даже то, что было к ним прибито. Поэтому рядом с ним постоянно находились невидимые, готовые поддержать особу королевской крови, когда та будет в очередной раз падать с лестницы, или спасти особенно ценные легко бьющиеся вещи из коллекции его отца. С каждым днем принц менялся все больше, что незамедлительно фиксировалось зеркалом, и взгляд отца становился все темнее. Это продолжалось до тех пор, пока Гавриил не проснулся с глухим стоном после очередного кошмара, разметав простыни, сбросив с себя одеяла и разбросав подушки, и не встретился взглядом с почти черными от неизвестного чувства глазами отца. Яхве вылетел из его спальни со стремительностью, которой позавидовал бы самый быстрый из невидимых, и Гавриил не видел его почти год, за который волосы его отросли до поясницы, глаза приобрели ни с чем не сравнимый морской оттенок, а на носу появилась едва заметная горбинка, придававшая его лицу едва уловимое сходство с отцом. Теперь отец позволял ему приходить, но никак не комментировал произошедшее. Казалось, он забыл об этом, но Гавриил знал, что отец никогда ничего не забывает, и про себя решил, что непременно узнает, чем так его рассердил. А пока все шло своим чередом, Яхве творил, братья занимались своими делами, и лишь он один оказался предоставленным самому себе.
Пользуясь неожиданно появившейся свободой, Гавриил прогуливался по королевству, исследуя самые отдаленные его уголки и помогая каждому, кто в этом нуждался. Рафаилу он помогал ухаживать за озерами, Самаилу – следить за иллюзией, скрывающей королевство от взгляда демиургов (изредка Гавриил замечал, что трава под ногами просвечивает, и видны селения ирийцев или восточных демиургов, о чем сразу же сообщал брату, и тот быстро исправлял ситуацию), Уриилу он помогал закалять сталь, держа будущие мечи на вытянутых руках и жмурясь от страха. Только двум его братьям помощь, кажется, не была нужна. Михаил и так прекрасно справлялся с подготовкой войск, а Люцифер ничем особенным вообще не занимался, предпочитая наслаждаться жизнью или пропадать в покоях отца, помогая ему в неизвестных Гавриилу делах. Так случилось, что именно в этот день помощь не требовалась никому. Это Гавриил понял, едва выглянув из окна. Ничто нигде не просвечивало, Рафаил сладко потягивался в гамаке, попивая ягодный морс на пару с Уриилом, Михаил как всегда носился по плацу, Люцифера и Яхве не было видно. Легко взобравшись на подоконник, принц грациозно шагнул из окна, и невидимые руки подхватили его под ступни, плавно опуская на землю с немыслимой высоты в сотню этажей, заполненных тысячами комнат, в которых принц никогда не был.
- Ты всегда помогаешь мне, когда нужно, - заметил Гавриил офицеру, осуществлявшему его спуск. – Но я не видел тебя несколько дней. Где ты был?
- Выполнял задание вашего отца, - коротко ответил офицер, недовольный тем, что принц с его уникальными глазами, способными увидеть абсолютно все и на любом расстоянии, видит его таким, какой он есть.
- Далеко? – Гавриил улыбнулся, подавая невидимому руку, и тот нехотя принял ее, уложив на сгиб своего локтя. – Ты слишком часто выглядишь недовольным, когда я гуляю с тобой. Почему?
- Прогуливаться с вами, когда вы позволяете мне принять вашу руку – великая честь для меня, - искренне признался офицер. – Но я не могу делать это вечно, у меня много дел, и я надеюсь на вашу снисходительность в этом вопросе.
- Тебе снова нужно куда-то лететь? – Гавриил расстроено взглянул на красивое лицо офицера, принявшего для удобства плотность.
Офицер кивнул, и на некоторое время между ними воцарилось молчание, необременительное, тем не менее, ни для кого из них. Они шли по вымощенной булыжником дороге, уводящей к озерам, над их головами мягко перешептывались листья деревьев, и каждый из них наслаждался каждой минутой прогулки. Гавриил снова взглянул на офицера и остановился, поймав его задумчивый взгляд.
- Вы по-прежнему не хотите знать моего имени, - несколько грустно заметил невидимый. – Я чем-то не угодил вам?
Гавриил прижал ладонь к губам и густо покраснел. Все это время ему было так хорошо, что как-то не приходило в голову узнать, как зовут его спутника, приходящего без приказа и зова в любую минуту, словно он чувствовал, что нужен ему, так что необходимости в том, чтобы позвать его, никогда не возникало. Он хотел сказать это все, хотел как-то оправдать свою грубость, но вместо этого стушевался и просто помотал головой, отрицая волновавшее офицера предположение. Еще несколько минут он потратил на то, чтобы восстановить дар речи и не сказать при этом глупость. Офицер терпеливо ждал, не отпуская его руки, и было в его прикосновении что-то такое, что делало любую попытку ответить совершенно невозможной.
- Меня зовут Мефодаил, - пришел на помощь офицер, и Гавриил неожиданно для самого себя прыснул.
- Мефодаил? – уточнил он, трясясь от зарождающегося смеха. – Мефодаил? Серьезно?
И рассмеялся уже по-настоящему, уткнувшись лбом в крепкое плечо офицера и трясясь всем телом. Утерев выступившие от смеха слезы, Гавриил внезапно осознал, что это должно было выглядеть очень грубо, но в глазах офицера он увидел отражение собственного смеха, и уголки его строгих губ тоже оказались тронуты улыбкой, и принц не стал извиняться за свой смех, предположив, что этим только спугнет возникшее между ними настроение.
- Могу я звать тебя Меф? – уточнил принц на всякий случай. – Я не выговорю без смеха, честное слово.
- Вы можете называть меня, как вам угодно, - офицер склонился в вежливом поклоне. – Лишь бы называли.
Гавриил снова покраснел по непонятной для себя причине, но его спас Михаил, явившийся для того, чтобы отправить Мефодаила на твердь с очень секретной миссией. Проводив офицера внимательным взглядом, старший брат сложил руки на груди и уставился на младшего брата строгими стальными глазами.
- Прохлаждаешься, - заметил он с улыбкой, изменившей его лицо до неузнаваемости. – Ладно бы бездельничал один, но ты расхолаживаешь ценные кадры, а это очень и очень плохо.
- Значит, он ценный? – Гавриил пошел рядом с братом, уводившим его прочь от озер, к цитадели, где уже слышался голос Яхве, искавшего его.
- Очень. Меф хороший парень, - Михаил не глядел на брата, ступая уверенно и быстро. – Из него выйдет толк. Многие сведения я получил именно от него. Будет обидно, если ты приучишь его шататься с тобой целыми днями, и он обленится.
- Не думаю, что кто-то из твоих подчиненных выбрал бы это сомнительное удовольствие. По мне так исследовать твердь куда интереснее.
- Поверь, - Михаил взъерошил и без того всклокоченные волосы брата. – Прогулка с тобой – лучшее, на что может рассчитывать любой из нас.
Михаил ушел, хлопнув брата по плечу и сдержанно кивнув отцу. Гавриил встретился с Яхве взглядом, пытаясь угадать, в каком он настроении. Лицо отца не выражало гнева, но это было обманчивое настроение, Гавриил знал это лучше других. Поэтому он опасливо подошел к нему и взял его за руку, рассчитывая прикосновением выяснить его настрой. Отец, казалось, напрягся, но тут же расслабился, пожимая ладошку сына и улыбаясь ему почти открыто. Однако в его серых глазах все еще читалось то самое выражение, и с каждой минутой оно становилось все более и более явным, и Гавриилу уже хотелось уйти, остаться в одиночестве, пусть даже навсегда запертым в собственной комнате, только не с отцом и не теперь, когда день начинался так хорошо. Яхве вел его по длинным коридорам, не отпуская руки, и Гавриил ловил себя на мысли, что ему совсем не хочется идти за отцом. В конечном пункте их путешествия обнаружился сидящий на столе Люцифер, и Гавриил расслабленно выдохнул. Он не остался с отцом наедине, а значит, ничего не будет. Не будет этого взгляда, не будет странного, хриплого голоса, не будет прикосновений и попытки отца разглядеть в нем кого-то другого, кого в Гаврииле никогда не было и не будет.
- Сегодня для тебя большой день, братец, - заявил Люцифер, спрыгивая со стола и заключая принца в крепкие объятия. – Ты уже сказал ему?
- Еще нет, - Яхве улыбался отстраненно и несколько напряженно. – Хотел, чтобы его обрадовал ты.
- Тебе разрешают спуститься! – воскликнул Люцифер, подбрасывая брата в воздух. – Понял, малыш? Ты можешь пойти вниз!
- Правда? – Гавриил обернулся к отцу, и успел заметить его восхищенный взгляд, но так и не понял, почему он вдруг таким стал. – Я могу спуститься?
- Можешь, малыш. Даже должен. Я хочу, чтобы ты привлек к себе внимание, чтобы они захотели с тобой заговорить. А там уж решай сам, что будешь делать. Если тебе удастся завоевать их доверие, сделать так, чтобы они поверили всему, что ты скажешь, я подарю тебе кое-что.
- А если нет? – Гавриил вдруг испугался.
- Ты сможешь это сделать, малыш, - Яхве неожиданно привлек сына к себе и поцеловал в шею под ухом. – Навыки дипломатии у тебя в крови, и я хочу посмотреть, как ты будешь это делать.
- О, это должно быть очень весело, - Гавриил обнял отца в ответ и улыбнулся.

