[внезапное]

АПД. Докрасила. Лучше я уже вряд ли сделаю/сфоткаю, так что выложу этот вариант. Красить я не очень умею (как и в принципе не очень умею), но это лучшее, что у меня есть, ведь до этого не было вообще ничего.

Скетч.

запись создана: 15.02.2021 в 14:49

---

[о гаданиях]

Раскинула я карты на того, кто тут гуляет, а там - ХОБАНА! 10 жезлов, 10 мечей в теневой позиции, и сверху Искусство. Перевести это можно как злое зло злится и разъебет тут все к ебене фене, но вы идеально друг друга дополняете, и злое зло это понимает.

---

[день всех влюблённых или мёртвых]

Ну что ж, сегодня у нас двигался ноут прямо на глазах, подвинувшись ближе к дочке, которой было не видно, выкатился её шарик из-под кроватки, включилась игрушка со звуком... Еду, слава Богу, больше никто не искал, но чёт я прям не знаю.

---

Клубок пятый, в котором Кощей берет заложника, а Макошь встречает поэта.

Тем временем на Лысой Горе потихоньку становилось не протолкнуться. Собрались все, даже те, кого считали давно уже почившими. Так, выполз из своей берлоги старый Вий, явился зверь Скипер, коего не видели со времен первого успения Перуна, то и дело мелькала в толпе рыжая макушка Локи, ведущего под руку подслеповатого Одина. Слышалось приглушенное пение сирен (их Кощей разместил в водоеме вишневого сада) и громкий хохот Сета, который уже принял на грудь, и теперь измывался над Осирисом, поминая так и не найденную Исидой часть его тела. Корпус яг развлекал гостей, выстраивая ступы в сложные фигуры.

На Кощея Бессмертного никто внимания не обращал. Он ходил, ловко лавируя между подвыпившими гостями, и внимательно слушал, о чем те разговаривали, одновременно отмечая для себя, кто явился, а кто предпочел исполнение его просьбы пустопорожним разговорам. Переодеваться к собранию Кощей не стал. Так и ходил по своим владениям босой и в грязных рабочих штанах, с полотенцем, перекинутым через плечо. Послеполуденное солнце приятно пригревало, и он не видел смысла ни в доспехах, ни в костюме, поскольку истинная его форма произвела бы куда большее впечатление на самого искушенного зрителя, а мишура, которой эта форма прикрывалась, значения не имела.

Ближе к обеду явился Михаил, сопроводив свое появление громом и молнией, чем несказанно разозлил Зевса, которого, впрочем, никто не звал, в отличие от короля небес. Кощея Михаил заметил сразу и двинулся к нему, рассекая толпу как ледокол, не обращая внимания ни на проклятия, ни на визг затираемой им нечисти. Кощей приветственно взмахнул рукой и скрылся в саду, куда посторонним вход был строго воспрещен. В молчании прошли пруд с сиренами, которые оживились, увидев статного архангела, но сникли, когда их пение было прервано нетерпеливым жестом и таким угрожающим взглядом, что разом позабылись все песни. Свернули к подножию горы, где стояла белоснежная беседка, на столике которой стоял расписной самовар и дымился свежий яблочный пирог. Там и устроились.

- Рад, что ты почтил нас своим присутствием, светлейший, - сказал Кощей, разливая чай по чашкам. – Пока там шабаш разгуливается, мы с тобой посидим здесь, в тишине и спокойствии. Покумекаем, прикинем, рассудим.

- Красиво поешь, - Михаил пристроил меч на коленях и аккуратно отпил чаю из тонкой фарфоровой чашки. – Да только нечего нам с тобой прикидывать, и не о чем рассуждать. Верни, будь добр, моего брата, и Книгу к нему присовокупи для полноты комплекта, вот и весь разговор.

- Ты пирог кушай, - Бессмертный обаятельно улыбнулся и сам откусил внушительный кусок. – Брата твоего у меня, увы, пока не имеется. Жду уже тысяч двадцать лет, но по неведомым причинам принц изволит задерживаться. Тебе эти причины, случайно, не ведомы?

- Ведомы, отчего же нет, - небесный король славился тем, что с легкостью перенимал манеру собеседника, подстраиваясь под его привычки таким образом, что тому казалось, будто он беседует с самим собой. – Яйцо твое разбил, стыдно ему. Если не у тебя, то где ж он?

- А вот это тебе виднее, - Кощей откинулся на спинку плетеного стула и закинул ногу на ногу. – Ты его сюда отправил, не снабдив провожатыми, ты и отвечать будешь.

Михаил взметнул соболиные брови и открыл рот, чтобы возразить, но Бессмертный неожиданно хлопнул ладонью по столу так, что зазвенели чашки о блюдца, и в саду неожиданно потемнело. Солнце все еще угадывалось через черную дымку, но она становилась все плотнее, пока не заволокла всю беседку. На маленьком участке сада воцарилась полнейшая тьма, и даже звуки не проникали через ее завесу. Кощей, наконец, позволил себе выплеснуть свою ярость. Воссоединение с Книгой было близко, и он решил, что может немного размяться. Тысячелетия целительного садоводства и медитаций под вишнями (краткая прогулка в подлунный мир в расчет не бралась) были забыты в одно мгновение.

Меч Михаила вспыхнул сначала ярким пламенем, но вскоре погас и рассыпался в прах. Бессмертный объял собой всю беседку и небесного короля в придачу, и замешательство последнего приводило его в совершенный восторг. Если бы Михаил испугался, Кощей перестал бы его уважать и убил бы на месте, подкрепившись заодно его душой и укрепив тем самым свои силы. Но архистратиг не зря занимал свой пост: страха он не испытывал. Бессмертный чувствовал любопытство, недоумение, даже раздражение, перерастающее в злость, но страха так и не дождался. Насладившись полученными эмоциями, он материализовался за спиной небесного короля и положил руку ему на плечо. Король вздрогнул. Бессмертный улыбнулся.

- Оставайся-ка ты здесь, - сказал он. – Гостем будешь. Ни в чем отказа не будешь знать. Кроме, конечно, возвращения в королевство. Но только до тех пор, пока Книга не окажется у меня.

- Понимаю, - спокойно ответил Михаил, допивая чай. – Конечно, тебе нужны гарантии. Можно еще кусок пирога?

Конечно же, было можно.

***

В то время как небесный король чаевничал с Кощеем Бессмертным, архангел Самаил поедал весьма посредственную шаверму и запивал ее отвратительной черной жижей, которую автомат почему-то наименовал кофе. Самаил помнил и ценил вкус настоящего кофе, сваренного в джезве и поданного в постель. Напиток, которым он успел уже обжечься, на такой кофе не походил даже с натяжкой. Облизывая пальцы, измазанные шавермочным соусом, Самаил злился на все вокруг. В тех местах, где он привык завтракать, оказывались то парикмахерские, то магазины различной направленности, то просто заколоченные окна и двери. Были, конечно, места, где он привык обедать, и парочка из них точно функционировала, но Самаил никогда в них не завтракал, и не собирался начинать.

Утро принесло ему осознание того, что мир изменился, и изменился не в лучшую сторону, если простому архангелу достаточно свободных взглядов негде было испить божественного кофию и некого ущипнуть походя за мягкое нежное тело. Доев шаверму и допив отвратительную жижу, Самаил избавился от улик, ссыпав их в ближайшее мусорное ведро, облизал пальцы еще раз для верности и танцующим шагом направился к Дворцовой площади. Именно на этом месте, вопреки легенде о пулковском меридиане, находилась точка, из которой можно было перенестись в любое место города, если знать, как это делается. Лабиринт изнаночной стороны Петербурга был начертан еще до того, как появился сам город, лично Самаилом, не раз впоследствии использовавшим эту полезную особенность. Правда, в критический момент мысль о том, что по щелчку пальцев он может оказаться в какой-нибудь безопасной подворотне кокетливо покинула его светлую голову, но об этом Самаил предпочитал не распространяться, утверждая, что не желал избегать смерти подобным образом. «Смерть – тоже приключение», - веско говорил он, опрокидывая стаканчик чистейшего самогону, и с ним соглашались, потому что каждый из его собеседников испытал это утверждение на себе.

Тщательно скрывая раздражение и злость, Самаил шел по тротуару легким пружинистым шагом, раздавая улыбки проходящим мимо девушкам, от которых те неожиданно вспоминали, как краснеть и смущаться. Встречая мужчин, Самаил делал вид, что снимает шляпу, и мужчины вспоминали, как улыбаться, и неосознанно повторяли за ним забавный жест. Он нравился людям, люди нравились ему, и мир потихоньку начинал приобретать яркие осенние краски. Самаил не помнил, кому первому пришло в голову назвать Петербург серым городом. Да, над ним часто можно было видеть тяжелое каменное небо, давящее на сознание как тюремный потолок, но такое случается и в других городах. Возможно, дело было в том, что в Петербурге люди чаще запрокидывали голову и давали себе труд посмотреть вверх? В Москве люди вечно куда-то бежали, и сейчас бегут. Самаил всегда чувствовал себя там неуютно, несмотря на то, что жил на широкую ногу, и Москва распахивала перед ним двери самых развеселых мест. Даже в этих местах было ему скучно и душно, и яркий город давил на него сильнее, чем серое небо Петербурга. Москва представлялась ему продажной девкой, с которой приятно провести ночь, но наутро не хочется видеть ее рядом. Петербург же виделся Самаилу строгим адмиралом. Не старым, но уже и не молодым, с сединой в висках и гордой осанкой. В Москве хотелось пьянствовать и предаваться разврату. В Петербурге хотелось пить горькую и предаваться любви.

На Малой Морской Самаил замедлил свой легкий шаг, а после и вовсе остановился. Тяжелые, ненужные мысли возникли в его голове, и требовалось их обдумать и выбросить, пока они не завладели им полностью. О том, где искать Книгу, архангел понятия не имел. Конечно же, он догадался посетить кофейню, с которой начался его путь, в том же виде, в каком был там в последний раз. Персонал хорошо запомнил его иллюзорную барышню, и словоохотливый официант с радостью поделился последствиями того дня: бабка-уборщица слегла с нервным срывом, а весь персонал был оштрафован за кота и беспорядок. Но о Книге ничего известно не было. Наверное, кто-то забрал. Но, конечно, они непременно выяснят, куда она делась, и позвонят. С легкостью оставив вымышленный телефон улыбчивому парнишке, Самаил покинул кофейню и оказался в весьма затруднительном положении.

Книгу мог взять абсолютно кто угодно, а это значило, что без помощи ему не обойтись. Отбросив кандидатуры богов, которые скорее разорвали бы его на части, чем согласились бы безвозмездно помочь, Самаил со вздохом решил использовать собственного брата, которого недавно и обокрал. Однако для исполнения его замысла требовалось нечто большее, чем посредственная шаверма и старый костюм. Иллюзии его младший брат отличал от реальности с легкостью, а это значило, что весь антураж должен быть выполнен в лучшем виде. Собравшись с мужеством, Самаил придал своему лицу спокойный, полный внутреннего достоинства вид и вошел в «Англетер». Там он предался невинному флирту с девушкой за стойкой регистрации, снял двухуровневый номер с видом на Малую Морскую, относящийся к средне-растратческой категории, оплатил его фантиками от леденцов и отбыл, объявив, что вернется вечером, и потребовав, чтоб к этому времени всё было готово.

Ради исполнения своей мечты Самаил готов был пойти на всё. Легко избегая столкновения со спешащими людьми, он вскочил в троллейбус прежде, чем понял, что хочет прокатиться, чтобы подумать. Думать в одиночестве он не мог. Одиночество, пусть и в толпе, пугало его. Самаил не любил и боялся оставаться один. В транспорте же он чувствовал себя вполне уютно. Устроившись в конце троллейбуса, Самаил плотнее закутался в добытый в метро шарф и стал смотреть на проползающие мимо здания. Мечта его была простой и восхитительной. Ему до одури хотелось снова стать человеком, но на этот раз уже навсегда. Хотелось родиться в какой-нибудь молодой семье. Он мечтал, что мать его будет учительницей, а отец станет водить трамвай, и он сможет бесплатно кататься на этом великолепном транспортном средстве, пристроившись у печки. Мечтал, что в пятилетнем возрасте обзаведется младшим братиком или сестричкой, и что больше детей в семье не будет. Потом он бы вырос, пошел в школу, и был бы отличником, потому что учиться ему было бы интересно и легко. За школой последовал бы институт, за институтом работа… Наверное, он стал бы сценаристом или даже режиссером. Актерское мастерство порядком поднадоело ему за миллиарды лет существования, поэтому играть он больше не хотел. А потом он встретил бы милую девушку, которая стала бы его любить, и был бы ей верным мужем. У них бы родились собственные дети, они прожили бы счастливую жизнь и умерли бы с небольшим интервалом. И после смерти он не узнал бы своих небесных братьев, и они не узнали бы его, и он выбрал бы себе новую семью, и прожил бы новую жизнь… И так до тех пор, пока он не решит, что хватит, и не войдет в золотые ворота райского сада. Самаилу казалось, что такая мечта достойна того, чтобы быть исполненной, и он знал, что Книга может это, поскольку именно ею он воспользовался в прошлый раз, но отпускать брата насовсем Гавриил не хотел, и потому прочитал заклинание не полностью. Как ошибаемся мы, когда думаем, что знаем, как лучше будет нашим близким! Как чудовищно бываем мы неправы, когда калечим их судьбы, считая это великой благодатью! И как эгоистичны мы в своих родственных чувствах, как низко готовы пасть, лишь бы удержать брата, сестру, сына… А от чего удержать? Выходит, что от самой жизни.

- Скажите, девушка, - обратился Самаил к студентке, севшей рядом с ним. – А вы Маяковского любите?

Девушка не ответила. Приглядевшись, Самаил понял, что вопроса его она не слышала, так как предусмотрительно заткнула уши наушниками. Решив, что вопрос все равно был глупым, и нисколько не расстроившись, архангел снова повернулся к окну и проехал еще несколько остановок, прежде чем вышел из троллейбуса, чтобы наведаться в несколько магазинов для составления багажа, без которого люди почему-то другим людям не доверяют.