Самая высокая башня кащеевой цитадели уходила далеко за облака, но даже с этого наблюдательного пункта Небесное Королевство не просматривалось. Бессмертный простаивал на ней целыми днями, обдуваемый всеми ветрами и обливаемый ливнями, но так и не добился ничего, кроме устойчивости к ветру и холоду. Он уже хотел бросить свое занятие, когда облака внезапно приобрели плотность, и он с удивлением прикоснулся к деревянной лестнице, уходящей еще выше и словно приглашавшей его ступить на нее. Бессмертный, конечно, не был дураком, и знал, что лестница вполне может исчезнуть так же, как появилась, так что не стал пользоваться случаем и проверять свое собственное бессмертие. Он продолжал стоять на балконе башни, сложив руки на груди и глядя на лестницу, ожидая чего-то, что должно было произойти, он точно знал, что должно было. И оно произошло. Явилось, ослепив его своей красотой, заставив его сердце биться как сумасшедшее, от чего кровь прилила к бледным щекам, а глаза распахнулись так, что ему стало почти больно от света, залившего, казалось, все вокруг.
- Этого… этого просто не может быть, - прошептал он, вскакивая на поручень балкона и протягивая руки к существу, спускавшемуся к нему. – Этого не может быть, я сошел с ума, этого…
- Успокойся, - строго молвило существо, сдвинув брови так, что красивое, нежное лицо вмиг стало холодным и угрожающим. – Успокойся и дай мне сойти.
Вопреки приказу Бессмертный подхватил существо на руки, и спустился сам, не торопясь отпускать свою добычу, глядя на нее восхищенными глазами, в которых читался одновременно восторг и недоверие, счастье и печаль, преданность и страсть.
- Мой генерал, - хрипло проговорил Кащей, совладав с собой и опуская существо на белую плитку балкона. – Мой генерал, вы пришли за мой, вы услышали… услышали мой зов?
- Бедный ты, бедный, - вздохнул гость, проводя ладонью по кащеевой щеке. – Я не твой генерал. Почему вы всегда видите во мне что-то, чего во мне вовсе и нет?
Бессмертный отступил на шаг, вмиг теряя все очарование, что возникло в нем, когда он почти поверил в свое счастье. И правда, теперь он видел, что его гость намного моложе генерала, что, вследствие этого, его лицо круглее, губы пухлее, плечи уже и вообще весь он намного воздушнее и слабее того, кому он привык доверять, и чьи приказы клялся исполнять безоговорочно.
- Если ты не мой генерал, то кто тогда? – спросил Кащей, медленно извлекая меч из ножен.
- Твой друг, конечно, - гость улыбнулся и накрыл руку Бессмертного, достающую меч, ладонью. – Меня зовут Гавриил. У тебя найдется минутка? Я думаю, нам обоим есть что рассказать друг другу.
Бессмертный с минуту изучал такое знакомое и такое чужое лицо, затем молча убрал меч в ножны и открыл дверь, пропуская Гавриила внутрь башни. Оглянувшись, он заметил, что лестница предсказуемо исчезла, как исчезла для него возможность отступить и не бросаться головой в омут только потому, что потомок его смертельного врага, несомненно, потомок и генерала тоже. Оставалось лишь верить в то, что от последнего он унаследовал больше положительных качеств.

---

[о песнях]

Запилил песню к арту и рад. Текст как нельзя лучше подходит как к самой ситуации, так и к отношениям персонажей. Что я за эмоциональное чмо сегодня? Ведь знаю же, что впоследствии с ними произойдет, от этого и плакать хочется. Поставил песню на повтор. Ссыль на перевод: опачки.

Turning me into the light...

---

[3]

Прослушать или скачать The Cog Is Dead The Depths Below бесплатно на Простоплеер

Прекрасный сад Ирий располагался в самом сердце тверди. Хотя каждый демиург считал, что именно его столица и есть ее сердце, Дажьбог точно знал, что только Ирий может претендовать на это звание. Климат в Ирии был не слишком жарким и не слишком холодным, времена года сменялись с удивительной плавностью, и сочетали в себе все возможные проявления атмосферных явлений тверди, кроме, пожалуй, разрушительных ураганов и песчаных бурь, от которых так часто страдали менее счастливые народности. В начале времен, когда первые из них едва поднялись на ноги, Ирий был небольшим садом, в котором гуляли рука об руку Сварог и его прекрасная жена. Как впоследствии оказалось, так было у всех, но в самом начале жизни никто еще не знал о других садах и других первых парах, от которых впоследствии пошли народности демиургов столь различных меж собой, что сложно было даже представить, что все они должны были быть родней друг другу. Цивилизация Ирия развивалась спокойно и плавно, и каждый ириец отличался нравом твердым, но без лишней жестокости, в отличие от северных народов. Вскормленные теплым солнцем, напоенные живительными водами речки Смородины, ирийцы ставили своей целью созидание, и потому не сразу заметили враждебные настроения своих соседей.

Читать дальше?

Сад Ирий был от природы хорошо защищен от вторжения. Вокруг него росли непроходимые леса, в которых легко было заблудиться и проститься с жизнью, поскольку населяли их подчас создания настолько ужасные, что даже Сварог не рисковал углубляться в чащу. Однако необходимость расширения владений взяла верх, и вскоре Перун, сын Сварога, взял на себя вырубку леса и постройку новых владений, оградив, тем не менее, сад стеной небывалой высоты и столь же небывалой красоты, сотворив ее из чистого белого камня, окутывающего своим сиянием окрестности Ирия даже в самый темный час ночи. Владения ирийцев простерлись далеко за пределы жуткого леса, перешли через Калинов мост и укрепились в горах, за которыми начинались владения демиургов севера, таких же холодных и хмурых, как ветра в их краю. Во главе их стоял Один, но северяне оказались настолько скрытными, что более о них ничего не было известно.
Дома в Ирии отличались простотой и строились из деревьев, срубленных в жутком лесу. Деревья эти потому так полюбились ирийцам, что отличались небывалой прочностью, не разбухали от влаги, не сохли от жары, и не воспламенялись, как прочие древесные породы. Однако они все же оставались деревьями, и в жаркий день от них исходил приятно щекочущий ноздри запах зелени и свежести, несмотря на то, что корни их давно уже были вырваны из земли, дававшей им жизнь. В таких домах ирийцы чувствовали себя умиротворенно и спокойно, уверенные в том, что даже самая жуткая тварь из леса не проникнет в их дом, пока двери из той же древесной породы стерегут их покой. Мужчины Ирия пили только хмель, женщины – только воду. Питались же воины только мясом животных, пойманных в лесу, а их жены – только ягодами и фруктами сада, и было все настолько спокойно и мирно, жили они так счастливо и весело, что ясно было: долго это продолжаться не может.
Все случилось, против ожиданий, средь бела дня. Дажьбог, сын Перуна, которому суждено было взять на себя управление государством, прогуливался вдоль речки Смородины, когда небеса полыхнули огнем, и что-то нестерпимо яркое устремилось к тверди, но так и не достигло ее. Пресветлый долго смотрел на небо, но так и не дождался повторного появления странного объекта, и не стал ничего говорить отцу. Когда же Перун стал слишком стар, чтобы принимать верные решения, и Дажьбог взошел на трон Ирия, случилась вторая странность, которую он теперь был склонен считать началом всех ирийских бед. Пресветлый стоял на Калиновом мосту, когда его внимание привлек странный цвет речной воды. Прежде прозрачная и блестящая на солнце, она теперь была абсолютно черной, и Дажьбог сошел на берег, чтобы выяснить причину этого. Наклонившись, он прикоснулся к коряге, которой в этом месте никогда раньше не было. Пресветлый ребенком часто играл здесь с Велесом, да и в более взрослые свои годы никогда не упускал случая прогуляться вдоль реки, так что знал ее лучше, чем свое собственное отражение, и такой коряги не помнил. Как оказалось, не случайно, потому что коряга дернулась, схватила его за руку и потянула на дно. Широко распахнув глаза от удивления, Дажьбог оттолкнулся ногами от илистого дна Смородины, всплыл, вытаскивая за собой какой-то тяжелый и мягкий предмет, вышел на берег с предметом в руках, уложил его на траву и разорвал на предмете кольчугу. У предмета были длинные черные волосы, в которых уже запуталась речная трава и пара рыбок. Ни у кого из ирийцев таких волос не было, а значит, предмет попал в реку, пытаясь перейти мост. Это было первым знаком к тому, чтобы объявить боевую тревогу, однако Дажьбог почему-то медлил, разглядывая бледное лицо со страдальчески изломанными бровями и бледными тонкими губами. Дело было в том, что предмет не был похож ни на кого из демиургов. Для жителей берегов Нила он был слишком бледен, для островных восточных богов у него были недостаточно раскосые глаза. Распахнув веки на одном из них, Дажьбог убедился в том, что и цвет глаз не подходит ни под одну известную ему национальность: глаза предмета оказались ярко-синими. В реке послышался какой-то всплеск, Пресветлый обернулся на звук и нахмурился. По течению плыл десяток таких же предметов. Различие между ними и тем, что лежал сейчас перед ним, заключалось лишь в одном обстоятельстве: все они были, несомненно, мертвы. Бледные лица с застывшим выражением холодной решимости, иссеченные тела, отрубленные конечности, распахнутые глаза такого же странного оттенка. Дажьбог хотел выловить их, чтобы привести в порядок и похоронить, но вспомнил, что добытый им предмет все еще не приведен в чувство, и, скорее всего, так никогда в него и не придет, если срочно что-нибудь не предпринять. Пресветлый считал себя истинным ирийцем, но никогда не считал себя сыном своего отца. Он искренне любил свою мать русалку, и в этот момент мысленно возблагодарил ее за то, что в свое время она научила его многим полезным вещам. Наклонившись к предмету, Дажьбог зажал ему нос, раскрыл губы и плотно прижался к ним собственным ртом, вдыхая в легкие предмета жизнь так сильно и неотвратимо, что тот почти сразу закашлялся и вцепился в предплечья Пресветлого мертвой хваткой.Дажьбог мягко улыбнулся, помог предмету сесть, затем перекинул его руку через свое плечо и повел его в сад. Оставлять его здесь было бы неразумно, учитывая тот факт, что кто-то, перебивший всех его братьев, оставался где-то поблизости, и, без сомнения, наблюдал за ними.
Если загадочный убийца и наблюдал, то ничем не выказал своего разочарования по поводу того, что предмет остался жив. Дажьбог поселил его в одной из своих пустующих спален, велел кормить три раза в день и поить исключительно хмелем, и, когда тот оправился достаточно, чтобы передвигаться самостоятельно, нарек его Бессмертным, определил в свои пожизненные друзья и посвятил во все секреты сада, что вызвало ярость Перуна, перешедшую в исступленную истерику, так что старика пришлось запереть в отдаленной комнате и забыть, где лежат от нее ключи. Дажьбог считал свои действия правильными, поскольку, кем бы Бессмертный ни был, он стоял на Калиновом мосту до последнего, как ему казалось, вздоха, в то время как кто-то неизвестный, кажется, пытался этот мост пересечь. Это совершенно точно не был ириец, а значит, Бессмертный сотоварищи остановил кого-то другого, за что Пресветлый был ему глубоко благодарен.
Время шло, Бессмертный молчал о своем происхождении, да Дажьбог и не настаивал. В конце концов родилась достаточно правдоподобная легенда о том, кто он такой и откуда взялся, и Кащей (так Дажьбог назвал своего друга за излишнюю худобу и тягу к сокровищам далеко не денежного свойства) заявил, что желает удалиться из дворца, чтобы не подвергать сомнению авторитет Пресветлого, якшавшегося с потомком древнего подземного ужаса.
- Знаешь, Джонни, - сказал Бессмертный однажды, сидя с ним в саду и глядя на звезды. – Я неправильный. Я не хочу пить хмель, мне нужна вода. Я не хочу есть мясо, я хочу яблоко, например. И грушу хочу, и виноград, почему мне нельзя есть виноград, скажи мне? Я хочу есть то, что мне нравится, тогда, когда мне нравится, и знаешь, почему?
- Ну? – Пресветлый перевел взгляд на алую точку на небе и улыбнулся другу.
- Потому что я не один из вас, и ты никогда не сможешь меня таким сделать.
- Если ты не хочешь больше оставаться здесь, я не стану тебя держать, - Дажьбог аккуратно накрыл широкую ладонь Бессмертного своей и слегка пожал. – Но я хотел бы знать, куда ты отправляешься.
- Я выстрою крепость у гор, где кончаются ваши границы. Северяне не вызывают во мне особого доверия, так что я сделаю вид, что собираюсь пойти на тебя войной, и выясню, чего хотят они. Пока я буду стоять там, они не перейдут гор, поверь мне.
- Догадываюсь. Но скажи мне, Бессмертный, перед тем, как покинешь меня, кто ты? Откуда ты взялся? За что тебя… так?
Бессмертный вздохнул и долго не отвечал, так что Дажьбог уже смирился с тем, что вопрос снова останется без ответа, но внезапно послышался хриплый голос его удивительного друга, и Пресветлый весь обратился вслух.
- Ты и так знаешь, кто я и откуда. Я не придумал ничего нового о себе, просто выразил это другими словами. Я действительно потомок ужаса, находящегося в заточении под землей, только это не ваш сказочный Вий, и не старина Горыныч, это нечто большее, и ты догадываешься, о ком я говорю. Подобные мне уже однажды опускались на твердь, тебя тогда еще не было, но Сварог помнит их, и помнит, где захоронил одного из моих родственников. Это было в день, когда этот ваш великий ужас был заточен здесь. Сейчас многие из вас считают это всего лишь легендой, но спроси у Велеса, куда он отлучается раз в год и пропадает на месяц? И спроси, откуда он знает столько сказок о демиургах, которых ты лично ни разу не видел? Он не просто общается с ними, Джонни, он охраняет вход, чтобы ужас не выбрался наружу, потому что никто не может предсказать, что он сделает, когда это произойдет. Я действительно его потомок, но во мне не течет его кровь, увы, иначе я смог бы закончить дело, с которым меня сюда послали. Я не справился с задачей, и теперь потерял связь со своим командиром, так что для своего прошлого я бесполезен, и оно никогда не вернется ко мне. Позволь мне сделать то, что я могу, чтобы отплатить тебе за твою доброту и щедрость, и забудем об этом.
Дажьбог молчал, пораженный словами Бессмертного, и не возражал, когда тот улегся, положив голову ему на колени и молча глядя в темные небеса. Проследив за направлением его взгляда, Дажьбог не увидел ничего интересного, но сделал вывод, что глаза Бессмертного вполне могут видеть то, что ему самому недоступно, и только пожалел об этом. Ведь Бессмертный наверняка высматривал свой дом, о котором, конечно, никогда не расскажет.
Он ушел утром, и Пресветлый не встал его провожать, сделав вид, что крепко спит, и избавив его от необходимости вымучивать прощания и сомневаться в своем выборе. Прошло не более полугода, прежде чем Бессмертный закончил свою крепость, как и обещал, на границе между ирийской и асгардской провинцией. Дажьбог с тех пор ни разу не видел своего друга, но регулярно получал от него сообщения о том, что все хорошо, что распустились тюльпаны и что яблочный пирог в этот раз получился вкуснее, чем в прошлый. Улыбаясь каждому слову, Дажьбог чувствовал, как что-то ворочается в груди, подсказывая, что и это не продлится достаточно долго. В первую же встречу после их долгого расставания Кащей нашел ребенка в кустах, и Пресветлый больше не мог делать вид, что ничего не происходит. По взгляду, с которым Яхве смотрел на его друга, он понял, что именно это существо уничтожило всех остальных, и его уничтожит тоже. Дажьбог скрыл от Бессмертного тот факт, что прекрасно знал, что именно скрылся в атмосфере его любимой тверди, поскольку ирийцы никогда и ни с кем не искали конфликтов. Пока молчал Яхве, молчал и Ирий, однако теперь молчание лопнуло как струна, и Дажьбог излил на Кащея всю информацию, которой обладал. Бессмертный пришел в ярость. Он бушевал, обвиняя Дажьбога во всем, в чем только можно было обвинить, и в конце хлопнул дверью так, что она слетела с петель, и оставил Пресветлого в звенящей тишине. Как можно было скрывать это, говорил Кащей. Как можно было делать вид, что ничего не происходит, кричал он. Сидя в саду под звездами, Дажьбог молча с ним соглашался, но никак не мог сделать этого вслух. Где-то там, быть может, прямо над его головой, проплывает невидимый город небожителей. Насколько он большой теперь? Сколько всего детей у Яхве? Выросли ли они? Как теперь выглядят? Не придут ли они однажды с мечом? Не перейдут ли они через мост? Кто теперь встанет на защиту Ирия? Что знают об этом другие демиурги?
Шли годы, медленно ползли десятилетия. Яхве больше не появлялся на тверди, и среди демиургов прошел слух, что он вообще ушел. Дажьбог получил сообщение о том, что Один собирается явиться к нему в сад, и не один, а с целой армией асгардцев. Поговаривали, что войска Кащея встали на его сторону, и что нельзя уже разобрать, кому из них на самом деле достанется Ирий. Зевс со своей стороны воевал с Ра, и подбирался к Асгарду, который должен был оказаться без защиты в условиях великого похода Одина. Письма от Бессмертного больше не приходили.

---

рабочий дыбр

Писать о детях безумно сложно. Своего детства не помню чуть более, чем полностью, посему представить себе поведение ребенка не могу от слова совсем. Для понимания ситуации, очеловеченный возраст детей.