***

Девушкой, чьи поэтические предпочтения так интересовали Самаила, была Макошь. Присутствие в городе этого архангела удивило и взволновало ее. Вспомнилась краткая интрижка, завязавшаяся между ними, вспыхнувшая и угасшая в одну ночь. Глядя на мужественный, но неуловимо отдающий чем-то детским профиль Самаила, Макошь убеждала себя в том, что не следует входить в одну реку дважды, и вспоминала, как приятно было прикасаться к нити его судьбы, как славно было пропускать ее между пальцев, ощущая ее легкость и мягкость. Когда он повернулся к ней, богиня была готова. Через наушники, в которых, конечно же, не было никакой музыки, она слышала его голос, краем глаза видела его улыбающееся лицо. Он не узнал ее. Конечно, в последнюю их встречу, Макошь выглядела старше, и обстоятельства были иными, но все же, все же… Все же богиня расстроилась, и потому не ответила ему, не повернулась даже, хотя хотелось, поскольку последний роман в ее жизни случался неприлично давно и оставил глубокие шрамы. Вместо этого богиня осталась невозмутимо сидеть на месте. Когда Самаил выскочил из троллейбуса, не обернувшись, пустота соседнего сидения заставила Макошь пересесть.

Она еще раз крепко задумалась о Кощее и о том, что может получить за Книгу. Увидев Самаила, богиня предположила, что Книга вполне могла быть у него. Кто, кроме величайшего иллюзиониста, мог умыкнуть ее с сиятельного бедра так, что и хватились не сразу? Тогда почему она не вышла вслед за Самаилом? Из-за соблюдения приличий? Он ведь даже не узнал ее, о каких приличиях идет речь! Боялась, что он заметит ее, что снова заговорит? Нет, никогда он не обращался второй раз к девушке, не ответившей ему в первый. Промолчала – сама себе дура. Дура, дура, дура! Макошь решительно встала и вышла на следующей остановке. Обратно шла сначала ровным чеканным шагом уверенной в себе женщины, затем рысью опаздывающей на свидание девушки, а после бежала, неприлично высоко подняв подол длинной юбки. От бега лицо ее раскраснелось, беретик упал, и поднимать его она не стала. Коса наполовину расплелась и била ее по спине и плечам. Макошь бежала по нити, которую видела ярче тысяч других нитей, пронизывающих этот город, и заклинала сломавшийся каблук, чтобы он не отвалился, пока она бежит. Нить приводила ее в магазины и магазинчики, вела по переулкам, пока впереди не замаячила знакомая широкая спина. Сердце стучало громко и больно, в глазах начинало темнеть: богиня давно не преследовала никого таким прозаичным способом и очень устала.

- Молодой человек! – крикнула она, задыхаясь. – Молодой человек!

Самаил остановился и обернулся, улыбаясь. Он всегда улыбался, когда к нему обращались. Редкое сентябрьское солнце подсветило его волосы, превратив их в золотые нити. Захотелось зарыться в них носом, вдыхать их запах, и целовать его по-детски припухлое лицо. Богиня остановилась, тяжело дыша, с зажатым в кулачке подолом юбки, концентрируясь на этих эмоциях, чтобы Самаил не заподозрил неладное раньше времени.

- Я не люблю Маяковского, - сказала она, отдышавшись.

Самаил улыбнулся еще шире и подал ей руку, которую она с радостью приняла. Заметив, что богиня прихрамывает из-за отвалившегося каблука, он легко подхватил ее на руки и понес, непринужденно беседуя с ней, спрятавшей лицо на его груди.

- Девушка, - Самаил поставил Макошь на ноги, аккуратно придерживая ее за талию и лукаво улыбаясь. – Мы вот с вами уже несколько кварталов прошли, а я еще не знаю, как вас зовут. Нехорошо.

- Маша, - подумав и смутившись для порядка, ответила богиня.

- Маша, - повторил Самаил самым нежным из возможных своих голосов и убрал прядь с лица Макоши, коснувшись ее щеки тыльной стороной ладони. – Машенька, Машуля… Хотите отобедать? Я вот с утра окромя мерзотнейшей жижи, которую зачем-то выдали за кофе, ничего не ел.

- Хочу, - она закачалась, якобы теряя равновесие, чтобы руки архангела плотнее прижали ее к нему. – Только я не пойду с вами в ресторан.

- Это почему же? – удивился Самаил. – Очень даже пойдете.

- А вот и не пойду! – нарочито упрямо повторила Макошь. – Вы в ресторане непременно напьетесь, и станете ко мне приставать.

- Давайте напьемся вместе, и это перестанет вас смущать.

- Вот уж нет!

- Ну, раз нет…

Самаил отпустил ее и двинулся прочь, но, пройдя от силы шагов пять, внезапно повернул обратно, подхватил ее на руки и понес, хохочущую, к дверям ближайшего ресторана, в котором они прекрасно провели несколько часов, беседуя обо всем и откровенно обманывая друг друга. Она рассказывала ему истории из студенческой жизни, которых никогда не было. Он внимательно слушал, изредка отпуская смешные комментарии. Поглаживая кончиками пальцев тыльную сторону ее ладони, представлялся свободным художником и обещал писать с нее картины. Пили зеленый чай с пирожными, затем перешли на горячее и водку. Макошь отказывалась, Самаил убеждал, и, в конце концов, она согласилась. Под водку разговор пошел веселее. Спустя ничтожные грамм триста, архангел стал читать ей стихи, которых она никогда раньше не слышала. Богиня сидела молча, глядя на него блестящими почти по-настоящему влюбленными глазами.

Из заведения вышли вечером, когда солнце уже покинуло небосвод Петербурга, явив горожанам темную сторону его личности, с ветром и мелким дождем. Самаил снял шарф и повязал его на голову Макоши как косынку, прикрыв ее великолепные волосы от дождя. Несмотря на холодный и мокрый вечер, до «Англетера» шли пешком. Он то и дело подхватывал ее на руки, кружился с нею, слушая ее слабые протесты и переливчатый смех. Она обнимала его за шею, ловко уворачиваясь от поцелуев, на которые он всегда был щедр. У входа в гостиницу Макошь немного повозражала. Самаил целовал ее руки и обещал весь вечер смотреть с ней кино, однако предупреждал, что в фильмах он не разбирается, поэтому может выйти неприятность. Не в силах сопротивляться его обаянию и рукам, богиня все-таки переступила порог сначала «Англетера», а затем и номера, позволив снова взять себя на руки и отнести на постель. Скинув ботинки и обнаружив отсутствие носков, Самаил взобрался на огромную кровать, прижал Макошь к себе и включил телевизор, по которому шла какая-то советская комедия. Он заснул, доверчиво прижавшись к богине, приблизительно на середине фильма. Она хотела разозлиться на него, но не смогла. В конце концов, все было в точности так, как Самаил обещал: он умел подчас удивить женщину.

- Спи, - сказала она, нежно перебирая его светлые волосы. – И не беспокойся ни о чем, Иванушка-дурачок. Кто еще тебе поможет, если не я? Кто еще найдет иголку в стоге сена, если не матушка Макошь?

Нежно поцеловав архангела в мягкую щеку, богиня неслышно выскользнула из номера. Едва за ней закрылась дверь, Самаил сел на постели и запустил пальцы в волосы. Он просидел бы так до самого рассвета, если бы не низко летящий трамвай, который стремительно приближался к окну его номера.

---

[о впечатлении]

Мне очень нравится это фото. Я часто на него смотрю и думаю, сколько же говна должно было произойти в жизни, чтобы этот человек превратился в носферату.

Хотя погодите, разве это не Нандор из "Реальных упырей", которые сериал?.... ОМАГАД ЭТО НАНДОР

---

[так вот кто меня подстрелил]

Автор vk.com/balisangre

---

Клубок четвертый, в котором выясняется некое обстоятельство.

Утро в осеннем лесу редко бывает добрым, в особенности, если вам довелось заснуть на подушке из опавших листьев и кореньев, под которыми угадывалось копошение червей, вымытых из земли дождем. Осенним утром солнце уже не приносит тепла, только режет глаза и окрашивает черно-белый лес в более яркие, обманчиво теплые цвета. В сентябре встречаются пожелтевшие березы и неопределенные побуревшие деревья, но основным цветом все еще остается зеленый. Утренние сентябрьские кусты влажны, колючи и противны до тошноты. Проснувшийся еще до рассвета Баюн обозревал окрестности в поисках чего-нибудь съестного и предавался невеселым размышлениям. Он рассчитывал, что Гавриил придет в себя быстро, как это бывает со всеми его соплеменниками, но время шло, а тело все не шевелилось. Голод сжимал кошачий желудок цепкими пальцами, крутил и мучил. Птицы, почувствовав опасность в его лице, щебетали где-то в глубине леса и ближе не залетали. Раз в полтора часа Баюн тыкал в могучую ангельскую грудь специально заведенной для этого палкой. Грудь мерно вздымалась, сердце продолжало биться, дыхание вырывалось из приоткрытого рта, но никакого движения тело не производило.

Прищурившись на солнце, Баюн принял волевое решение двигаться дальше. Обогнать автобус он уже не мог, поскольку тот наверняка уже был в Петербурге, но кот все еще мог участвовать в гонке. Сесть Самаилу на хвост, выяснить, догадался ли он начать поиски непосредственно в кофейне… «Ну конечно, он догадается», - подумал Баюн раздраженно, в очередной раз тыкая палкой в бесчувственное тело Гавриила. – «Иначе и быть не может. Пока я тут сижу, он обыскивает весь город, и не упускает ничего. Чтоб тебя тьма разобрала, мерзкая курица!». Встав на ноги, Баюн сладко потянулся и широко зевнул. Отряхнувшись и смахнув с брюк пару прилипших червячков, он развел руки в стороны, подставив небу страдающее, несчастное лицо. Выразив таким образом свое отношение к происходящему, он с трудом поднял Гавриила с земли, но дальше дело не пошло, потому что Баюну мешались волосы, которые лезли в нос и мешали дышать, и руки, которые упирались в самые неожиданные места и мешали жить в целом. Крепко выругавшись сквозь зубы, кот опустился на колени и разложил Гавриила на траве так, как планировал впоследствии нести. Перекинув тяжелую, неудобную руку архангела через собственную шею, он устроил его голову на сгибе своего локтя, свободной рукой поднырнул под ангельские колени и медленно поднялся, кряхтя и ругаясь, на чем свет стоит.

- Что ты жрешь-то, что такой тяжелый? – философски просипел Баюн, шатаясь под гнетом гавриильего тела.

Тело, как и следовало ожидать, промолчало. Выкатившись из придорожных кустов, Баюн двинулся в сторону города, героически превозмогая тяжесть, усталость и боль, и надеясь, что усилия его будут вознаграждены, когда он доставит Кощею и Книгу, и Гавриила и что-нибудь еще столь же ценное. Перед внутренним взором кота вставали яркие картины того, каким станет мир после его триумфа. Конечно, не следует ожидать от Бессмертного всего, что он обещал. Да и не нужно Баюну было ни мирового господства, ни тайн мироздания. Не был он и сумасшедшим приспешником изначальной Тьмы, и сильно сомневался, что таковые остались, если вообще когда-нибудь были. Но была, была у Баюна мечта, нежно взращиваемая в глубине его кошачьего естества и никому не показываемая. Ее-то он и хотел исполнить. И одной Книги для ее воплощения явно не хватило бы.

Непостоянное сентябрьское солнце неожиданно дало тепла. Баюн шел, обливаясь потом, медленно переставляя ноги. Ему казалось, что к земле его прижимают сами небеса. Он давно уже не чувствовал рук, дрожащих от напряжения, хвост его безвольно повис и волочился за ним по мокрой проселочной дороге. Пальто, которое и так-то было не самым новым и чистым, замызгалось окончательно, и выглядело теперь так, словно Баюн провел ночь не в кустах, а в окопе. Красивые белые ботинки приобрели пикантный бурый оттенок. Обернувшись, чтобы оценить пройденный путь, кот запрокинул голову и застонал: оказалось, что он не прошел и километра. В этот момент тело на его руках, наконец, зашевелилось и подало первые признаки жизни. Сначала дернулась в судороге правая нога. Затем зашевелились пальцы правой руки, нащупывая точку опоры. Открылся и подозрительно уставился на Баюна синий глаз.

- Очнулся, болезный! – обрадовался Баюн, опуская руки.

Гавриил рухнул на землю, которая приняла его с влажным чваканием. Стоя над небесным созданием, кот чувствовал небывалый прилив сил. Избавившись от ноши, он ощущал, что может свернуть горы, соблазнить русалку, свергнуть правительство какой-нибудь небольшой страны, словом – совершить все те подвиги, какие мечтал совершить всегда.

- Ах ты волчья сыть, травяной мешок! – Гавриил поднялся, было, но тут же зашатался и рухнул обратно в грязь. – Похититель собственности! Растратчик! Декадент!

- Ах, сколько нам открытий чудных, - мурлыкнул Баюн, поддевая подбородок архангела носком замызганного ботинка. – Поаккуратнее на поворотах, парниша, вы в невыгодной ситуации.

- Ты! – Гавриил вцепился в кошачью ногу, но более ничего сделать не смог, вследствие чего разозлился пуще прежнего. – Ты!

- Ну хорошо, - великодушно согласился Баюн. – Перейдем на «ты», коль барышня настаивает. Хорошенькое дельце, между прочим. Я, так сказать, не смыкаю глаз всю ночь, слежу, так сказать, за здоровьицем, а ты, о метеор, пылающий в ночи, ругаешься последними словами вместо того, чтобы спасибочки сказать.

- Что ты несешь, - Гавриилу удалось сесть более-менее прямо, и он взглянул на Баюна, как он надеялся, презрительно. – Какой метеор, какое спасибочки! Книга где? Где Книга, вор презренный?