Люцифер: 15
Михаил: 13
Самаил: 10
Рафаил: 9
Уриил: 10
Гавриил: 5

Приблизительный возраст Яхве на момент детства творений: 23
Приблизительный возраст его отца на тот же момент: 36

Это должно облегчить представление персонажей. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

---

2

Прослушать или скачать BUCK-TICK Snow white бесплатно на Простоплеер

- Ешки-матрешки, я нашел ребенка! – воскликнул Кащей однажды утром, высунув голову из зарослей малины и таращась на Дажьбога глубоко ошарашенными синими глазами.
- Это первый в истории случай, когда ты нашел что-то действительно полезное, - сообщил Дажьбог, не отвлекаясь от чтения. – Что теперь прикажешь с ним делать?
- Понятия не имею, - честно ответил демиург, выпутываясь из зарослей со смеющимся малышом на руках. – Узнаешь?
Дажьбог вздохнул и отложил книгу, чтобы перевести взгляд на своего лучшего врага и самого близкого друга, но взгляд зацепился за ребенка, да так там и остался. Глаза демиурга расширились, пухлые губы приоткрылись, явив миру жемчужные зубы и синий от ежевики язык, и Дажьбог подскочил на месте так, что едва не ударился головой о нижнюю ветку древнего дуба.
- Поставь его немедленно! – зашипел он, не рискуя, однако, подходить к Кащею. – Посмотри на него внимательно, ничего не замечаешь?
- Нет, - Бессмертный повертел чадо и так и этак, но от этого оно еще только сильнее расхохоталось, и даже ухватило демиурга за крючковатый нос, сломанный еще в драке с Перуном.
- Черные волосы, - назидательно произнес Дажьбог. – Синие глаза.
- У многих черные волосы и синие глаза, - язвительно заметил Кащей, являвшийся счастливым обладателем и того, и другого.
- Хочешь сказать, это твой? – в тон ему ответил Дажьбог.
- Нет, - Кащей мотнул головой и взглянул на ребенка с интересом. – Ты чей, маленький?
- Папин, - неожиданно серьезно ответил малыш. – А ты?
- Понятия не имею, - честно ответил Бессмертный, и Дажьбог фыркнул, сложив руки на груди.

Погрузиться в воспоминания и боль.

Диалог зашел в тупик, это было совершенно ясно всем его участникам. Оставалось надеяться лишь на третью сторону, и вспышка молнии, неожиданная для совершенно ясного дня, сообщила о ее прибытии. Дажьбог против воли вздрогнул и инстинктивно шагнул поближе к Кащею, затем метнулся прочь от ребенка, запутался в длинном одеянии и едва не упал. Не успел Бессмертный отпустить колкое замечание по этому поводу, как взору демиургов предстал разъяренный небожитель. Который из – оставалось только догадываться, никто из присутствующих правителей тверди не знал их по именам, и теперь оставалось лишь надеяться, что они не развязали ненароком войну, которую всеми силами старались отсрочить. Прибывший небожитель обладал поистине выдающейся внешностью. На три головы выше присутствующих демиургов, широкоплечий, и все равно стройный, с отдающими сталью серыми глазами, он стоял, скрестив на груди изящные руки, и ветер трепал его черные волосы, чей цвет навевал мысли о черноте чрева Вселенной, потому что такого черного цвета в природе быть просто не могло. Тонкий нос с едва заметной горбинкой, плотно сжатые губы, волевой подбородок, глубоко залегшие тени под глазами, свидетельствовавшие о напряженном ежедневном и еженощном труде – все это четко указывало на личность прибывшего. Дажьбог моментально выпрямился и напустил на себя самый официальный из всех возможных видов.
- Яхве, - Пресветлый демиург слегка поклонился, не прерывая зрительного контакта. – Полагаю, ты явился за этим.
- За своим сыном, - Яхве изогнул бровь в ответ на «это», и по спине Дажьбога пробежал холодок. – Я против любого контакта.
- Уверяю тебя, малиновый куст – лучший из всех контактов, на какие он мог рассчитывать, оказавшись здесь, - неожиданно глухо и почти угрожающе заметил Кащей. – Если ты так дорожишь своим сыном, мог бы повнимательнее за ним наблюдать.
- У меня достаточно других забот, - отрывисто бросил Яхве. – В ваших интересах в них не вмешиваться. Отдай.
Бессмертный колебался с минуту, и терпение небожителя явно подходило к концу, когда Дажьбог мягко коснулся грубой руки друга, и тот, наконец, опустил ребенка на землю. Тот радостно помчался к отцу, взгляд которого тут же потеплел, и принялся скакать вокруг него. Так они и взмыли в небеса яркой солнечной вспышкой: суровый творец и его беспечный ребенок. Сколько их там у него, шесть, кажется? Дажьбог осторожно поднял взгляд, но не увидел ничего, кроме чистого неба, как обычно. Небесное королевство, скорее всего, скрывалось где-то в атмосфере, но никто до сих пор так и не смог его обнаружить.
- Это запретная территория, - Пресветлый покачал головой, глядя на расстроенного Кащея. – Мы не вмешиваемся в их дела, они не вмешиваются в наши.
- И тебя это устраивает? – спросил Бессмертный, усаживаясь за стол и разливая чай по чашкам.
- Нет, - красивое лицо Дажьбога помрачнело. – Но пока это лучшее, что мы можем сделать. Мы понятия не имеем, откуда они взялись, и что собираются делать.

Яхве страдал. Окруженный непосильным для себя количеством собственных творений, он чувствовал, как пульсирует внутри черепной коробки мигрень. Люцифер, вошедший в пору переходного возраста, с удовольствием играл с младшими братьями, однако сие занятие быстро ему надоедало, и он легко выпускал из виду кого-нибудь из них. Михаил, второй по старшинству сын, только приближался к возрасту юношеских прыщей и томных вздохов, но был уже не по-детски серьезен и собран, пропадая в основном на плацу и занимаясь с болванчиками. Ему предстояло стать защитником королевства и возглавить армию Яхве, создание которой откладывалось на неопределенный срок ввиду некоего подобия декретного отпуска. Остальные его сыновья резвились под изредка чутким руководством самого старшего сына. Самаил то и дело наводил на братьев веселые иллюзии, и те терялись в пространстве, что ничуть не облегчало задачу Люцифера углядеть сразу за всеми. Уриил то и дело поджигал что-нибудь, не в силах справиться с собственными уникальными способностями. Рафаил был самым спокойным из всех. Обладая даром исцеления, он значительно упростил задачу всем сразу, и уж за него-то Яхве мог быть совершенно спокоен. Главная его проблема теперь карабкалась по отцовскому бедру, цепляясь пухлыми пальчиками за многочисленные застежки и ремни.
- Ну и что мне с тобой делать? – устало поинтересовался творец, подхватывая малыша под мягкую попку и подсаживая. – Сколько раз я должен повторить тебе, что нельзя спускаться вниз? Представь, что они могли с тобой сделать. Необузданные, жестокие, злые личности.
- Братик не хотел со мной играть, - младший сын надул губки и нахмурился. – Братик злится, потому что думает, что ты меня любишь больше, чем его.
Яхве тяжело вздохнул и запрокинул голову, мысленно вознося молитву далекой звезде, давшей ему жизнь многие тысячи лет назад. Он надеялся, что Люцифер стал достаточно взрослым, чтобы постичь его замысел, однако оказалось, что это не так. Вместе они проделали долгий путь до животворящей звезды, скрываясь от любых жизненных форм, потому что его дражайшие родственники ни за что не упустили бы возможности помешать ему закончить свой самый серьезный проект. Возможно, Люцифер был прав, и Яхве любил своего младшего сына намного больше. Потому ли, что тот уже в столь юном возрасте удивительно походил на своего деда, или потому, что должен был выполнить задачу, куда более важную, чем задачи остальных сыновей – Яхве не знал. Но чувствовал, как замирает сердце, когда сталь его собственных глаз встречалась с глубокой синью глаз ребенка, так напоминавших ему о своем собственном отце. Что-то где-то взорвалось, Люцифер разразился неприличной бранью, Михаил бросился наводить порядок, и Яхве закатил глаза, мысленно сочувствуя каждому существу, так или иначе дошедшему до мысли сотворить себе подобного.
Воспоминаний о детстве почти не осталось. Гавриил лежит на животе, пока ласковые руки Рафаила превращают кровоточащие полосы в рубцы.
- Я не могу убрать их полностью, - с сожалением говорит брат. – Но хотя бы не будет болеть.
- Спасибо, Раф, - глухо откликается Гавриил.
Подумать только. Когда-то давно было время, когда отец был готов уничтожить каждого, кто прикоснулся бы к нему, а теперь…
- Сколько еще я должен повторять? – обманчиво спокойно спрашивает Яхве.
- Папочка, я…
- Не смей называть меня так, - дрожащие пальцы творца прикасаются к бледной щеке сына. – Ты должен называть меня только по имени. Итак, я, помнится, говорил тебе, что ты не должен спускаться, пока я не разрешу. Я разрешал?
- Нет, - Гавриил чувствует, как горлу подкатывает тошнотворный страх. – Нет, Яхве, ты не разрешал.
- Верно, - губы творца растягиваются в улыбке, безумной улыбке, уродующей его красивое лицо. – Ты знаешь, что я должен сделать?
- Ты должен наказать меня, - упавшим голосом говорит Гавриил. – Чтобы я запомнил, что мне нельзя спускаться вниз.
- Хороший мальчик, - Яхве гладит его по щеке. – Повернись.
Гавриил смутно помнит, что он кричал, но никто его не услышал. Тугие, хлесткие удары по спине, по плечам, по бедрам, по всему телу, кроме лица. Яхве никогда не трогает его лицо. Потому что…
- Как же ты на него похож, - шепчет творец, запрокинув голову сына и внимательно глядя ему в глаза. – Как же…
Он целует слезы, бегущие по щекам Гавриила черными речками крови.
На кого? На кого он похож? Гавриил должен вспомнить. Рафаил накрывает его легким шелковым покрывалом и уходит, оставляя брата наедине со своими мыслями. Был кто-то еще? Кто-то, кого Гавриил забыл?
Гавриилу нравилось наблюдать за одним из его старшим братьев. Тем из них, кто носил каштановые волосы и звался Михаилом. Гавриил всегда приходил к нему, когда ему требовалось побыть вдали от опеки отца, щекотаний Люцифера, иллюзий Самаила (далеко не всегда безобидных) и прочих пакостей. Михаил казался собранным, но Гавриил знал, что этот его брат вполне может веселиться.
- Снова прячешься? – Михаил наклонился над братом, сидящим у пруда и озадаченно глядящим в воду.
Гавриил поднял голову, не вполне понимая, где он находится, и открыто улыбнулся брату, отчего и без того пухлые щеки округлились еще больше, а лучистые синие глаза обратились в озорные щелочки. Малыш кивнул, и непослушные черные волосы закрыли смеющееся лицо. Михаил аккуратно перехватил их лентой, приведя шевелюру младшего брата в относительный порядок, и уселся рядом, не касаясь холодной воды.
- А у тебя снова все коленки в синяках, - радостно заметил Гавриил.
- Я считаю, что без падений добиться ничего невозможно, - философски заметил юноша. – Без падений, Гавриил, а не без постоянных вылазок вниз.
- Ладно тебе, - Гавриил выглядел сконфуженным. – Папа и так отругал меня за это, теперь еще и ты будешь?
- Не буду, - Михаил приобнял брата за плечи и прижался щекой к его нагревшимся на солнце волосам. – Чем займемся?
- Я хочу, чтобы ты научил меня драться. Тогда, наверное, папочка не будет так злиться. Если я смогу сам за себя постоять.
Михаил нахмурился, отчего его юное лицо стало почти взрослым, и Гавриил внутренне съежился от его взглядом. Брат молча покачал головой и закрыл глаза, наслаждаясь близостью теплого существа, всегда приносящего ему успокоение.
- Я всегда буду тебя защищать, - неожиданно заявил Михаил. – Когда вырасту, буду защищать вас всех, но тебя в особенности. Тебе совершенно не за чем учиться постоять за себя. Кто в здравом уме захочет сделать тебе больно?
Они сидят вместе до заката, потому что Михаил не хочет возвращаться домой, а Гавриил все еще ощущает на себе гнев отца. И тогда приходит голос, словно шелест листвы, почти не разборчивый, далекий, смутно знакомый. Яхве, - говорит голос. – Яхве, это ты?
Гавриил стоит на балконе, глядя на строящиеся войска. Когда это все началось, почему он не может вспомнить? Тьма клубится у его ног, ластится, но он не отвечает ей. Он не знает, откуда она пришла, и почему выбрала его. Не знает, почему отец стал таким странным, почему ведет себя с ним так… необычно. Дверь надежно заперта, но принц все равно ощущает чье-то присутствие. Так значит, это случилось тогда, у пруда, когда он увидел в отражении… что-то, не похожее на самого себя. Что-то другое. Тогда он и услышал этот голос впервые. Кто-то просил его… о чем? Гавриил кусает нижнюю губу и зажмуривается, пытаясь вспомнить больше. Михаил внизу отдает отрывистые приказы. Кажется, скоро начнется первый официальный спуск на твердь. Без него? Гавриил смотрит на брата с нежностью и любовью. Из всех его братьев только Михаил всегда понимал его и никогда не давал в обиду. Если бы он знал… Если бы Гавриил позволил ему знать, смог бы Михаил спасти его от отца? Главнокомандующий поднимает голову, почувствовав взгляд принца, и улыбается ему широко, открыто, как не улыбается больше никому. Отцу это не понравится. Очень не понравится. Отец, конечно, будет очень зол. Если только…
- Яхве, это ты? – повторил голос, когда Гавриил сидел на коленях отца и играл с разноцветными камешками.
- Нет, - ответил Гавриил вслух, потому что не знал, где находится источник голоса.
Яхве удивленно взглянул на сына, но от комментариев воздержался. В его бокале плескалась янтарная жидкость, дети были предоставлены сами себе, из сада не доносилось криков о помощи, а значит, он мог расслабиться хотя бы немного.
- Яхве, - повторил голос чуть настойчивее. – Яхве, это ты?
- Да нет же! – воскликнул маленький принц, от досады разбросав камешки по полу. – Я не Яхве, я его сын!