Баюн вздохнул, заложил руки за голову и, покачиваясь с пятки на носок, рассказал архангелу все, что знал и что пережил, пересыпая свой рассказ выдуманными, но эффектными подробностями. Так, по его словам выходило, что он героически спас Гаврила от смерти в пылающем лесу. Гавриил, конечно, не верил всему, что говорил кот, но общая суть и без того получалась устрашающей. Книги у Баюна не было, а была она у Самаила, которого можно искать бесконечно, поскольку сменить лицо для него проще, чем человеку переодеться. К тому же, пока Баюн расписывал свои заслуги перед отечеством, Гавриил несколько раз пытался встать, но не смог. Хуже того, материализовать крылья тоже не получилось, а это могло значить только одно: он воплотился.

- Скажи-ка, - прервал он Баюна. – Что ты видишь?

Баюн мотнул головой от неожиданности и обиды: он как раз рассказывал, как зализывал несуществующие раны на высокопоставленном теле. Окинув архангела оценивающим взглядом, Баюн несколько раз обошел его, обнюхал и заключил:

- Жалкое зрелище.

- Это я и без тебя знаю. Как я выгляжу?

- Дорогуша, - Баюн расплылся в неприятной ухмылке. – Как всегда – великолепно и соблазнительно. Так бы и съел. Ты знаешь, я могу. Так сложно было удержаться!

- Меня интересует, - уточнил Гавриил, стараясь сохранять спокойствие. – Как выглядит мое тело.

- Ты продолжаешь удивлять меня, о великий. Как обычно, сказал же тебе. Так вот…

Гавриил издал неопределенный звук, долженствующий означать крайнюю степень отчаяния, и вцепился пальцами в слипшийся комок грязи, еще вчера бывший великолепно уложенными волосами. Баюн замолчал, с интересом наблюдая за тем, как менялось выражение ангельского лица, и впервые увидел его по-настоящему. До сего дня ангелы в его сознании выглядели несколько иначе. Самаил в расчет не принимался, поскольку настоящее его лицо, кажется, видел только создатель. У всех остальных небожителей лицо всегда словно бы подсвечивалось изнутри каким-то особенным светом, придавая им то самое благостное выражение, какое виделось иконописцам и называлось человечеством не иначе как ликом. Гавриил же выглядел совершенно обыкновенно, если опустить тот факт, что даже самый ничтожный бездомный человек с какого-нибудь вокзала выглядел бы лучше него. Внутренний свет куда-то исчез. Снизу вверх смотрело на Баюна человеческое лицо, принадлежащее предположительно мужчине лет двадцати восьми. По грязным щекам катились крупные человеческие слезы, а на подбородке начинала пробиваться определенно человеческая щетина.

- Мда-а, - протянул Баюн. – Ну и рожа у тебя, Шарапов! С такой рожей нас ни в одно приличное место не пустят, не говоря уже о местах неприличных. Как ты добился такого поразительного эффекта?

Гавриил не ответил. В голове его проносились мысли, одна страшнее другой. Изгнан, лишен крыльев и сил! Вынужден обретаться в сомнительной компании самого отъявленного бандита! Падая в грозу, он был расстроен, но не сломлен. Знал, что быстро отыщет Книгу, поскольку мог тогда облететь весь мир в считанные минуты, а уж разглядеть талмуд, с которым он практически родился, не представляло вообще никакого труда. Но теперь можно было с уверенностью сказать, что всё пропало. Михаил отказался от него. Легким росчерком пера перечеркнул он тысячелетия совместного быта душа в душу, да еще и пинка отвесил. О том, чтобы вернуться, речи теперь не было. Даже найдя Книгу, Гавриил не собирался унижаться, прыгая перед королем, как цирковая собачка. В человеческом виде в нем неожиданно проснулась злость и обида. Не испытывавший прежде таких эмоций, архангел с удовольствием предался им, купаясь в собственной обездоленности и брошенности, наслаждаясь упоительным чувством свободы и одновременно рыдая от ощущения, подозрительно похожего на возникновение в его груди подобия черной дыры.

- Это что же, - сказал Гавриил хриплым надломленным басом. – Мне с тобой теперь мыкаться? До самой смерти?

- Получается так, - жизнерадостно откликнулся Баюн.

Окинув кота сумасшедшим блуждающим взглядом, Гавриил запрокинул голову и заорал. Вспорхнула где-то в глубине леса потревоженная воплем птица, прошли круги по мутным лужам, замычала в ответ чья-то корова. Чуткий кошачий слух уловил даже звон разбитого окна и последовавшую за этим событием ругань.

- Ори не ори, а до города добираться как-то надо, - веско заметил Баюн, дождавшись, пока в легких изгнанного принца закончится воздух. – Ты теперь голь перекатная, к путешествиям не приспособленная, так что будешь слушать, что я скажу. Заодно, может, научишься чему. Никогда ведь не знаешь, куда тебя нелегкая занесет. Предполагал ты, что окажешься в такой ситуации? Не ори, вижу, что не предполагал. Вставай, сидя на мягком месте каши не сваришь.

Кот протянул Гавриилу руку. Архангел без раздумий принял ее, тяжело поднялся и вцепился в плечи Баюна, чтобы не упасть. Постояв немного и дождавшись, пока головокружение отступит, он отряхнулся и отошел в сторону, не зная, куда деть руки.

- Итак, - Баюн отвел левую руку в сторону и выпустил когти. – Будем голосовать.

Гавриил хотел спросить, что это значит и что ему делать, но постеснялся и сделал вид, что зевнул. Тем временем Баюн вставил пальцы в рот и оглушительно свистнул. От его свиста с места снялись целые стаи птиц, и архангел завистливо вздохнул.

- А теперь что? – спросил нетерпеливо.

-А теперь полетим с комфортом, - ответил Баюн, запрокидывая голову. – Подкинешь, Ягушка? В долгу не останусь.

- Этого не возьму, - донесся сверху приятный женский голос. – Он мне всю ступу запачкает.

- Матушка-Ягушка, возьми, не оставь пропадать, - голос Баюна приобрел медовый оттенок и заблестел всеми возможными оттенками очарования. – Я тебе новую ступу куплю, золотую с изумрудиками, только подкинь до города. Ты же меня знаешь.

- В том-то и дело, что знаю, - вздохнула обладательница красивого голоса. – Ладно, прыгайте, голытьба.

- Ты чего встал? Залезай, пока зовут.

Баюн ткнул Гавриила в бок, но тот никак не отреагировал на вопиющее нарушение всех возможных правил поведения, ибо смотрел на ступу, зависшую над путниками. Из ступы на него смотрели красивые зеленые глаза. Огненно-рыжие волосы яги были собраны в высокий хвост, с ними играл ветер. Женщина перегнулась через край ступы, удерживая ее с помощью помела, приставленного к земле, и внушительные груди ее колыхались, не стесненные ничем, кроме тончайшей шелковой рубашки с кокетливо расстегнутым воротом.

- Он что, - пропела колдунья, опуская тонкую руку и щелкая архангела по носу. – Контуженный у тебя?

- В каком-то смысле, любезная, - мурлыкнул кот, залезая в ступу. – Первый раз подобную красоту видит, онемел от восторга и уподобился соляному столпу.

Яга покраснела и пробормотала что-то неразборчивое, прикрыв ярко напомаженный рот ладонью. Собравшись с силами, Гавриил взобрался в странное средство передвижения и сел, подобрав под себя ноги. Баюн свистнул снова, и колдунья подняла помело. Ступа взметнулась вверх так быстро, что заложило уши.

- Ты куда путь держишь, усатый? – игриво поинтересовалась колдунья, когда высота была набрана, а помело закреплено надлежащим образом. – Да еще с таким багажом.

- А ты, о прекраснейшая?

Полилась журчащим ручьем ведьминская речь, время от времени прерываемая утробным кошачьим мурчанием. Гавриил сидел, обхватив колени руками, и внимательно слушал, изо всех сил стараясь сохранить вид потерянный и задумчивый. Баюн то и дело оборачивался, сверкая подозрительными желтыми глазами, но легкий флирт с ягой вскоре увлек его, и он перестал отвлекаться на спутника, который, к тому же, вел себя так тихо, что о нем вполне можно было забыть. Из слов колдуньи следовало, что по поводу пропажи Книги созван великий совет. Это значило, что в условленное место должны явиться все, начиная с самого завалящего лешего и заканчивая самим Бессмертным. Божественная общественность жаждала подробностей и препирательств, по которым успела уже соскучиться за тысячелетия почти человеческой жизни. Новость эта Баюна чрезвычайно обрадовала, и радость его была Гавриилу вполне понятна. Чем больше нечисти соберется на Лысой Горе, тем меньше нечисти будет заниматься делом.

- Нам бы здесь сойти, - мурлыкнул Баюн, легким пинком пятки возвращая Гавриила к действительности.

- Как, уже? – расстроено проворковала колдунья. – Разве вы на совет не собираетесь?

- Где я и где совет, сладчайшая! Будь столь добра и ласкова, выполни еще одну маленькую просьбочку: о местонахождении моем не сообщай.

Приложившись к красивой ручке яги, Баюн отсалютовал ей, сгреб Гавриила в охапку и покинул ступу, совершив отчаянный шаг в неизвестность. Неизвестность встретила кота твердостью булыжной мостовой и рокотом удаляющейся ступы. Оглядевшись, Баюн удовлетворенно хмыкнул.

- Аккурат на Дворцовой высадила, в самом, так сказать, центре, - сообщил он Гавриилу. – Отсюда проще всего добраться куда угодно в мгновение ока, если знать, как идти. Ты знаешь?

- Нет, - вяло откликнулся архангел, уставший от невозможности всего происходящего с ним.

- А я знаю. Для начала навестим цирюльника, отстрижем твои патлы, все равно их уже не отмоешь.

- Дай мне горячую ванну и пару часов, - прошипел Гарвиил, упираясь. – И я отмою даже твою черную душонку!

- О-хо-хо! – кот удивленно взметнул брови и пошевелил усами. – Кто-то воспрял духом и телом! Так вот знай же, лапа, что парадом здесь командую я. Ты – моя добыча, а добыче позволительно изредка просить есть и сходить в кустики, об остальных «хочу» ты можешь забыть. И не надо, не на-адо угрожать мне расправой, прошу тебя, милый, остановись. Ничего ты не можешь мне сделать, и не сможешь, если будешь плохо себя вести. Я понятно излагаю?

К концу краткой тирады Баюн приобрел устрашающий вид. Ироничная улыбка сменилась хищным оскалом, хвост нервно дергался, усы топорщились. Решив не спорить с неуравновешенным бандитом, Гавриил молча кивнул, сохраняя, впрочем, крайне недовольный вид, чтобы кот не воображал о себе слишком уж много.

- Так вышло, что горячей ванны и пары часов у нас нет, - мгновенно успокоившись и повеселев, сообщил Баюн, подхватывая архангела под руку и окидывая площадь взглядом. – Поэтому мы ограничимся цирюльником, который приведет тебя в относительный порядок. Дальше по обстоятельствам. Ну, марш, марш!

Баюн выбрал, наконец, направление и щелкнул пальцами в точности как давеча на дороге, с той только разницей, что ступа не материализовалась неожиданно над головами путников. Зато материализовалось помещение, отдаленно напоминающее подвал и пахнущее соответственно. Подцепив когтем самый приличный стул (с осклизлой спинкой, замызганный чем-то подозрительно темным и пахучим), он усадил на него Гавриила, наказав сидеть смирно и не дергаться, после чего щелкнул пальцами еще раз и оказался в комнате, заваленной награбленным добром. Здесь он медленно опустился на свободный участок лежащего на полу грязного матраса, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Баюн сильно сомневался в том, что яга сохранит данное слово. Болтливость женщин давно стала легендой, а уж болтливость колдуний – и подавно. Не скажет богу, так разболтает какой-нибудь подружке, и наговорит такого, чего отродясь не случалось. Это, положим, может пойти его репутации на пользу, однако рисковать успехом предприятия ради сомнительной популярности в среде ведуний Баюну не очень-то хотелось. Поэтому, поразмыслив над ситуацией, он не нашел ничего лучше, чем остановиться на самом заброшенном своем складе, где ночевал в последний раз как раз перед революцией. Закусив коготь, Баюн напряженно размышлял. От старого матраса пахло сыростью и плесенью. Из маленького окошка в подвал проникал приглушенный осенний свет, мелькали ноги идущих по своим делам граждан. К уголку окошка прилип ярко-желтый, сорванный ветром и прибитый дождем лист. Тоскливо и холодно было в подвале. И тем отчетливее осознавалось бедственное положение. Был у Баюна и более уютный схрон, с ванной и всеми прочими удобствами. Снедь в этом схроне была свежей и вкусной, здесь же запасы в последний раз пополнялись в достопамятном семнадцатом году и вряд ли были пригодны к употреблению. А есть хотелось. Конечно, сам Баюн мог перекинуться в кота и поохотиться на крыс, в изобилии водящихся в окрестностях, но вот его спутник…

Баюн даже в мыслях своих не решался назвать Гавриила пленником. Какой он пленник, если идет с ним практически добровольно? Архангел коту понравился. Прежде они, вроде бы, никогда не встречались, поэтому эту симпатию можно было назвать приязнью с первого взгляда, несмотря на неординарность и болезненность их встречи. Гавриил покорил кошачье сердце своей покорностью и скромностью. Царственность свою не выпячивал, единственный спор возник из-за волос, и его нельзя было считать серьезной размолвкой. Конечно, Баюн вел себя авторитарно, если не деспотически, но то было мерой превентивной, естественной, так сказать, необходимостью, чтобы покорность и добровольное начало в Гаврииле закрепить. К тому же, Баюн ему все-таки немного сочувствовал. В конце концов, на сложившейся ситуации кот наживется, и наживется значительно, а Гавриил из-за единственной оплошности уподобился Люциферу, который, все-таки, совершил более значительный проступок. В общем, предстоящая охота Баюна немного беспокоила, поскольку необходимо было добыть не только крысу, но еще и что-нибудь более пригодное для высокопоставленного желудка. В то, что архангел очеловечится навсегда, Баюн, конечно же, не верил, ибо о вспыльчивости короля ходили легенды. Решив, что проблемы надо решать по мере их поступления, кот повеселел. Подкрутив усы, он поднялся с вонючего матраса, хлопнул себя по бедрам, закрепляя таким образом результат своих размышлений, и погрузился в шкаф, в котором хранилась запасная одежда. Выбрав самую теплую и хорошо сохранившуюся шинель, он присовокупил к ней белоснежную рубашку, единственные классические брюки и кирзовые сапоги. Удовлетворившись тем, что нашел, кот щелкнул пальцами и вернулся к Гавриилу.