- Который? – с интересом уточнил голос.
- Малыш, что ты делаешь? – ласково спросил отец, отставляя бокал в сторону, но Гавриил не обратил на него никакого внимания.
- Младший! – обиженно заявил маленький принц голосу. – Младший сын!
- Скажи папе, что его ищет его папа, - мягко попросил голос. – И если твой папа не ответит…
- Папин папа! – воскликнул Гавриил, отчего Яхве разом побледнел и сполз с резного стула.
Никогда еще маленький принц не видел своего отца настолько испуганным. Ладонью он зажал сыну рот, и лицо его приобрело отстраненное выражение, какое бывало иногда, когда он оставался один и размышлял о чем-то. Гавриил послушно молчал, да и голос не подавал больше признаков жизни, но лицо отца мрачнело все больше и больше, и наконец он выкрикнул вслух:
- Да знаю я, чертов старый пердун!
И тут же сконфуженно взглянул на сына, восхищенно глядящего на него большими синими глазами. Гавриил никогда еще не слышал от отца таких слов, только иногда от Люцифера, да и то шепотом и в чулане.
- Малыш, папе нужно ненадолго уйти, - Яхве пригладил непослушные волосы сына и встал, аккуратно поставив ребенка на ноги. – Я вернусь очень скоро, а ты сиди, пожалуйста, тихо, и постарайся ничего не разбить.
- Ты возьмешь меня с собой? – просительно протянул малыш.
- Нет, радость моя.
- Но я хочу посмотреть на папиного папу! Ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожа-алуйста!
На тридцатом «пожалуйста» Яхве со вздохом согласился, подхватил сына на руки и вышел в сад. Оглядев окрестности внимательным взглядом и придя к выводу, что дети вполне способны справиться и без него (Михаил как раз заламывал Люциферу руку, а Самаил спорил с Уриилом относительно крутости иллюзорного огня), он взмыл в небеса прямо с ребенком на руках, отчего тот довольно заверещал. Все вокруг менялось с такой удивительной быстротой, что у маленького принца закружилась голова, и он вцепился в отца, опасаясь упасть. Летели долго, проносясь мимо безжизненных планет и облаков газа, и остановились, наконец, в какой-то скалистой местности. Яхве огляделся, не выпуская сына из рук, и тут голос вернулся опять.
- Яхве, - сказал голос откуда-то из-за спины отца. – Ты заставляешь меня нервничать.
- Папин папа! – Гавриил проворно вырвался из цепких рук отца, соскочил на землю и бросился в удивленные объятия деда.
Яхве нахмурился и отступил. Его отец держал внука на руках с отстраненно-удивленным выражением, быстро сменившимся теплотой, которой сам Яхве не видел на его лице никогда. Настроение творца от этого, ясное дело, нисколько не улучшилось.
- Ты не рассказывал мне о том, что сделал еще сыновей, - укоризненно заявил «папин папа», нежно покачивая чрезмерно активное существо. – Ты вообще много о чем мне не рассказывал.
- У меня были на то причины, - Яхве поморщился так, словно в рот ему попало что-то кислое. – Было бы глупо рассказывать генералу драконьей армии все, что я задумал.
- Вот как, - лицо генерала потемнело, но в этот момент маленький принц схватил его за нос, и момент был испорчен веселым смехом. – Мне кажется, ты зря взял его с собой. Или ты рассчитывал таким образом меня отвлечь? Спи.
Глаза ребенка удивленно расширились, а потом закрылись, и все, что он после этого слышал – лишь успокаивающе монотонный голос деда, говоривший о чем-то, чего ребенок не мог еще понять. Изредка слышались возмущенные крики отца, но тут же спокойный, властный голос деда заставлял его умолкнуть, а большие ладони ни на секунду не прекращали гладить непослушные вихры. Гавриил думал во сне о том, что хотел бы стать таким же красивым, как папин папа, и таким же сильным. Он еще успел проснуться, чтобы взглянуть на деда в последний раз, и дед ответил ему немного грустной улыбкой.
- Ну что ж, малыш, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал он отцу, отступая в тень. – Мне жаль, что все так закончится.
- Да, мне тоже, - бросил Яхве, но по его тону было совершенно ясно, что уж ему-то ни капельки не жаль.
- Увидимся.
- Да, наверное.
Отец оторвался от поверхности незнакомой планеты, и Гавриил снова уснул, на этот раз по собственному почину.
Принц стоит напротив зеркала и внимательно смотрит на свое лицо, не тронутое карающей рукой отца. Вот, почему. Папин папа, точная его копия, повторяющая даже мельчайшие детали, даже едва заметную горбинку на носу, которую Гавриил считал фамильной, даже изгиб губ и бровей, даже форму зубов. Принц не знает, как на это реагировать, но удивлен тем, что вспомнил об этом только теперь, спустя столько времени. Дверь открывается, и в комнату заходит Люцифер.
- Он снова тебя бил? – сумрачно спрашивает он.
- Ты знаешь, что да, - отвечает Гавриил, обхватывая себя за плечи.
- Ну, ну, - Люцифер поспешно шагает к нему и накрывает его руки ладонями. – Не надо, пожалуйста. Я люблю тебя, когда ты улыбаешься, а не когда стоишь вот так. Ну?
Гавриил неуверенно смотрит на брата, но уголки его губ уже весело ползут вверх. Люцифер здесь, а значит, все будет замечательно, потому что его брат знает тысячи способов избавиться от боли и плохих воспоминаний.
- Идем, я покажу тебе кое-что.
Его глаза заговорщицки блестят, и Гавриил со смехом следует за братом, позабыв о своих проблемах до следующего раза.
Его, наверное, можно назвать счастливым ребенком. После разговора со своим отцом Яхве уделяет ему вдвое больше времени, и иногда берет с собой на твердь, не выпуская, впрочем, из рук. Маленький принц счастлив, его вполне устраивает такая веселая и беззаботная жизнь, полная смеха, любви и долгих разговоров с братьями ни о чем и обо всем. Ему интересно только, почему отец иногда бывает таким грустным, почему так часто пьет горькую воду, почему смотрит на ночное небо, словно стараясь разглядеть там что-то.
- Ты скучаешь по своему папе? – спросил Гавриил однажды, сидя у отца на коленях.
- Вряд ли, - Яхве качает головой. – Он не был таким уж хорошим отцом. Я скучаю по дому, малыш. Хочу вернуться. Там мне было намного лучше, чем здесь. Конечно, здесь я могу продолжить свои исследования, но там…
- Там у тебя были друзья, - заканчивает за него Люцифер, явившийся, чтобы узнать, не собирается ли его отец загнать орущих братьев в комнаты. – Любимая работа, неограниченный доступ к материалам и сказки, которые дед тебе рассказывал. Не говори, что ты по нему не скучаешь, - он почему-то указывает на Гавриила, и его губы кривятся в усмешке. – И еще ты назвал нашего будущего большого босса в его честь.
- Папиного папу зовут Михаил? – ахает маленький принц.
- Михаэль, - поправляет Яхве. – Впрочем, не велика разница. Никому из вас не дано постичь значений имен, так что не пытайтесь, пожалуйста, делать собственные выводы.
Отец явно злится, но выходить на открытый конфликт с Люцифером не собирается, поэтому последний придерживает колкий ответ при себе и только глядит на младшего брата в задумчивости и некоей рассеянности.
- Я знаю, как тебе помочь, - внезапно сказал он. – Но для этого нам придется вернуться.
Яхве взглянул на сына с удивлением и даже со страхом.
Гавриил больше не хочет помнить. Тщится пробить возведенную самим собой стену, но после этих слов не хочет помнить больше ничего.
- Что ты хотел мне показать? – спрашивает он у Люцифера, остановившегося перед ним с потемневшим взглядом и растрепанными волосами.
- Хочу показать, что отцу от тебя нужно. Может быть, тогда ты поймешь, как следует себя вести.
Гавриил доверяет брату. Поэтому он широко улыбается и позволяет ему положить руки на предплечья, наклониться, и…
Михаил с недоверием глядит на древко копья.
- Отец! – зовет он, поднимаясь по белым ступеням. – Отец, мое копье снова сломалось!
- Что ты будешь делать, - Яхве запрокидывает голову и тяжело вздыхает. – Кажется, настало время дать тебе другое. Да, ты достаточно подрос для этого. Пойдем, это будет мой тебе подарок.
Он проходит мимо запертой двери, и на мгновение ему кажется, что он слышит за ней какой-то шум. Михаил останавливается, колеблется, но отец скрывается за поворотом, и он спешит за ним, потому что понимает, что это самый важный день в его жизни.
- Не так уж и плохо, - говорит Гавриил, когда шаги Михаила стихают. – Наверное, все дело в тебе.
- Правда? – Люцифер почти краснеет, но вовремя берет себя в руки и прислоняется к стене с самодовольной улыбкой.
Гавриил весело кивает и смеется. Это его ответ на все. Но Люцифер знает, знает лучше других, что этот его смех – горький плач смертельно напуганного ребенка.