Архангел сидел там, где Баюн его оставил, тщетно пытаясь распутать слипшиеся и свалявшиеся волосы. Лицо его выражало одновременно отчаяние и упорство, и кот в очередной раз проникся симпатией к этому представителю ненавидимой им расы.

- Оставь надежду, всяк сюда входящий! - продекламировал он, напугав Гавриила так, что тот подскочил на месте, вырвав клок волос с корнем. – Ну, зачем же так кардинально? Сейчас мы превратим это недоразумение в модную прическу.

- Ты обещал цирюльника, - напомнил Гавриил, оставляя попытки распутать волосы и складывая руки на груди. – Где?

- Перед тобой! – весело ответил кот, складывая одежду на соседний стул и выпуская когти. – Как желаете стричься, уважаемый? Под горшок? Боб? Каре на ножке?

- Я вообще не желаю стричься, - буркнул Гавриил. – Но, раз уж это необходимо, то постриги, как себя.

Кот мурлыкнул, укрепляясь в своей приязни к небожителю, и заработал когтями, прядь за прядью лишая его главного предмета гордости и зависти. Окончив свою работу, Баюн обошел Гавриила, чтобы полюбоваться результатом, да так и замер с забавно раскрытым ртом и встопорщенными усами.

- Что? Что такое? Что ты натворил? – забеспокоился архангел.

- Ешки-матрешки, - только и смог выговорить Баюн.

Со старого грязного стула на него недоуменно смотрел доверчивыми синими глазами Кощей Бессмертный. Личико, конечно, поприятнее... Нос, опять же, тоньше и несколько короче, аристократичнее, что ли, в то время как в противоположном случае нос можно было считать кощееобразующим предприятием. Однако общие черты угадывались бесспорно. Губы Баюна растянулись в препохабной улыбочке. Действительно, за такую красоту не грех и поторговаться. За это Кощей не только любое его желание выполнит, но и все свое золото отдаст подчистую, потому как - вот оно, его настоящее сокровище. Сидит, глазенками лупает, делает вид, что не соображает ничего. "Что ж, сыграем в эту игру, коли вам так охота", - решил Баюн, извлек легким жестом из недр брючного кармана зеркало и продемонстрировал его Гавриилу.

Окрестности схрона пронзил отчаянный, хриплый с непривычки и усталости, обреченный крик.

---

[я лужица]

Всё, я официально лужа, меня можно вытирать, я все равно сама не встану.

---

[когда нехи голодают]

Сижу, пишу, слышу - дверца печки стучит, как будто ее открыть пытаются. Потом пакеты зашуршали. Ну, думаю, совсем старый кот охренел, щас я эту шерстяную скотину проучу. Встаю и вижу, что оба кота в комнате мирно спят. В этот же самый момент, когда зашевелились волосы на самых интимных частях тела, сначала снова звякает дверца печки, а потом открывается и закрывается дверца холодильника.

Вышла. Пакеты разбросаны по коридору, но дверцы все закрыты плотно. Голодный нех - горе в семье.

АПД.

Слышу звон посуды, будто шарятся по ящикам, открывают-закрывают на кухне все. Нет еды, милый, нет ее.

---

Клубок третий, в котором нити переплетаются.

Известия о том, что назревает большой переполох, застали Кощея Бессмертного в цветнике. Когда блюдечко, по которому беспрерывно каталось наливное яблочко, заговорило, хозяин Черной Башни выдирал очередной сорняк. Сорняк упирался, и от прилагаемых усилий Бессмертный знатно вспотел. В его части леса, несмотря на сентябрь, солнце припекало по-летнему. За время, проведенное в саду, Кощей окончательно избавился от аристократичной бледности, приобретя красивый медный оттенок. По причине жары волосы, которые Бессмертный полагал главным своим достоинством, были коротко острижены и уложены в творческом беспорядке. Остриженные пряди Кощей приладил к шлему, который надеялся никогда не надеть, но все равно полировал каждое утро. Черная Башня должна была быть готова к предстоящей женитьбе. Кощей знал, что Баюн будет тянуть до последнего, и позволял себе отдыхать каждый час по пятнадцать минут. За это время он умудрялся замесить тесто, поставить пирог в печь, вынуть пирог из печи, перекусить, починить стул с шатающейся ножкой и много чего еще. Перемену деятельности Кощей Бессмертный полагал лучшим отдыхом.

За века, проведенные в полном одиночестве, Бессмертный превратил свой участок леса в последний оплот сказочности. Сад Ирий давно мимикрировал под Александровский, и не было в нем больше той красоты, которую Бессмертный помнил и на которую заглядывался. Все говорили ему, что надо идти в ногу с прогрессом и вливаться в человеческое общество, но Кощей не хотел вливаться. Кощей хотел жить в своей башне, возделывать свой сад, питаться его плодами и обучать воинов, которых к нему присылалось с каждым годом все меньше.

По причине малочисленности боги давно пересмотрели свое отношение друг к другу, переженились, наплодили детей и перебрались в человеческие дома, устроились на человеческую работу. Даже кредиты брали, хотя запросто могли наколдовать себе что угодно из обычной деревяшки. При таком отношении самое захудалое воспоминание о богах в умах человеческих вскоре могло быть стерто, что Кощея не устраивало совершенно. Поэтому он всеми правдами и неправдами затаскивал в свою башню подходящих женщин. Пророчество гласило, что его Книга находится у одной из них, но у которой – Кощей не знал. Знал только период, в который нужная ему женщина «по земле ходить будет». Однако время шло, менялся мир, менялись боги, менялись и женщины. Последняя никак не хотела верить, что волшебство существует, любому действию Кощея находя объяснение. Поверить в то, что Книга могла оказаться у подобной барышни, было совершенно невозможно, так что даму пришлось отправить восвояси, даже не прибегая к коррекции сознания. Бессмертному страшно было представить, что ждет его теперь, но ждал и надеялся, потому что новости, приходящие из мира, были печальными.

«Вот и еще один очеловечился», - говорил Кощей самому себе, когда блюдечко возвещало о том, что какой-нибудь захудалый божок женился-таки на человеческой даме и даже отказался от бессмертия по причине великой любви. Чаще всего обещания потом брались назад, королевство смотрело на все эти действия сквозь пальцы. Но сама формулировка Кощея чрезвычайно злила. Дело было в том, что была у Кощея тайна, о которой не должна была знать ни одна живая душа. Поддавшись уговорам Велеса, и он однажды посетил подлунный мир. И он однажды встретил женщину и готов был отказаться от своего бессмертия ради нее. Вот только, как это всегда с ним бывало, женщина вовсе не была Василисой, Книги у нее тем паче не было, а без Книги смертным стать ему было не дано.

Впрочем, этот эпизод не был единственным, ему вообще не везло во всем, в чем только могло не везти, и, выбравшись из ледяной реки на другой стороне, он окончательно возненавидел и человечество, которое совершенно не ценит хорошего отношения, и женщин, которые кого угодно собьют с толку, и заодно своих сородичей, которые уговорили его во все это ввязаться, да потом еще и бомбардировали его “смешными” подколками на предмет местонахождения некоего золота. Однако в этот раз новости из блюдечка поразили Бессмертного настолько, что он отложил тяпку, отпустил сорняк, который тут же радостно воспрял, и выпрямил жалобно хрустнувшую спину.

- Говорят, что Книга потеряна. Или похищена, - голос из блюдечка перешел на драматический шепот, отдающий, впрочем, сарказмом. – Я лично думаю, что догадаться, у кого она теперь, не представляет особого труда. При должной сообразительности, конечно. А мы все знаем, что с этим у пернатых большие трудности. Итак, мы объявляем конкурс! Первый, нашедший Книгу и предоставивший ее нам для удостоверения подлинности, получит ценный приз: одно из яиц достопамятной коллекции Кощея Бессмертного. В яйцо мы, хе-хе, конечно же, вложим еще более ценные вещи, хо-хо…

Кощей ловко подцепил наливное яблочко, вследствие чего блюдечко сначала поперхнулось, а затем и вовсе обиженно замолчало. Немного поразмыслив, Бессмертный убрал яблочко в карман, для надежности похлопал по нему ладонью и задумался, приняв позу врубелевского Демона. Наконец-то это случилось! Не врало пророчество, начало исполняться. Теперь нужно было хорошенько поразмыслить над тем, как провернуть все так, чтобы его истинные мотивы оставались для всего мира туманными до самого конца.

Если блюдце не врало хотя бы в части догадок относительно личности нынешнего обладателя Книги, волшебный талмуд непременно к нему вернется, и беспокоиться не о чем. В таком случае беспокоиться стоит всем остальным, начиная с самого захудалого человечишки и заканчивая королем небес. Это для начала. Ох, как развернется он, как разомнет свои косточки, когда избавится, наконец, и от этой башни, и от этого леса, и от всего этого вертепа, который ему пришлось развести здесь, чтоб никто не догадался о том, что он из себя представляет!

Но что, если блюдце ошибается, и Баюн здесь не при чем? Что, если книга не у него? Тогда ее надо непременно достать. Перед Кощеем стояла нелегкая задача. Ему требовалось решить, стоит ли дожидаться Баюна или настала пора покинуть башню и самому отправиться на поиски. Заодно и надает по шее тому, кто вещает по блюдечному радио, чтоб впредь не обещал никаких яиц. Тем более что все они давным-давно разбились, и осколки их лежали в специальном сундуке. Как и кольца, выкованные Кощеем самолично для младшего принца. С той частью речи блюдца, которая касалась отсутствия сообразительности у небожителей, Бессмертный был согласен целиком и полностью. Это ж надо было додуматься отказаться от кольца с монограммой Кощея (настоящего его имени, которое было указано в Книге, и которое до сих пор боялись произносить), которое сделало бы маленького принца королем всего мироздания! Здесь Бессмертный, конечно, лукавил, но уж Млечный Путь он Гавриилу точно бы подарил. Что ж, теперь, пожалуй, колечко достанется тому, кто догадается принести Книгу ему, а не блюдечному радио.

Кощей поднялся и сладко потянулся. Сорняк был забыт, как и весь остальной цветник. Утерев пот льняным полотенцем, Бессмертный снял сапоги и прошелся босыми ногами по восхитительно теплой и мягкой траве до вишневого сада. Там, в окружении вечно цветущих и плодоносящих вишен, он решил пустить собственный клич по всей земле русской. Пусть Василиса остается Баюну, глупые бабы Кощея интересовали теперь меньше, чем гнилая ягода. У него Книга или нет – тоже не важно. Отберут. Пусть передерутся за нее. А самого сильного, хитрого и смелого он одарит кольцом с монограммой. С единственным, конечно же, условием. Пусть прочтет заметочку, сделанную Кощеем собственноручно на заре мироздания как такового, и вернет ему былую мощь. А там уже и расчетик последует. Удовлетворенный своим решением, Бессмертный позволил себе выделить на отдых целый час, и задремал у небольшого пруда под раскидистой яблоней. Отключив процессы телесные, разумом он уподобился радиоволне и обнял весь мир, оставив каждому, кто в состоянии настроиться на его волну, одно короткое сообщение. Разобравшись с этим, он позволил себе поваляться еще немного, после чего поднялся и направился в башню. Оттуда давно уже доносился соблазнительный запах яблочного пирога.

***

Даждьбог Тарх Перунович, в миру Дмитрий Перунов, тосковал. Он только что развелся с очередной своей человеческой женой, и теперь не представлял себе, что делать дальше. Вся его квартира, ставшая в одночасье холостяцкой, пропахла духом семейного счастья, и сделать с этим ничего было нельзя. Развелся он, конечно же, не потому что разлюбил, и не по причине жениной неверности, а только лишь потому, что не хотел смотреть, как она старится и умирает. Слабосильным он был, жалостливым. А Евгении Петровне, женщине, с которой он провел немало страстных ночей, шел уже сорок пятый год. Она, конечно, прекрасно знала, кто он такой. Когда он объявил ей о том, что они разводятся, Евгения Петровна взглянула на мужа таким нежным, всепонимающим взглядом, что он едва не передумал. Хорошо, что она собралась и ушла сразу же, иначе не смог бы он довести дело до конца. Радио чихнуло, перескочило на другую волну и неожиданно заговорило голосом Кощея Бессмертного.

В то же время, но в другом конце города другой бог предавался разврату с очередной пассией. Отношения не были закреплены официально, что, конечно же, добавляло обоим страсти. Бога звали Дионисом (имени своего он в угоду современной моде не менял, поскольку чрезвычайно гордился), и он был пьян. Поэтому, когда из выключенного радиоприемника донесся голос Кощея Бессмертного, которого не слышали уже сотню лет, Дионис отреагировал не сразу. Тому немало способствовала неудобная поза, в которой он пребывал: девица использовала его божественность на всю катушку. Дослушав сообщение Кощея, не прерывая основного занятия, Дионис рассудил, что успеет втянуться в гонку за Книгой, если вспомнит о ней к утру и упокоил свою буйную пьяную голову меж крупных женских бедер.

Чуть позже, почти перед рассветом, неожиданное сообщение разбудило богиню, которая спала в окружении кошек на огромной кровати с балдахином. Богиню звали Макошь, и от голоса Кощея ее подбросило как от удара током. Кошки с возмущенным мявом удалились, а богиня припала к радиоприемнику, ловя каждое слово и даже задержав дыхание. Давным-давно у нее с Кощеем был роман, бурный и продолжительный. Она даже переехала к нему, но в какой-то момент все пошло не так, и она осталась одна. Пройдя через все ужасы неудачно выбранного времени, включая лагеря, Макошь так и не смогла смириться с произошедшим. Что-то мучило чуткую женщину. Со временем тоска по Кощею трансформировалась в светлую грусть, и вот теперь его голос прорезал ночную тишину, заставив ее сердце колотиться в бешеном темпе. Макошь засыпала, обрадованная поводу повидать несостоявшегося мужа. Если ему так нужна эта Книга, то что же он даст за нее ей?