---

[1]

Королевство, некогда принадлежавшее дракону, и почитаемое им, как самое любимое из мест отдохновения и размышлений, продолжало существовать и без него. Военный совет взял власть в свои руки, и течение жизни возобновилось. Жители королевства, находящиеся каждый на своем месте, считали неуместным заострять внимание на исчезновении короля. Система функционировала, а значит, не было никаких поводов для беспокойства. На системе, однако, следует остановиться отдельно.
Этот мир, находящийся на большом отдалении от того места, где был заточен король, не был, однако, каким-то провинциальным мирком. Да, его жители не обладали многими технологиями, но в то же время отличались другими достижениями, по большей части сомнительными. Каждый из них был рожден с одной определенной целью, и цель эту ему предстояло найти до определенного возраста. По истечении некоего срока, когда малолетний житель королевства определялся со своим будущим занятием, его самого определяли в специализированное учреждение, где он и обучался всем премудростям выбранной им ниши в обществе, переходя из класса в класс, из колледжа в колледж, и выбрасываясь, наконец, в бурлящий, не терпящий лености и сомнений круговорот придворной жизни. Бесполезных личностей, живущих лишь для того, чтобы наслаждаться самим существованием, в королевстве отродясь не водилось. Строго говоря, жители этого отдаленного мира, не знали наслаждений и весьма строго относились к различного рода увеселениям. Обладая поистине неисчерпаемым сроком жизни, они считали, что каждую ее минуту следует тратить на что-то нужное, и потому так полюбились дракону, который, конечно же, вовсе не был типичным ленивым существом, любящим полежать на солнце. Ему нравилось наблюдать за ними, и нравилось видеть, как слаженно работает запущенный механизм, так отличающийся от других миров и других механизмов.
Института брака в королевстве не существовало. Логичное допущение, учитывая полное отсутствие особ противоположного пола, от которых жители королевства отказались сознательно, отнеся милых дам к ненавидимым ими увеселениям и справедливо посчитав, что с их появлением в мире наступит хаос, и система даст сбой. Проблема деторождения решилась очень просто: новые жители королевства создавались из энергии звезды, дающей миру тепло, однако далеко не каждый мог сотворить себе сына. Требовалось изучить огромные горы литературы по этому вопросу, отработать необходимые техники и достичь определенных успехов в генетике, чтобы получить именно то, что хотелось, а не едва живое существо с перепутанными конечностями. Для этого дела требовалось и немалая доля воображения, ведь следовало сначала во всех подробностях представить себе своего будущего наследника, вплоть до тончайших нитей нервной системы и того, как именно он будет выглядеть, когда вырастет, и какие качества станут развиваться в нем в первую очередь. Надо ли говорить, что необходимой долей воображения обладали далеко не все? Кто-то считал, что это занятие для бесполезных личностей, которые больше ни на что не годятся. Кто-то считал, что на это способны лишь самые великие из них. Но в одном жители королевства сходились единодушно: кем бы создатели ни были, их существование было обосновано и необходимо, а уж как к ним относиться – дело десятое.
Однако нельзя сказать, что жители королевства были такими уж замкнутыми и хмурыми. Для самих себя они вполне умели веселиться, а некоторые из них были даже способны на глубокие чувства, не переходящие, тем не менее, в нечто длительное. Всех своих созданий Смирре наделил необходимостью любить и быть любимыми, однако в случае данного мира это скорее мешало, чем делало счастливыми. Свою нерастраченную, тщательно скрываемую нежность, жители королевства направляли в искусство. Они создавали произведения такого размаха и такой красоты, что соседние миры загодя договаривались попытке захвата, лишь бы только одним глазком посмотреть на творения рук королевских мастеров. Высокие замки с витыми башенками, изумрудные фонтаны, изображающие дракона, изрыгающего огонь, винтовые лестницы, уходящие прямо в облака, величественные здания академий, улочки, вымощенные драгоценными камнями, и, конечно, здание военного совета: строгое, но величественное в своей простоте, уходящее шпилями высоко в небо, так, что казалось, словно они пронзают небеса, и от этого (а от чего же еще?) в королевстве бывает дождь.
В таких вот условиях и явился на свет мальчик, которому суждено было стать великим. Строго говоря, все его предки так или иначе добивались некоторого величия, посему это было у него в крови, и его отец, глядя в темные глаза своего сына, с интересом ожидал момента, когда тот объявит о своем будущем занятии. И страшно разочаровался, когда сын объявил, что не желает иметь ничего общего с грубым трудом, и желает стать дипломатом, чтобы мирно урегулировать возникающие, так или иначе, конфликты. Отец плюнул, долго бушевал, но, в конце концов, смирился с решением сына, решив для себя, что здорово сплоховал с выбранным для него именем. Мальчика звали Михаэль, что значило «подобный богу», или «равный», в зависимости от интонации, с которой это имя произносилось. Юный Михаэль тем временем успешно поступил в академию, с блеском отучился и вступил в тяжелую придворную жизнь. Его искусство сглаживать углы не могло пройти незамеченным, и вскоре высочайшим приказом он был отправлен в соседний мир, намеревающийся напасть на королевство, свергнуть дракона и учинить полнейшую анархию. Изобретательный Смирре в свое время специально создал такой мир, чтобы посмотреть, что будет, если в одном отдельно взятом месте воцарится хаос. Мирок забавлял его до определенного времени, но вскоре стал приносить беспокойство. Его посягательство на царство порядка и спокойствия не могло пройти незамеченным. Дракон вздохнул, пометил что-то в своей толстенной книге, и юный дипломат отправился решать конфликт. Добыв ценные сведения и технологии, Михаэль вернулся на родину, объявив о полной своей капитуляции. Жители соседнего мира не слушали даже сами себя, куда уж ему что-то им втолковать. Смирре нехотя поднялся с трона, отправился проведать враждебное государство, и так разъярился от поведения его жителей, что едва не проделал дыру в мироздании, плюнув на все огнем. Вернувшись и все еще злясь, он сразу же угодил в цепкие руки Михаэля, ухитрившегося успокоить разбушевавшееся божество. Отдохнув и тщательно все взвесив, Смирре мимоходом предложил дипломату вступить в его армию, мотивировав свое решение так долго и витиевато, что Михаэль неожиданно для самого себя согласился. Таким образом сын, вызвавший негодование, в общем-то, вполне спокойного отца, реабилитировался в его глазах, и так хорошо проявил себя в боях, что Смирре, наградив его самой обаятельной из всех своих улыбок, предложил ему занять вакантную должность генерала. И, конечно, мотивировал свое решение так долго и путано, что Михаэль согласился снова, в одночасье переплюнув даже своего славного предка, и полностью оправдав свое имя. Между ним и драконом установились приятельские отношения. Во всяком случае, так считал сам король. Они часто беседовали на отвлеченные темы, вот уж где талант поддерживать безнадежную, казалось бы, беседу пригодился как никогда. Смирре ценил своего генерала за преданность и честность, и радовался, что наконец-то нашелся кто-то, способный оценить его искрометный юмор и глубокую мудрость одновременно. Михаэль провел множество славных битв, сохраняя равновесие во вселенной, и ни разу не уронил себя в глазах своего короля. Смирре как раз подумывал над тем, чтобы дать ему еще какую-нибудь должность или придумать новое звание, когда один из его советников пришел с сообщением, что повстанцы захвачены, и все ждут только его королевское величество. С преступлениями против своей персоны дракон предпочитал разбираться сам, и предупредил генерала, что отправляется в дальнее путешествие, и вернется нескоро, потому что планирует заглянуть в близлежащие миры, а то давно его там не было. Михаэль, скрепя сердце, согласился. Что-то во всем этом ему не нравилось, хотя и не было причин не доверять Габриэлю. Все-таки, они учились в одной академии, и своего поста его духовный брат добился вполне самостоятельно, без какой-либо протекции с его стороны. К тому же, Габриэль был всегда настолько милым и беззащитным существом, что подозревать какие-либо козни с его стороны было бы просто смешно.
Однако первоначальные опасения генерала подтвердились, когда милый и беззащитный Габриэль не вернулся. Долгое время генерал убеждал себя в том, что Смирре оставил его где-то зачем-то. Такое бывало не раз, к тому же, дракон явно питал особую нежность к синеглазому созданию, так что вряд ли дал бы его в обиду. Если только не попал в неприятности сам. Дракон в неприятностях? Сама мысль об этом должна была вызывать смех, однако с каждым закатом чувство тревоги лишь росло, и генерал не находил себе места. Он продолжал выполнять свой долг, и в один прекрасный день плюнул на все и отправился искать своего господина, решив для себя, что давно пора было это сделать. Однако у него не было никаких зацепок, а к военному совету так просто не подобраться. Он мог требовать какие угодно ответы, если бы знал, с кого.
Время шло, и генерал начинал опасаться за свою жизнь. Он, конечно, был в некотором роде бессмертным, дракон наделил его способностью к регенерации, однако это не значило, что способ его уничтожить никогда не будет найден. Любил ли он дракона? Конечно, ведь именно его дыхание заменяло генералу кровь, и заполняло пустоту внутри, пустоту в буквальном смысле, потому как любой воин его армии не ел, не спал, не нуждался в дыхании и воде, и был уникальным созданием, не повторяющимся больше нигде. Мог ли он оставить дракона в беде? Конечно, нет. И, тяжело вздохнув, Михаэль обратился к дающей жизнь звезде, сотворив себе сына, отчаянно желая, чтобы, если не он, так хотя бы его сын закончил начатое и нашел короля, где бы он ни находился. Так на свет появился еще один мальчик, продолживший род славных предков, которому суждено было превзойти своего отца, но превзойти так, чтобы он пожалел о том дне, когда обратился к звезде с молитвой о даровании жизни.
Яхве рос любознательным и сильным ребенком, однако никаких задатков военного не проявлял. Михаэлю этого и не хотелось, он прекрасно помнил о своем собственном выборе и о том, к чему это его привело. Это позволяло надеяться, что его сын найдет свое счастье совершенно неожиданным способом, и не волноваться относительно его выбора. Когда Яхве объявил, что хочет стать ученым, генерал возблагодарил звезду за то, что его желание было услышано. Изучая структуру мироздания, его сын непременно должен был прийти к определенным навыкам и способностям, что позволяло надеяться на скорое возвращение короля. Мальчик рос, его интерес ко всему преодолевал невозможное и весьма беспокоил отца. Он жалел о том, что после поступления сына в академию, больше не может повлиять на него, и хоть сколько-нибудь помочь, однако верил, что способные учителя выполнят эту задачу за него. Годы шли, Михаэль пересекал океаны звезд, но не находил своего короля, а Яхве тем временем рос, и вместе с ним росли его интересы. Генерал не видел, как его сын достиг возраста, необходимого для создания себе подобного. Не видел его проб и ошибок, и не видел его счастливого лица, когда однажды утром, с первым лучом дарящей жизнь звезды, сделал свой первый вдох его внук, которого Яхве нарек «светоносным», предрекая ему такое же великое будущее, на какое рассчитывал сам.
Михаэль вернулся лишь по зову своих братьев, возмущенных деяниями его сына. Вернувшись, генерал едва не лишился дара речи. Его надежда, его прекрасное творение стремилось не просто превзойти своего отца, оно стремилось превзойти короля, подарившего жизнь всему, что их окружало. Яхве воочию убедился в том, что процесс сотворения не так уж и сложен, если понимать, что именно делаешь, и решил, что вполне способен создать свою собственную расу, что не могло не вызвать гнев консервативного общества. Многие из его творений гибли, не приспособленные к окружающей среде, Яхве злился, а его малолетний сын с интересом наблюдал за манипуляциями отца, впитывая все, что тот делает. Военный совет пытался забрать ребенка, но Яхве занял глухую оборону, заявив, что это существо – его собственность, и что с ним делать, решать лишь ему самому. Уж он-то прекрасно знает, каково это, быть частью прогнившей системы, не желающей создавать ничего нового, и такого своему сыну не пожелает. Михаэлю оставалось лишь хвататься за голову и убеждать сына одуматься. Окончательно рассвирепев, Яхве припомнил отцу, что тот вообще в его жизни не участвовал, а посему не смеет ставить ему никаких условий, после чего военный совет приказал Яхве убираться на все четыре стороны, и проводить свои богомерзкие эксперименты где угодно, только не здесь. Продемонстрировав удивительные познания в ненормативной лексике и жестах, Яхве гордо удалился, забрав сына с собой, и генералу оставалось только гадать, какая судьба теперь его ожидает.
Это все, что теперь можно найти в архивах королевства о генерале и его семье. Период обучения Яхве в академии никак не освещен, все его рукописи уничтожены, но его дед, и, соответственно, прадед Светоносного, сиживал, бывало, с бокалом терпкого вина, жмурился на солнце и говорил самому себе, что незримая рука короля дракона, несомненно, правит судьбой их семьи. Иначе как вообще все это можно объяснить? Так он и умер, сидя в кресле с бокалом вина, и никто уже не может ответить на вопрос, что именно должна была объяснить нить судьбы, связывающая семью генерала с драконом.