Многие боги в эту ночь оказались разбужены странным сообщением. Кто-то задумался, кто-то пропустил его мимо ушей, кто-то не слушал вообще. Разбудил Кощей и Баюна, мирно дремавшего в автобусе, привалившись к плечу Самаила. Проснувшись и зашипев, забыв спросонья, что заснул человеком, Баюн быстро осознал свою оплошность и затих. Самаил не спал, и с каждым словом Кощея лицо его становилось все хитрее и хитрее, пока неожиданная догадка не омрачила его. В панике ощупав себя где только можно, Самаил медленно повернулся к Баюну и сказал:

- Готовься, гадость. Морду бить буду.

- За что? – удивился Баюн.

- Ты меня, жмых кофейный, пошто спер? – Самаил почти ласково ткнул кота в живот, и тот согнулся пополам, сипло хмыкнув. – Ты меня, дерьмо совиное, пошто тряс?

Баюн молча вцепился во вражий бок зубами, выпустил когти и стал царапать все, до чего мог дотянуться. Самаил отбивался. Пассажиры автобус давно покинули, так что места для хорошей драки было предостаточно. Водитель меланхолично крутил баранку, загипнотизированный глубоко и очень надолго. Победил Баюн, который сумел вовремя изогнуться и вытолкнуть Самаила в проход, от чего тот долго плевался, наглотавшись пыли, и растерял весь задор.

- Ты что, Книгу потерял? – догадался кот. – О которой Бессмертный только что толковал?

- Премию этому господину, - вяло откликнулся Самаил, осознавший всю бедственность своего положения.

- Ну так это же замечательно, - Баюн расплылся в довольной улыбке, сверкнули в темноте желтые глаза. – Значит, все могут поучаствовать в великолепной игре, и потребовать в конце все, что душеньке угодно. А мне есть, что попросить, уж поверь.

- Всем есть, что попросить, - огрызнулся Самаил.

- Так вы ж не знаете! – Баюн открыл форточку, высунулся из нее наполовину и стал виден освободившийся из штанов хвост.

- Чего мы не знаем, блохастый? – сильная рука втянула кота обратно. – Хватит мистерию корчить, рассказывай.

- Ничего вы не знаете!

В порыве радостных чувств Баюн крепко стиснул Самаила в объятиях, мало похожих на человеческие, да выпрыгнул в окно, только его и видели. Автобус унес сквернословящего небожителя в сторону Москвы, в то время как Баюн несся, очертя голову, обратно в Петербург. В отличие от всех остальных, он хотя бы знал, откуда следует начать поиски. Единственным, кого он должен был опередить, был Самаил, который, судя по его словам, действительно не имел ни малейшего понятия о том, что можно выпросить у Бессмертного, если обладать должной фантазией и наглостью. И того, и другого у Баюна было в избытке, и потому он бежал так быстро: чем быстрее он начнет, тем больше вероятность, что сумеет удержать преимущество.

Гавриил спикировал на Баюна где-то под Выборгом. В грозу кот попал еще в самом начале своего пути, и решил бежать через леса, там вероятность промокнуть была намного меньше. Конечно же, он все равно промок, да еще и устал вдобавок, так что к моменту встречи скорость его мало отличалась от средней кошачьей, но удар все равно получился значительным. Наверное, это случилось потому, что скорость падения Гавриила явно превышала среднюю кошачью. Сначала все вокруг озарилось ярким белым светом. Затем Баюн вынужден был прижать уши, потому что грохотнул такой раскат грома, что земля задрожала. А потом на него упал Гавриил, и они оба покатились в ближайшую канаву, переплетясь в процессе так, что распутываться пришлось долго. Занимался этим Баюн, поскольку Гавриил вообще не подавал признаков жизни, а валяться с ангельским трупом коту хотелось меньше всего. Выпутавшись сначала из волос принца, о длине которых в свое время спорили до драк, Баюн аккуратно выбрался из-под самого высокопоставленного тела, мягко отстранив от себя сильные руки и мощные ноги, обхватившие его так, что дышать было трудно и больно. Осмотрев Гавриила на предмет повреждений, Баюн тяжело вздохнул и с тоской посмотрел на размытую ливнем дорогу. Где-то вдалеке ему послышался рев автобуса. Взвесив все «за» и «против», Баюн решил, что за Гавриила ему заплатят еще больше, чем за Книгу, взвалил бесчувственное тело на спину и медленно двинулся дальше, следя, чтоб руки принца не цеплялись за попадавшиеся коряги. Заметая хвостом следы, Баюн приспособил к этому и гавриильи волосы, рассудив, что их все равно придется стричь, когда они доберутся до города. Прислушавшись, кот определил, что рев автобуса ему не почудился, и перешел на рысь. Подбородок принца больно упирался в загривок. Редкие вспышки молний ослепляли вместо того, чтобы освещать путь. Стоило Баюну ускориться чуть больше, как принц тут же сползал и бухался в грязь. В шестой раз взваливая тяжелую ношу на спину, Баюн громко выругался, проклял свое доброе сердце и скрылся в кустах, зажав в зубах воротник рубахи Гавриила и волоча его тело за собой. Решено было дождаться, пока больной придет в себя и избавит Баюна от необходимости его тащить.

Гроза закончилась так же внезапно, как началась, и под антрацитовым небом, усеянным звездами, проехал мимо мокрых и холодных кустов теплый комфортабельный автобус.

---

[праздничное]

Так как мы определились, что Колчак прекрасно подходит на роль Кощея, я сделала ЧТО

---

[дсв]

Я не лицемерна, поэтому день святого Валентина мне бы хотелось праздновать. Получить букет или коробку конфет, но увы, я не помню, когда это случалось в последний раз. Денег вечно нет, и пока остальные будут наслаждаться, я буду дуться и страдать.

Для настроения внесу прекрасные валентинки из вкшной группы.

---

[ты неси меня река]

Перечитала кощееву арку. То есть, мы не возвражаем против Кощея, мы возражаем против цепей, мы хотим пироги, садик и сорняки, и ещё мы хотим ненавидеть баб и ждать свою единственную при этом Будь по-твоему, чудище сибирское, но кое-что поправить придётся все равно, извини.

У меня был только один персонаж, которого я писала с реального человека, что ж, теперь их двое, один пока жив. Ух, чую, сказочка выйдет не такой, как я думала....

---

Клубок второй, в котором путешествие начинается.

На сегодня пока все.

В небесном королевстве царил настоящий бедлам. Впрочем, он царил там постоянно с тех пор, как первый король вероломно сбежал, оставив трон пустым, как и сердца своих верных сыновей. После продолжительной и кровопролитной борьбы за власть, в ходе которой на троне успели посидеть абсолютно все братья и даже некоторые плебеи, массивный кусок камня, на котором не было даже мягкого сидения, достался Михаилу: не самому старшему, но определенно самому мудрому и сильному из всех. Распределив между оставшимися братьями обязанности, Михаил занялся восстановлением разрушенного королевства, временно отрешившись от всех остальных забот. И зря, поскольку с некоторыми заботами мог справиться только он.

Так, на исходе очень тяжелого, наполненного скандалами и печальными известиями дня, в тронный зал чеканным генеральским шагом вошел младший брат действующего короля, известный под именем Гавриил. Позволив себе некоторое пижонство в виде открытия дверей с помощью легкого удара ноги, он появился перед задумчивым братом в лучах вечно сияющего над королевством солнца, сложил на груди руки и заявил, что Книга пропала. Михаил рассеянно повел плечом, показывая таким образом, что есть в королевстве проблемы, которые Гавриил может решить самостоятельно. Не удовлетворившись таким ответом, младший принц, бывший при этом еще и главным советником, и писарем, и гласом и много кем еще, захлопнул за собой дверь силой мысли так, что окна жалобно задрожали.

- Книга, - повторил он спокойным, глубоким голосом. – Пропала. Ты понимаешь, о какой Книге я говорю?

Тяжелый вздох возвестил о том, что Михаил понимает. Книга появилась в королевстве одновременно с Гавриилом. Или Гавриил появился в королевстве одновременно с Книгой, за давностью события этого уже никто точно не помнил. Точно известно было лишь то, что Книга разумна, что прочесть ее может только Гавриил, что писать в ней тоже может только Гавриил и что до него там, видимо, писал какой-то сумасшедший, поскольку описывалась в Книге история всего мироздания с момента его появления, но таким художественным языком, что понять его мог, конечно же, только Гавриил. Помимо истории мироздания в Книге описывались также и различные заклинания, с помощью которых можно было освободить первородную Тьму, например, или вырастить очередной цветок в условиях невесомости, а также воскресить мертвого, устроить всемирный потоп, накормить пятью хлебами всех страждущих, ходить по воде, понимать собачий язык и прочее, прочее, прочее. Но об этом Гавриил предпочитал не распространяться. До тех пор, конечно, пока всё это богатство не оказалось неожиданно в чьих-то наверняка недобрых руках.

- Вспоминай, - Михаил потер переносицу костяшками пальцев и прикрыл глаза. – Где ты ее видел в последний раз?

- Здесь! – Гавриил ударил себя по левому бедру и даже отвел в сторону синий с серебряными лилиями плащ, показывая печально болтающиеся цепи, на которых Книга и висела. – Здесь она была всю мою жизнь! А теперь ее нет! Понимаешь ты, что это значит!?

- Что ты не узнаешь, что произошло после того, как король дракон женился на шестирукой женщине?

Михаил улыбнулся, не зная еще, что совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. Красивое лицо Гавриила, преследовавшее земных поэтов в волнующих снах, сравниваемое ими в худшие времена с луной, а в лучшие с солнцем, потемнело от гнева. В два шага преодолев разделявшее братьев расстояние, он взял Михаила за грудки, встряхнул, наклонился так, что лбы их стукнулись, и прошипел, брызжа слюной:

- Обладающий этой Книгой может подчинить себе всё, всё! Давно у нас гузки не подгорали? Давно войны не было? Да ты представляешь себе, чем всё это может обернуться?!

- Во-первых, - Михаил мягко отстранил брата на безопасное расстояние и успокаивающе погладил его по плечу. – Ты мне ничего об этом не говорил. Твоя ошибка.

- Какая разница, чья? – фыркнул Гавриил. – Налицо кризис, решай.

- Во-вторых, - спокойно продолжал король, усаживая младшего принца на колени и заворачивая его в плащ, как ребенка, надеясь таким образом ограничить его боеспособность. – Никто, кроме тебя, не может прочесть, что там написано.

- Этого мы точно не знаем, конкурс не проводили, - ядовито откликнулся принц. – А ну как какой-нибудь прохиндей сможет? Что тогда? Второе пришествие хочешь? Вот народ-то обрадуется! Пока не прочухает, что это не ты в человеческом виде, а какой-то шарлатан. Всё закончится в точности, как в прошлый раз. Разве что с тех времен люди знатно поднаторели в казнях и пытках.

- Ну запихнут его в сумасшедший дом, ну дальше-то что?

- А он из этого сумасшедшего дома, - ответил Гавриил драматическим шепотом, - Воскресит Ленина, Гитлера и Цезаря, к примеру.

- Это какого же из Цезарей? – заинтересовался Михаил. – Того, который…

- Того, который, - нетерпеливо подтвердил младший принц. – То-то весело будет, когда они все втроем начнут выяснять, кто из них достойнее. Но еще хуже будет, если Книга попадет к какому-нибудь колдуну. Вот тогда-то попляшут все, и мы в том числе. Ладно человек. Но… эти!

- Мне казалось, ты их любишь.

Гавриил промолчал. Он сидел, нахохлившись, закутанный в плащ, и его буйные иссиня-черные волосы торчали во все стороны, щекоча Михаилу нос. Конечно, богов Гавриил любил. С самого начала, трепетной любовью ребенка. Он любил их во времена спокойствия, когда Яхве только присматривался к чужому миру. Он любил их во времена войны, когда Яхве решил, что третья планета от солнца станет замечательным полигоном для его экспериментов, а законные жители с ним не согласились. Он любил их после победы, когда решено было оставить их в покое и не сжигать их поселений. Книга помогла ему решить возникшую проблему. С головой погрузившись в чтение, он вычитал, наконец, как сделать так, чтобы творения его отца не могли видеть и чувствовать мира, в котором жил Гавриил. И, на всякий случай, чтоб они не могли причинить ему вреда.

Зажили хорошо и весело. Человечество на первых порах было туповато и очень забавно реагировало на проявления божественного присутствия. Потом эксперимент перешел в следующую стадию: встретились ветви, развивавшиеся параллельно и независимо друг от друга. Вавилонское столпотворение, полное отсутствие взаимопонимания. И снова помогла Книга. Она объяснила, как облечь себя в плоть человеческую, чтобы слабые и глупые твари могли слышать, что он говорит и видеть, что он делает. Впоследствии этим великолепным знанием воспользовался Михаил, но ему почему-то повезло меньше. В конце концов, человечество расплодилось настолько, что богам пришлось уйти в подполье. Гавриила это устраивало, поскольку и королевству теперь можно было подумать о себе.

Строго говоря, упадок человеческой веры снимал с плеч короля огромный груз. В отсутствие войн регулярная армия и элитное подразделение невидимых разведчиков работали лишь на благо человечества. Человечество плодилось. Хранителей на всех не хватало. Стали вербовать усопших. Насколько безоговорочно преданы были человечеству ангелы, настолько же наплевательски к своим живым товарищам относились новоприбывшие души. Защищать какого-нибудь Васю Иванова не хотел почти никто. Стали подкупать тех, кто нагрешил достаточно, чтобы быть посаженным в тюрьму без времени и пространства (никаких сковородок, что вы, это же негуманно). Эти соглашались быстрее, но работу свою выполняли из рук вон плохо.