---

[пролог]

Всем известно, что драконы – ленивые и весьма алчные существа. Однако этот дракон, несомненно, был другим. Он никогда не оставался на одном и том же месте, однако из-за его гигантских размеров мелким особям уединенного королевства это было незаметно. Алчность также никогда не была его пороком. Все, что у него было, он без сожалений отдавал своим подданным, однако из-за его гигантских запасов энергии и других более ценных веществ мелким особям этого казалось недостаточно. Даже если бы дракон захотел, он не смог бы полностью избавиться от своего весьма сомнительного богатства, однако его подданным думалось иначе. Однажды вечером, в час, когда дававшая свет звезда начала медленно опускаться за горизонт, один из советников короля дракона вошел в его покои и остановился на пороге, почтительно склонив голову. Дракон едва заметно шевельнулся в кресле, обитом красным бархатом, отвлекшись от размышлений об устройстве Вселенной и способах ее улучшения.
- Что привело тебя ко мне в столь дивный час? – мягко поинтересовался дракон, сверкнув янтарными глазами. – Ни один из закатов не похож на другой, почему бы тебе не полюбоваться им, пока можешь?
Советник содрогнулся от слов короля. Значит, подумал он, это все-таки правда. Он хочет начать все с начала, без нас. Собрав остатки мужества, советник переступил через порог и склонился в поклоне настолько глубоком, что кончики его длинных волос цвета драконьей крови коснулись пола.
- Мой господин, - сказал он. – Я принес вам прекрасное известие. До вас наверняка доходили слухи о том, что кое-кто из ваших смиренных слуг желает положить конец вашему правлению. Мы обнаружили их и окружили. Я пришел, чтобы пригласить вас лично взглянуть на них и решить их судьбу.
- О, - дракон заметно оживился, и на тонких губах заиграла веселая улыбка. – Это интересное предложение, очень интересное. Созови моих верных хранителей, им это должно быть интересно в не меньшей степени.
- Мой господин, - советник склонился еще ниже, и дракон задумался, сможет ли он распрямиться, или позвоночник все же сломается. – Позвольте предположить.
- Позволяю, - король откинулся на спинку кресла.
- Большое количество сопровождающих не требуется, мы уже разоружили повстанцев, вам ничто не угрожает. К тому же, ваши хранители могут пригодиться здесь. Мы не можем быть полностью уверены в том, что среди них нет предателей. В конце концов, покушений было слишком много, кто-то должен был сообщать им, где вы находитесь, и когда отходите ко сну.
- Светлая голова, - похвалил дракон, поднимаясь. – Я соглашусь с тобой, как соглашался и прежде. Веди меня.
Советник выпрямил спину, и на секунду дракону показалось, что его лицо выражает что-то, похожее на облегчение, но это выражение быстро сменилось обычной для советника отстраненностью, и король не успел окончательно в этом убедиться. Они вышли из замка под покровом ночи. Дракон всегда любил это время суток, во тьме его природный облик не мог никого шокировать. Покинув атмосферу своего королевства, он выпустил советника из рук и волшебным образом преобразился, достигнув размеров большого города, и расправил прекрасные крылья, способные бросить тень на добрую половину его собственных владений. Советник ощутимо дрожал, стоя на драконьем носу, от одной только мысли, что ему целую неделю придется провести в таком положении. И что будет, если король проголодается или путешествие ему наскучит?
Вопреки опасениям советника, король не передумал лететь. Следуя указанному направлению, он преодолел немыслимое расстояние меньше, чем за трое суток по исчислению королевства, и опустился на не знакомую советнику землю в привычном для него виде. Темноволосый сопровождающий легко соскользнул с рук правителя, и его продолжало трясти еще некоторое время, пока вдалеке не показались встревоженные лица его соратников. Оставив короля оглядываться и удовлетворенно урчать от совершенства собственного творения, советник кинулся к друзьям, задрав полы фиолетовой мантии так, что стали видны острые колени и босые ступни, изяществу которых могла позавидовать любая придворная дама.
- Ты привел его? – спросил один из придворных, встряхивая бледного советника за плечи. – Где ты его оставил?
- Он там… осматривается, - ответил тот. – Скоро будет здесь. У вас все готово?
- Вполне. Итак. Твоя задача состоит в том, чтобы заманить его в темницу, но не вздумай пойти впереди него. Ты не сможешь вернуться, и мы ничем не сможем тебе помочь. Мы запечатаем вход, как только он войдет, - придворный коротко хохотнул. – Он даже не сможет понять, сколько времени пройдет. Удивительная аномалия, и вся ирония состоит в том, что он сам ее создал.
- Итак, - послышался голос короля чуть позади собравшихся. – Где ваши повстанцы?
Советник побледнел и вытаращил глаза. Его собеседник едва заметно качнул головой, давая понять, что дракон никак не мог слышать, о чем они говорили. Разве что самый конец последней фразы. Облегченно вздохнув, советник расправил складки на мантии и повернулся к королю с самой обворожительной из своих улыбок. Глаза его, глубокого синего цвета, казались темнее в свете чужого солнца, и дракон едва не впал в транс, как бывало каждый раз, когда их взгляды пересекались. В его королевстве не было женщин, дракон считал их вспыльчивыми и ветреными созданиями, и не допускал в атмосферу своей любимой планеты, представлявшей собой его твердыню, где он мог предаться размышлениям и отдыху. Все, кто населял этот мир, считались его придворными, и каждый выполнял свою особую задачу. Дракон не испытывал нужды во вздохах и томных взглядах, и потому жители его королевства вынуждены были забыть о подобной нужде так же, как их король. Однако у них были подобные замечательные особи с огромными глазами и узкими запястьями. Дракон встряхнулся, не заметив, как отступили на несколько шагов остальные придворные, имен которых он не знал, или сложил на полки своего разума так далеко, что для того, чтобы их достать, пришлось бы потратить вечность.
- Прошу за мной, мой господин, - сказал советник, отводя взгляд и отчаянно боясь. – Это не далеко, уверяю вас. Нам нужно лишь преодолеть это озеро.
Проследив взглядом за тонким пальцем, указывавшим на почти черную воду, дракон незамедлительно двинулся в путь. Советник шел сзади, король слышал, как шуршит его мантия, соприкасаясь с травой. Король остановился лишь на середине озера, повел плечом, медленно обернулся, перехватывая полный ужаса взгляд своего спутника.
- Что это, Габриэль? – спросил дракон, указывая на собственные ноги, медленно опускающиеся под воду.
- Вход, я полагаю, - ответил советник, улыбаясь мягко и открыто, что совершенно не вязалось с выражением страха на его лице. – Повстанцы там, мои друзья заперли их, чтобы они не сбежали до вашего прихода.
- Ты пойдешь со мной? – спросил король, протягивая советнику руку.
- Нет, мой господин, - по бледному лицу прошла судорога, тонкие черты исказились. – Я подожду вас здесь.
Дракон почувствовал беду и начал менять облик. Поистине ужасное зрелище открылось для глаз Габриэля. Величественное, огромное создание билось, не в силах выбраться из засасывающей Бездны мрака.
- Габриэль! – взвыл дракон, молотя крыльями по воде.
- Мой господин, - советник глубоко поклонился.
- Габриэль! – король уже не мог поднять крыльев, над водой возвышалась лишь его огромная голова, янтарные глаза пылали яростью и почти детской обидой.
- Все будет хорошо, мой господин. Вы не должны бояться, - советник приблизился и провел рукой по твердой как скала коже дракона. – Это место у всех вызывает ужас, я уверен, повстанцы уже потеряли разум, ожидая вас так долго в таком ужасном месте. Именно поэтому я остаюсь здесь. Я недостаточно смел для того, чтобы пойти с вами. Но вы, мой господин, вы смелы и сильны, вы сможете войти в это место и выйти из него, не превратившись в дрожащего безумца.
Дракон совершенно успокоился и осторожно повел головой, словно желал уткнуться носом в ласкающую руку. Советник мягко улыбнулся и ободряюще кивнул, развеивая сомнения своего короля и провожая взглядом уходившую под воду голову.
- Когда он сообразит, что к чему, нас здесь уже не будет, - сказал один из придворных, приближаясь к советнику и кладя руку ему на плечо.
- Нет, - ответил советник неожиданно для самого себя. – Я, пожалуй, останусь здесь. Это место нужно закрыть, нужно закрыть ото всех. Сообщите жителям этого мира о том, что сокрыто здесь. Запретите им появляться вблизи этого места. Он не может понять, где он, но может почуять чье-то присутствие. Мне всегда удавалось… обводить его вокруг пальца, удастся и в этот раз.
Придворные удалились, пожав плечами, оставив советника в одиночестве. Тяжело вздохнув, он начал ритуал запечатывания, который проводил каждый раз, как дракону требовалось что-то хорошенько упрятать. И ему все продолжало казаться, что он слышит голос своего короля, зовущий его по имени.
- Прости меня, Смирре, - сказал советник, закрывая лицо руками. – Я просто не хотел потерять все это. Все, что ты создал, и что совершенно не надо исправлять.
Габриэль так и не вернулся в свое родное королевство. Его остывшее тело нашли на рассвете следующего дня жители этого отдаленного мира, и с почестями захоронили в одной из многочисленных пещер. Кто-то говорил, что он умер от горя, осознав свою ошибку. Кто-то говорил, что его время истекло само собой. А кто-то намекал, что его отравили те, кто задумал все это, чтобы он никому не смог рассказать о том, где спрятан король, и как открыть дверь, которую он закрыл своими собственными руками. Как бы то ни было, советник умер, и тело его не было найдено. Впрочем, и некому было его искать. Пока однажды, в такой же солнечный, но прохладный день, небеса не разверзлись, явив этому миру другого жителя бывшей родины советника. С этого начинается эта летопись, и конца ей нет, ибо Небесное Королевство вечно, да будут благословенны его дни, и дни великого Бога Дракона, чье дыхание подарило Вселенной жизнь.

---

первыйнах!

Итак, господа и дамы, рад приветствовать вас в своем рабочем кабинете. Предупреждаю сразу, дыбра здесь нет и не будет. Только летопись, дизайн персонажей, матчасть и прочие вещи.
Кому это будет интересно? Всякому, кто захочет пролистать летопись заоблачного града и узнать всю подноготную небесных созданий. Скучно не будет.
Будет жарко.

Аминь. Искренне ваш, матюгальник господень.