А потом начались неприятности. То припрутся завоеватели из галактики Андромеда, где, кстати, до сих пор сияла звезда родного дома Яхве. И вместо объятий и счастливого воссоединения земляков была война. То восстанет продукт генной инженерии Яхве, принесший во время войны немало проблем собственному создателю. То в темнице, предназначенной для людей, обнаружится ужас хтонический… В общем, дел у королевства было предостаточно. Умирали солдаты регулярной армии. Сливались с ветром невидимые разведчики. В особенно ожесточенной схватке пал Люцифер, выступавший, для разнообразия, на стороне родственников. Потом он, правда, воскрес, вырванный с помощью Книги из ткани мироздания, с коей, как известно, сливаются ангельские души, но Гавриил успел пережить несколько ужасающих дней и ночей, когда казалось, что душа его отправится вслед за братом, с которым он был очень дружен.

Михаил, кстати, в том же сражении совершил поистине героический поступок. Когда казалось, что все потеряно, когда строй был разбит, и захватчики устремились уже к атмосфере Терры, он преломил собственное копье, в котором, как оказалось, была заключена поистине великая сила. Взрывной волной захватчиков отбросило прочь, многих сожгло заживо. Михаил встал через несколько месяцев, но лицо его с тех пор наполовину скрывала маска. Только Гавриил знал, что скрывается под ней, а не орать дурным голосом каждый раз, как Михаил ее снимал, младший принц научился буквально на днях. В общем, как видно, было ему не до Книги и не до богов. Весть о том, что Кощей собирается жениться в очередной раз, прошла бы мимо королевства, если бы не требование Бессмертного, чтоб жену ему нашел непременно Баюн. С этого-то, видимо, всё и началось.

- Если оно вообще заканчивалось, - пробурчал Гавриил себе под нос, разбудив задремавшего Михаила. – Я догадываюсь, кто Книгу спёр. Но не могу понять, как он это сделал.

- О Баюне говоришь? – мысли брата не были тайной для короля, они проносились перед его взором как человеческое кино на экране. – Ему-то это зачем? Думаешь, коты умеют читать?

- Он тащит всё, что плохо лежит. И что можно выгодно продать, надо думать. Хочет иметь страховку на случай, если Кощей спросит с него за промедление. Мол, Василисы у меня нет, зато я у Гавриила книжку спёр. То-то Бессмертный обрадуется! Он давненько мечтает...

Гавриил смутился и не закончил мысли. Дело было в том, что Кощей с давних пор точил на него зуб за сущий пустяк, казавшийся Бессмертному страшным грехом, достойным заточения в самую темную башню и различных пыток впоследствии. Дело было в те времена, когда на бледном лице младшего принца расцветали веснушки, а человечество только училось членораздельно говорить. Отношения королевства с богами в то время были теплыми и легкими для всех участников. Сад Ирий привлекал Гавриила своими передовыми технологиями, молочными реками и кисельными берегами, а также Калиновым мостом через речку Смородину. С одной стороны реки цвели яблони, с другой же начинался дремучий лес со страшными зверями, кикиморами, лешими и прочими гадостными существами. Долго прогуливался Гавриил по светлому берегу реки, долго прогуливался Кощей по берегу противоположному, пока не встретились они, наконец, на мосту, аккурат посередине, следуя каждый в свою сторону. После разговора, длившегося почти месяц запоем, выяснилось, что Кощей талантлив во многих вещах, начиная с военного дела и заканчивая вышивания крестиком. Но более всего Бессмертный гордился шкатулкой в форме яйца, выполненной из фарфора и покрытой тонким слоем позолоты, которую он сотворил специально для того, чтоб хранить в ней нитки и иголки для вышивания.

Гавриил посмотрел на широкие ладони Кощея, явно привыкшие к мечу, потрогал их своими нежными руками и заявил, что такие ручищи ничего подобного сотворить не могут. Бессмертный вспыхнул праведным гневом, перекинул младшего принца, который не был тогда ни советником, ни писарем, ни гласом, ни чем вообще, через плечо, вскочил на ужасного огромного коня и ускакал прочь от Ирия. Поездка Гавриилу понравилась, несмотря на тряску и огонь, изрыгаемый животным. Бессмертный усадил принца прямо перед собой, чтоб тому было лучше видно, и лес проносился перед глазами Гавриила сплошной зеленой полосой. Рука Кощея крепко держала принца, чтоб тот не свалился, и была сильной и теплой. И вообще весь Бессмертный выглядел таким внушительным и сильным, что Гавриил тут же захотел сделать его генералом и что-нибудь с его помощью захватить, хотя прежде в таких желаниях замечен не был, и вообще слыл пацифистом. У Башни конь остановился так резко, что встал на дыбы, и Гавриил был недалек от того, чтобы заверещать от восторга. Спешившись и сняв с коня принца, Кощей гордо выпятил грудь и стал показывать свои владения.

Вопреки циркулирующим повсюду слухам, участок земли, принадлежавший Бессмертному, выглядел аккуратно и красиво. Принц влюбился и в Черную Башню, из которой доносился легкий аромат яблочного пирога, и в разбитый вокруг нее садик с вишнями, и в будку невероятных размеров, где обитал Змей Горыныч (добрейшей души существо). Яйцо тоже было вытащено из шкафа и вручено принцу. Шкатулка, сделанная руками искусного воина, выглядела волшебно. Тонкий фарфор пел в руках Гавриила, вторя пению его собственной души, но, когда он открыл шкатулку, то не увидел ни иголок, ни ниток. Вместо всего этого домашнего великолепия в яйце обнаружился кусок синего бархата с великолепнейшим кольцом. Всё остальное Гавриил помнил плохо, поскольку случился дипломатический скандал, яйцо было запущено в изумленное кощеево лицо, разбито и растоптано в отчаянном бегстве из башни. Вслед ему летели обвинения в вероломстве и предательстве, перемежаемые отборнейшим русским матом. Не решив, что ему дороже, разбитое яйцо или принц, Кощей замешкался, и Гавриилу удалось сбежать. Впоследствии он узнал, что Бессмертный стал называть его не иначе как рябой курицей, и любые попытки примирения стали невозможны. Веснушки давно сошли с сиятельного лица, и с девушкой его мог спутать разве что слепой или сумасшедший, но Кощея он опасался до сих пор. Дело было в том, что была у принца некая тайна, которую Кощей, по-видимому, разгадал. Иначе как объяснить его поведение? Ему бы пойти и спросить напрямую, но произносить подобное вслух принц боялся: мог услышать кто-нибудь из братьев, или вообще кто-нибудь, и тогда проблем не оберешься, поскольку с незапамятных дохристианских времен в вопросах отношений полов мало что изменилось. К тому же, Гавриил чувствовал вину за разбитое яйцо.

История обросла такими подробностями, каких не было отродясь, превратившись сначала в сказку, а затем и в миф, в котором говорилось, что в том яйце находится кощеева смерть. Принц считал, что это лучше всего остального показывает, какую обиду он нанес Бессмертному на заре человечества и страдал от этого, но прийти и извиниться ему не позволяла гордость. И страх, что история повторится. В особенности после того, как он побывал на Терре в человеческом виде уже несколько раз, и большая часть из них прошла в женском обличии.

- Закончил? – спросил Михаил, прерывая страдательные размышления брата. – Ты так додумаешься до вечного вопроса, кто прав, а кто виноват, и зависнешь на ближайшую сотню лет. Потом тебе это, конечно, надоест, но Книгу уже перепродадут раз двести. Надо идти.

- А ты? – Гавриил состроил умильную рожицу и обвил шею короля руками. – Ты же самый сильный, самый умный, самый…

- Не я посеял такой могущественный артефакт, - король оставался непреклонен и подозрительно спокоен. – Так что не мне его искать. Отправляйся-ка ты к Бессмертному. Все дорожки к нему ведут, как ни крути.

- Не пойду. Не хочу. Не буду.

- Это приказ.

Голос Михаила звучал тихо и мягко, но по спине Гавриила пробежал целый табун мурашек, а на лбу выступил пот, чего с ним не случалось довольно давно. Несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость, брат его пребывал в ярости, и только чудо удерживало его от немедленной расправы. Стало ясно, что спорить бесполезно. Выпутавшись из плаща, Гавриил запечатлел на лбу короля крепкий поцелуй, деланно беспечно махнул рукой и вылетел из тронного зала, так что только пятки сверкали.

Он отдавал себе отчет в том, что его тайна с таким-то поведением быстро перестанет быть тайной, но ничего не мог с собой поделать. Михаил всегда странно действовал на него, и очень быстро научился читать его сознание, так что Гавриилу пришлось запретить себе даже думать о том, кто он такой, и привыкнуть даже в собственных мыслях, даже наедине с самим собой не возвращаться к своей тайне и не углубляться в ее содержание. Пусть уж лучше Михаил думает, что его младший брат немного с приветом, чем узнает правду и навсегда перестанет его уважать и прислушиваться к его советам. Добежав по инерции до взлетно-посадочной площадки, Гавриил резко затормозил у самого ее края и опасливо глянул вниз. Да, так и есть, король злился. Под ногами младшего принца простиралась сплошная чернота, изредка прорываемая пока еще слабыми молниями. Тучи закрывали всё, и не было видно, над какой частью Терры королевство проплывает сейчас, так что лететь предстояло вслепую, через грозовой фронт, и Гавриил не сомневался, что парочка молний все-таки ударит его в самые чувствительные места. С тоской оглядевшись, он скинул плащ, который тут же был подхвачен ветром и унесен в положенное место. Прикрыв глаза и пробормотав короткую молитву отбывшему неизвестно куда отцу, Гавриил шагнул с площадки, и тьма ярости короля поглотила его спустя жалкие десять секунд.

---

Клубок первый, в котором всё не то, чем кажется.

Чтобы дважды не вставать.

Кот Баюн, как мы уже сказали, слыл величайшим авантюристом всего сказочного мира и Небесного Королевства в придачу. Выглядел он соответственно. При взгляде на него сердца женские трепетали, а на щеках дам всех возрастов моментально вспыхивал румянец. Мужчины же при встрече с ним испытывали какое-то странное стеснение и растерянность. Те, что покрепче, испытывали непреодолимое желание набить ему морду, а те, что послабее, мучительно желали стать хоть чуточку похожими на него. История Баюна насчитывала тысячелетия обмана и порока. Дело его, заведенное в незапамятные дохристианские времена, представляло собой книжищу настолько огромную, что хранилась она в специально построенном павильоне, к которому предприимчивые небожители водили экскурсии, состоявшие, в основном, из новоприбывших.

Кот Баюн, принявший для разнообразия свою естественную кошачью форму, вошел в город святого апостола Петра на рассвете промозглого сентябрьского дня. Остановившись на трамвайной остановке, он легко взлетел на лавочку, покрытую утренней изморозью, устроился поудобнее и начал умываться. Прохожих в такой ранний час было мало, и никто не обращал внимания на крупного черного кота, приводящего себя в порядок перед трудным рабочим днем. Следовавшие за ним по пятам небожители в массе своей плюнули на преследование еще под Новгородом, однако парочка самых настойчивых все еще мозолила коту глаза. «Карьеристы ничтожные», - лениво подумал кот, намывая за ухом. «Карьеристы» молча переглянулись и уселись на холодную лавочку на противоположной остановке. Выражение их лиц не сулило Баюну ничего хорошего. Впрочем, кота это привычно мало волновало. Единственное, что вызывало в нем какие-то чувства – это близость легкой наживы и холодная лавочка, на которой было неприятно и мокро сидеть. Этих небожителей в лицо он не знал, и хорошо, что не знал, иначе интересной истории бы не вышло, поскольку кот сорвался бы с места и исчез в ближайшем канализационном люке. И ни под каким предлогом не вылез бы из него даже под угрозой расстрела.

- Ну что, - сказал первый небожитель, плащ которого был синим с серебряными лилиями. – Какие действия будем предпринимать?

- Я считаю, - ответил второй небожитель, плащ которого был красным и без рисунка. – Что надо ловить на живца. Совершенно очевидно, что искать подходящую Василису он будет всю свою кошачью жизнь, мотивируя промедление тем, что подходящих дам не осталось. И будет прав, потому что каста достойных Василис практически изжила себя.

- А клюнет? – первый небожитель с сомнением покачал головой, увенчанной изящной серебряной тиарой.

- Куда денется, - усмехнулся второй. – Дадим ему полдня форы, а там подсунем такую Василису, от которой он не сможет отказаться. Посмотрим, кто кого.

Когда кот задрал заднюю лапу, небожителей с противоположной остановки словно ветром сдуло. Зато появились первые пешеходы, в основной своей массе представленные бабушками разной комплекции и степени живости. Самая проворная из них смахнула кота с лавки, водрузив на его место сумку, которую и молодому-то поднять было бы тяжело. Изгнанный кот прищурился на бабку, зашипел, выгнул спину дугой, и было бы старой несдобровать, если бы в этот момент не подошел, наконец, трамвай, в который старушка погрузилась с удивительной для ее возраста проворностью. Проводив средство передвижения горящим взглядом, кот встряхнулся и медленно двинулся в сторону метро, где планировал погреться, принять человеческий облик и предстать перед городом во всей своей красе.

Город значительно изменился с тех времен, когда Баюн был в нем последний раз. Тогда, помнится, Петербург назывался Петроградом, горели повсюду огни революции, и метался он, ошалелый, в драном пальто по Зимнему, не зная, куда ему податься. Впоследствии свой гипнотический дар он продал за полный пансион и неприкосновенность товарищу Ульянову-Ленину, а после и вовсе пошел по рукам, добившись лишь одной маленькой, но существенной детали: небожителям нечего было делать на его территории. Баюн любил вспоминать то время, когда королевство сотрясалось от чувствительных ударов. Рушились храмы, в церквях спали и гадили лошади, преданные служители преследовались и расстреливались. Но все равно теплилась вера в измученных старческих сердцах, все равно передавались молитвы из уст в уста. Небожители не могли войти в оскверненную страну, но и бросить ее окончательно не могли тоже. Потом началась война, и Баюн вынужден был покинуть нагретое место, примкнув к немцам, которых, кстати, былины и сказания интересовали не в пример больше. Одурманив одного из них, дряблого очкарика со смешными усиками и забавным голосом, легендой об острове Туле (он же остров Буян), кот Баюн добился экспедиции на означенный остров. До острова, к слову, он добрался в целости и сохранности, а участников экспедиции сожрал по пути. Подкрепив таким образом свои силы, кот уснул, и чрезвычайно удивился, когда проснулся в застенке небесного королевства от того, что кто-то тянет его за хвост, и тянет пребольно. Дальнейшее помнилось смутно, и кот решил переключить свое внимание на городские виды, пока им окончательно не завладела тоска по былым временам.

В первую очередь в глаза бросалось обилие автомобилей и людей. Баюн помнил Невский таким же оживленным, но в первый раз он подвергся опасности, прогуливаясь по проспекту в кошачьем виде. Лавируя меж человеческих ног, он выскочил на трассу и едва не окончил свои славные дни под колесами старых «жигулей», неведомо как затесавшихся в строй дорогих авто. Шипением и громогласным мяуканием выразив свое кошачье негодование, Баюн позволил добродетельному горожанину вынести себя на мостовую, после чего юркнул в ближайшую дверь, оказавшуюся дверью кофейни, галопом пронесся к клозету и замер там, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери. Судя по всему, в переполненной кофейне и без того хватало забот, и появление черного кота осталось незамеченным.

Баюн принял человеческий облик и встал перед зеркалом. Поплевав на ладонь, пригладил растрепавшиеся темные волосы, уложив их кое-как на косой пробор. Таким же манером привел в порядок тонкие аккуратные усики. Усилием воли сменил цвет глаз с желтого на более привычный серый, похлопал себя по бедрам и сконфуженно огляделся. Помещение, отведенное для отправления естественных нужд, пустовало. И хорошо, что пустовало, иначе не избежать бы ему неловкой ситуации, поскольку сменной одежды с собой Баюн не прихватил, и теперь стоял босыми ногами на холодном кафельном полу, рассеянно шевеля пальцами. Осторожно приблизившись к двери, он бесшумно открыл ее, взглянул на значок, утверждавший, что туалет женский, закрыл дверь и медленно осел на пол. Обратиться обратно в кота он мог не ранее, чем через полчаса, и сильно сомневался в том, что за полчаса ни одна дама из переполненного зала не захочет припудрить носик.

Тоскливо оглядевшись, Баюн узнал сразу несколько вещей. Во-первых, туалетная комната предназначалась лишь для одной персоны. Неожиданно чистый и опрятный унитаз гордо сиял в углу помещения, не отгороженный ничем, даже ширмочкой, что значило, что спрятаться в кабинке не выйдет. Во-вторых, единственное, что могло хоть как-то прикрыть наготу атлетически сложенного человеческого тела, представляло собой швабру в комплекте с ведром, и выглядело настолько непрезентабельно, насколько это вообще возможно. В-третьих, на означенном ведре тоскливо висела серая от грязи тряпка, которой, видимо, вытирался пол в тех местах, куда швабра не доставала. Рассудив, что тряпка все-таки предпочтительнее швабры, Баюн брезгливо взял ее двумя пальцами и принялся отмывать в раковине, расходуя жалкие остатки жидкого мыла. Кое-как высушив предмет хозяйственного обихода под струей горячего воздуха, Баюн закрутился, пытаясь обернуть ею бедра, но тряпка оказалась настолько мала, что ею можно было прикрыться либо спереди, либо сзади, но никак не сразу с двух сторон. В этот волнительный момент дверь предательски заскрипела. Вооружившись шваброй и кое-как прикрывшись тряпкой, Баюн занял оборонительную позицию, намереваясь защищать свое личное пространство до последнего. Со всей силы шмякнув шваброй по тонкой женской руке, он навалился на дверь всем телом и заорал дурным голосом:

- Занято! Что ж за люди-то такие, ломятся, когда человеку, может быть, совсем не до вас!

- Господи! – ответствовал с другой стороны тоненький старушечий голосок. – Это что ж деется-то! Что ж это деется!

- Пошла вон, старая! – взвыл Баюн, не помня себя от ужаса и стыда. – Сгною!

- Тьфу на тебя тыщу раз, греховодник! Чтоб вас там обоих крысы сожрали!

Стукнув на прощание по двери, старушка-уборщица гордо удалилась, оглашая кофейню криками и жалобами. Баюн медленно опустился на холодный пол и закрыл лицо руками. Сейчас сюда, конечно же, прибежит персонал. Возможно, случится драка с последующим позорным выдворением обнаженного нарушителя в холодное осеннее утро. Пройдя в таком виде через весь зал, нечего будет рассчитывать на встречу с достойной Василисой, поскольку весть о его шествии разнесется по всем возможным средствам массовой информации за какие-то жалкие минуты, а снимки его сконфуженной морды долго еще будут украшать стены небесных казематов. Баюн мог вынести всё: бедность, лишения, телесные страдания, даже оскорбления, но позора… Позора Баюн вынести не мог.

Однако время шло, а персонал все не появлялся. Уже стучал узник женского туалета зубами от холода, уже голод просыпался в глубине его естества, а шаги, от которых он каждый раз вздрагивал и хватался за швабру, все уходили в сторону, не задерживаясь у двери. Несколько раз донесся до его слуха женский смех, несколько раз послышалось ему, как ругается уборщица, но к двери никто не подходил, и Баюн спокойно досидел положенный срок, не потревоженный никем, и счел это хорошим знаком. Осторожно выскользнув за дверь, он встретился взглядом со старушкой, вернувшейся, чтобы попробовать прорваться еще раз. Нагло подмигнув ей, Баюн перекинулся в кота и стал тереться о ее ноги. Уборщица медленно осела на пол, творя крестные знамения и причитая. Кот гордо вздернул хвост и прошествовал в зал.

Время завтрака прошло, и теперь большинство столиков пустовало. Выбрав самый уютный подоконник, Баюн взобрался на него, умылся и стал ждать, внимательно оглядывая зал кофейни желтыми немигающими глазами. Предсказуемо пахло кофе и выпечкой, но кошачьему носу эти запахи не казались волнующими, и голод немного отступил. Пошел дождь. Капли его превратили вид за окном в причудливую картину какого-то неизвестного, но талантливого художника. Полетели сорванные ветром едва пожелтевшие листья. Прохожие раскрыли зонты, накинули капюшоны и двинулись дальше по своим делам. Изредка открывалась тяжелая дубовая дверь, впуская в зал холод и сырость вместе с посетителем. Баюн косил на него взглядом, но ни разу еще не сдвинулся с места: входили либо мужчины, либо девушки вида, Кощею не потребного. В конце концов Баюн задремал и был разбужен самым возмутительным образом: на него опрокинули чашку кофе.

- Боже мой! – воскликнул чарующий женский голос, и ласковые руки подхватили ничего не понимающего спросонья кота. – Прости меня, котенька, миленький, тебе больно?

Баюн вытаращился на неуклюжую даму, не решив еще, расцарапать ей лицо или нет, и пришел к выводу, что лица милее в жизни своей не встречал. Обрамленное светло-русыми волосами, бледное личико было усыпано веснушками. Из-под пушистых ресниц сочувственно смотрели на кота красивые зеленые глаза. Идеальной формы пухлые губы девушки приблизились к кошачьему носу и запечатлели на нем поцелуй. Конечно же, после такого извинения за содеянное совершенно невозможно было вцепляться в девичье лицо когтями, и уж тем более непозволительно было хоть сколько-нибудь ей пакостить. Поэтому Баюн заурчал и придал своей морде самое благостное и умильное выражение. Он решил было уже загипнотизировать милую барышню с целью проникновения под кашемировое пальто, но тут, как это бывает в случаях падения чашек со стола, явился официант с подносом и тряпками. Увидев кота, он придал лицу своему такое сочувственное выражение, что Баюн понял: сейчас его будут выгонять. И верно, сопровождая речь свою многочисленными «простите-извините-не положено», премерзкий мальчишка лет двадцати от роду и с прыщами на подбородке выдворил Баюна за дверь. Кот брыкался, орал и царапался, но официант нес его на вытянутых руках и держал крепко, так что особенного урона не получил. Баюну не удалось даже взглянуть напоследок на прекрасную барышню, которая, как он чувствовал, смотрела ему вслед грустными зелеными глазами.

За дверью кофейни на кота обрушилась вся промозглость петербургской действительности. Человеческие ноги пинали, машины разбрызгивали грязную воду из луж, которая смешивалась на кошачьей шерсти с водой небесной, городская какофония резала тонкий слух. Баюн жалобно мяукнул, тряхнул головой и уселся под дверью, ожидая, когда прекрасное видение покинет зал. Прошло пять минут, десять, пятнадцать… Девушка все не шла. И Баюн понял, что ласковость человеческая имеет четко определенные пределы. И нежность милой барышни за пределы кофейни, по всей видимости, не распространялась. Требовалось действовать иначе. И Баюн решительно уставился на ближайшего молодого человека сходной комплекции. Кот смотрел на него до тех пор, пока молодой человек не двинулся к нему, натыкаясь на прохожих и даже не прося извинения за такое возмутительное поведение.

Дождавшись, пока человек поравняется с ним, Баюн с легкостью взобрался на его плечо и внушительным телепатическим импульсом убедил человека войти внутрь. Там он смерил надменным (как он надеялся) взглядом столик, за которым сидела прелестная барышня, погруженная теперь в чтение какой-то книги, и направил свое странное средство передвижения в сторону уже известного ему клозета. Миновав ненавистную дверь в женскую уборную, Баюн с трудом убедил туповатого человека войти в мужскую. Пришлось подождать, пока предыдущий посетитель изволит покинуть помещение. Дождавшись, Баюн соскочил с человеческого плеча, перекидываясь на лету, легким движением кулака отключил человеческое сознание, заблокировал дверную ручку шваброй и критически оглядел свою добычу. Для того, чтобы произвести незабываемое впечатление на девушку, наряд не годился. Замызганный, испачканный какой-то гадостью, подозрительно похожей на жидкое мыло… Но выбирать не приходилось, и Баюн, скрепя сердце, раздел человека, оказавшегося под пальто и костюмом вовсе не таким атлетом, как казалось со стороны.

Рассудив, что и костюм, и пальто будут смотреться на его более массивном теле смешно, Баюн решил оставить человеку пиджак. Подумав, оставил и дурно пахнущие носки: лучше не иметь их вовсе, чем краснеть за чужую нечистоплотность перед прекрасной барышней. Себе Баюн оставил брюки, которые кое-где ему все-таки жали, белые туфли из настоящей кожи с черными носами, рубашку (несколько верхних пуговиц пришлось расстегнуть, чтобы не задохнуться) и пальто (предварительно тщательно вычищенное подручными средствами). Второй раз за день приведя волосы в относительный порядок и пригладив усы, Баюн пяткой отпихнул бесчувственного человека прочь, разблокировал дверную ручку и вышел из клозета. В зал он вернулся твердой и размашистой походкой уверенного в себе человека.

Барышня все еще читала. Пустая чашка стояла в середине стола и не вызывала у официантов такого же оживления, как предыдущая. Баюн бесшумно приблизился к столику, сел напротив девушки и спросил самым волнующим, самым бархатным своим голосом:

- Вы позволите?

- Пожалуйста, - ответила девушка, не отрываясь от книги.

- Нет, и все-таки, - Баюну было жизненно необходимо, чтобы взгляды их встретились. – В зале полно мест.

- Ну так пересядьте.

- Но я хочу сидеть именно здесь.

- Тогда сидите.

- Вы допили свой кофе.

- Вы наблюдательны.

- Желаете что-нибудь еще?

- Желаю, чтобы мне не мешали. Эта задача вам по силам?

- Абсолютно нет. Позвольте поухаживать за вами.

- Мужчина! Я решительно заявляю, что…

Узнать, что именно барышня заявляла, Баюну не довелось, поскольку в этот момент в мужской уборной очнулся загипнотизированный и ограбленный им человек. Беднягу мучило похмелье после гипноза, вдобавок к этому он лишился большей части своей одежды, и он вышел в зал, растерянно и слепо шаря руками по стенам, в одном белье, грязных носках и небрежно накинутом на плечи пиджаке. Старушка уборщица уронила ведро, возопила дурным голосом и заявила, что увольняется. Официанты в растерянности переглядывались. Бариста хохотал, не замечая, как из питчера в его ослабевшей руке стремительно сбегает молоко. Удивление в глазах девушки сменилось смущением. Она, видимо, не часто наблюдала подобные явления, и очень стеснялась голых мужских ног, еще и кривых вдобавок. Баюн решительно взял девушку за руку, взглянул в ее полные недоумения глаза и твердо сказал:

- Прелюдию можно считать оконченной. Пожалуйте на борт!

С этими словами он обхватил барышню за талию и перекинул через плечо. Судя по ее возмущенным крикам и чувствительным ударам по спине, на борт девушка решительно не желала. Это было странно, но поправимо. Требовалось сперва покинуть опасную зону. Краем глаза Баюн видел в углу зала возмутительно красный плащ. Обладатель его что-то записывал в блокнот, и Баюн мог представить, что это было: «кража имущества, насилие над человеческой личностью, похищение» и прочее, прочее, прочее. На самом же деле посредством блокнота небожитель телеграфировал в королевство о том, что Баюн схватил не ту Василису, и что надо срочно принять меры, но к тому моменту, как королевство ответило, Баюн уже вылетел со своей ношей на Невский и ринулся по нему, снося всех на своем пути. Небожитель несся за ним, не взлетая только из-за конспирации, и Баюн не решался свернуть во двор, где людей было значительно меньше. Барышня устала колотить его по спине довольно быстро, и только кричала теперь что-то невразумительное, то и дело поминая какого-то Мишу, которого, если вслушаться в крики, следовало пожалеть, поскольку ждала его в случае появления страшная расправа.

Добежав до остановки, Баюн вскочил в первый попавшийся автобус. Двери закрылись, пережиток советской действительности, неведомо как оказавшийся на Невском, тронулся, унося довольного собой кота, отчаявшуюся барышню и прочих граждан, коих в автобусе было в избытке. Поставив добычу на ноги, Баюн элегантно обхватил ее за талию, вроде бы удерживая от падения, хотя упасть в битком набитом транспортном средстве было бы проблематично. Девушка уперлась кулачками в широкую грудь похитителя и смело взглянула ему в глаза. Баюн улыбался, но с каждой минутой улыбка его становилась все более напряженной и, в конце концов, увяла вовсе. К первой остановке автобуса от напряжения у него дергался глаз, но похищенная барышня все не поддавалась гипнозу, а ведь Баюн считался лучшим гипнотизером во всем мире! Дождавшись, пока основная масса пассажиров схлынет, Баюн усадил девушку на сидение поближе к окну, уселся рядом и сказал:

- Ну вот что, барышня. Признавайтесь, кто вы есть. Яга, водяница, лявра…

- Создание небесное, для твоих злодейских лап не предназначенное, - спокойно ответствовала девушка.

- Кикимора болотная, кикимора домовая… А что, позвольте поинтересоваться, небесное создание, не предназначенное для моих великолепных лап, делало в таком подозрительном месте, в центре, можно сказать, человеческой цивилизации, в окружении, можно сказать, одурманенных им лиц полу мужеского, ибо… Ибо…

Тут Баюн запутался в собственных мыслях, досадливо поморщился и отвернулся, жестом показывая, что закончил и хочет получить ответ. Автобус трясся в эпилептическом припадке, видимо, раздраженный тем, что попал в пробку, и теперь неизвестно когда из нее выберется. Небесное создание хмуро глядело в окно. Баюн взглядом напоминал кондуктору, что проезд уже оплачен. Ситуация вырисовывалась не самая радужная. Помимо прочих прегрешений, коих за ним числилось великое множество, теперь он покусился на самое святое. Было чрезвычайно соблазнительно сбежать с добычей на Буян и оттуда шантажировать небесную шарашку, покуда с него не снимут все обвинения. Но вероятность того, что тюремное заключение в таком случае с легкостью заменят смертной казнью, была все-таки больше. Отпустить барышню (а барышню ли вообще) на все четыре стороны? В страшном мире живем, глядишь, случится чего, и все он виноват будет. Передать из рук в руки – все равно что самолично сдаться. Нет, куда ни кинь, все выходил клин.

- В нехорошее положение вы меня поставили, сволочь человекообразная, - неожиданно вздохнула девушка.

- Это я-то?! – Баюн вскинулся, возмущенный до глубины души. – А зачем вы на меня чашку роняли! Скажите еще случайно!

- Ну, допустим, не случайно, - согласилась спутница. – Но и не для того, чтобы сидеть сейчас здесь с вами и неизвестно куда ехать.

- Хорошо, допустим, вы этого не хотели. Допустим, вы за мной следили, чем занимаетесь постоянно. Допустим, вы мне понравились…

- Не удивлена.

- Это не ваше лицо.

- Откуда вам знать?

- Но ваши глаза…

- Это же не мои глаза.

- Откуда мне знать?

- Вы человека раздели.

- Я мечтал раздеть вас.

- Нахал!

- Гангрена. Мы можем препираться целый день, и это ни к чему нас не приведет. Давайте успокоимся и попробуем найти выход из сложившейся ситуации. Вы должны понимать, что я не могу отпустить вас. Участь моя при любом раскладе незавидна. Поэтому вы пока останетесь при мне. Обещаю не есть вас, хотя, признаться, был бы не прочь попробовать. Мы достигли соглашения?

Баюн повернулся к спутнице и впервые с момента похищения разглядел ее как следует. Из-за путешествия на плече кота волосы ее растрепались, и рассыпались по плечам, отливая на пробившемся из-за туч солнце медью. Щеки пылали то ли от духоты в автобусе, то ли от чего-то другого. Глаза блестели. Губы дрожали, то складываясь в нерешительную и лукавую улыбку, то сжимаясь в тонкую упрямую линию. Баюн почувствовал непреодолимое желание поцеловать этот нерешительный рот, и даже наклонился, но узкая ладонь с неожиданной силой уперлась ему в грудь.

- Хотела бы я знать, какой ты меня видишь, - сказала она с невеселой улыбкой. – Тоже мне, гипнотизер. Не может простейший морок отличить.

- Пардоньте, - буркнул Баюн, отстраняясь. – Я с вашим братом только в определенных, так сказать, местах пересекался. И ничего подобного что-то не припомню.

- Это потому, что меня там не было, - с готовностью подхватила девушка. – У каждого из нас своя особенность, а у кого и несколько. У меня вот такая.

- Так вот, почему на тебя не действует! – Баюн почувствовал чрезвычайное облегчение и мгновенно повеселел. – Ну так что, таинственная незнакомка, что делать будем, куда направим, так сказать, наши стопы?

- Пока мы никуда не направляем своих стоп, - девушка приподнялась на сидении и вытянула шею. – Пробка простирается дальше, чем видят мои глаза. Предлагаю воспользоваться этим и вместо направления стоп пораскинуть мозгами. Дело в том, что у меня, если можно так выразиться, есть свой интерес в сложившейся ситуации.

- Смею предположить, что этот интерес – я, - Баюн неожиданно для самого себя произвел полноценное мурчание, не перекидываясь в кота.

- В некотором смысле, - девушка опустилась на место и благовоспитанно сложила руки на коленях. – Ты мне нужен, это правда. Но не так, как тебе хотелось бы. Дело в том, что мне известно о задании, которое тебе дал Кощей. И мне известно, что это уже не первый раз, когда он прибегает к твоим услугам.

- Это верно, - Баюн пошевелил пальцами в воздухе, символизируя размышления. – У нас с ним, можно сказать, контракт. Как и у многих других, смею заметить. Ты не можешь не знать, что вся нежить обязана проходить регистрацию, как и вся нечисть, нехристь и прочее благолепие. Так вот мой участок под его руководством. Он дает мне право перемещаться по матушке земле, гарантирует мою безопасность в момент службы ему, благодетелю и отцу нашему, а я, соответственно, служу ему в меру своих скромных способностей.

- То есть, ты не отрицаешь того факта, что каждый раз доставлял Кощею невест и убеждал их принять его предложение? Что ты изменял их сознание таким образом, что впоследствии многие из них повредились рассудком? Что само по себе наводит на мысль, что Бессмертному нужны были вовсе не они.

- Не отрицаю, - Баюн улыбнулся, показывая два ряда острых белых зубов, - но я не знаю ничего, чего ты не знала бы сама. Хотя признаюсь, что догадался, к чему ты клонишь.

- Я хочу женить Кощея, - кивнула девушка. – Но женить по-настоящему, без всяких ваших штучек. И женить его на своей кандидатке. Тебе с этого весь почет, а мне удовольствие и исполнение давней мечты. По рукам?

- Допустим, - осторожно согласился Баюн.

- Ну, тогда можно и познакомиться по-настоящему!

Милое кошачьему сердцу девичье личико затрепетало, словно было телевизионным изображением, по которому прошли помехи. Вместо него неожиданно возникло симпатичное мужское лицо с рязанским носом и смеющимся ртом. От уголков глубоких серых глаз разбегались морщинки, светлые волосы находились в творческом беспорядке.

- Для остальных, - сказал нахальный небожитель, - Я все еще «она», так что веди себя спокойнее.

- Я тебя знаю, - с трудом проговорил подавленный действительностью Баюн.

- Какая радость! – ехидно ответствовал мужчина. – Прошу сдержать овации и говорить по делу.

- Мне страшно представить, кого ты хочешь выдать за Кощея. В последнее твое появление здесь…

- Я был частным лицом, - с лица небожителя сошла улыбка. – И сделал то, чего не делал никто из вас. Родился, жил и умер человеком. Из этого должна была выйти хорошенькая шалость… Но жизнь человеческая совсем не так весела и беззаботна, как мне казалось сверху. Поэтому я предпринимаю новую попытку учинить величайшую шалость всех времен, и ты мне в этом поможешь.

Баюн не ответил. Да и что он мог ответить? Что он согласен? Так это было далеко от истины. Но и отказывать иконе авантюризма и хулиганства не мог. Удовлетворившись молчанием спутника и начав насвистывать незатейливую мелодийку, архангел Самаил под кодовым прозвищем «Сережа» откинулся на сидении, закинул ноги на спинку сидения перед собой и уставился в окно, провожая задумчивым взглядом редкие деревья и куцые кусты. Хвост Баюна невротически дергался: коту страшно было представить, о какой шалости может идти речь. Автобус въехал в область и с легкой руки небожителя пропал со всех возможных карт и средств наблюдения. Вместе со всеми пассажирами.

---

[Пролог: пока без изменений]

Я умудрилась написать несколько страниц, но они пойдут в качестве дополнения, когда основная канва истории пойдет в другую сторону, нежели задумывалось изначально. Так что пока я буду публиковать здесь (ведь изначально этот дневник и создавался для творчества) последовательные кусочки сказки, чтобы собрать ее под тегом "сирин, алконост, гамаюн" и закрыть гештальт, которому уже дохереллион лет. Да, в этой сказке будет Тот Самый Кощей, несмотря на то, что по вступлению этого и не скажешь. От более мрачной истории меня успешно отговорили разбушевавшиеся нехи.

Каждый из нас хорошо помнит сказки, которые сказывала нам бабушка, когда мы лежали, укутанные во всевозможные одеяла, и готовились уснуть. Тускло светила лампа, прикрытая журналом «Огонёк», и от ее приглушенного света по стенам плясали тени. Иной раз на стенах разыгрывался целый спектакль с участием Конька-Горбунка, а также всевозможных зайчиков, лисичек и Финистов ясных соколов. Бабушки нашего детства были горазды на выдумки, и помнили такие сказки, каких сейчас не найти и в архивах самых полных библиотек. Детство наше памятно этими поздними зимними вечерами и снами о Бабушках-Ягушках, и кошмарами о Кощее Бессмертном, который в исполнении бабушки выглядел в особенности устрашающе. Повзрослев, мы бережно сохранили воспоминания об этих сказках в своем сердце, но дети наши уже не услышат их. На смену нашим сказкам пришли другие, и в них нет уже места для Змея Горыныча, Ильи Муромца и прочих великолепных личностей. Мы забыли сказки, но сказки не забыли нас.

Дочитать пролог.

Не каждый знает, что каждая сказка основана на былине, а былина как определение произошла от слова «быль», то есть – действительность. Жизнь наша менялась, строились и рушились города, начинались и завершались великие войны, и лесов непроходимых с топями да избушками становилось все меньше и меньше. Жители сказок отступили, пережили становление и падение СССР, обсудили лихие девяностые, медленно вползли на чадящей печи в нулевые. И все шло бы своим чередом и дальше, если бы не одно обстоятельство. Раз в пятьсот лет Кощей Бессмертный в обязательном порядке женился. Таким нехитрым образом поддерживалась связь с человеческим миром, сохранялась в человеческих сердцах память о мире сказочном (во всяком случае, именно так звучала официальная версия).

Кощей, стоит отметить, слыл мужчиной порядочным. Каждая Василиса возвращалась в отчий дом в целости и сохранности. Становилась впоследствии верной женой какого-нибудь Ивана, затем матерью, а в положенный срок и бабушкой, рассказывающей многочисленным внукам и правнукам сказки о сказочном мире, в котором побывала. Вера человеческая теплилась в доверчивых детских сердцах, ширилась и питала таким образом жителей волшебного мира. Безо всех этих манипуляций существование сказочного среза реальности, по словам Кощея, делалось совершенно невозможным.

И вот, после всех треволнений политического свойства, настал тот час, когда очередная Василиса должна была быть приведена к алтарю и сочетаема законным браком с занесением в Книгу. Только мир человеческий изменился порядочно, и найти достойную Василису, способную пронести через века очередную сказку, неожиданно стало очень сложно, чтобы не сказать - невозможно в принципе. Посему Бессмертному Кощею пришлось обратиться к главному авантюристу и завсегдатаю всех возможных тюрем Баюну. Ничего хорошего из этого выйти не могло, но положение становилось отчаянным, посему Бессмертный спрятал все ценные вещи в подвал, повесил на дверь подвала пудовый замок и выслал за Баюном самых быстрых посланников, каких только смог найти. Баюн, вырванный кощеевыми посланцами из цепких крыл правосудия, взялся за выполнение задания, не вникая в его суть, поскольку неприкосновенность на время исполнения считал решающим доводом к тому, чтобы взяться за дело.

Сделав Кощею ручкой, Баюн покинул сказочный лес, насвистывая веселую песенку и радуясь теплому солнышку. За всеми его перемещениями зорко следил Бессмертный, а на пятки ему наступал отряд полиции особого назначения, посланный Золотым Городом с тем, чтобы скрутить преступника сразу же, как только нога Василисы переступит порог кощеевого замка. Но Баюн не был бы Баюном, если бы его это хоть сколько-нибудь беспокоило. Что его действительно волновало – так это то, зачем Кощею на самом деле нужна именно Василиса, да еще и непременно раз в пятьсот лет и обязательно с какой-то Книгой…

---

[ну ок]

Дочка взяла мой скетчбук и играла с ним. Подхожу к её столику, и что бы вы думали там открыто. Ну конечно же.

---

[про сказку]

Начала набирать новый вариант сказки с тем самым Кощеем, и на ноуте (только на нем) отвалился интернет. Нет, дорогой, ты хотел, чтобы я писала, я напишу.

---

[прекрасное]

 trollkvinne принесла прекрасное. Может кто-то уже видел, а я нет. Дорогой, отсыпь костей, бульончик сварю, пирожки сварганю

---

[нашла прекрасное]

2013 год. Тогда я уже жила в Питере, но приезжала домой на лето, и мой опыт жизни в Одинцовском доме еще был вполне свеж в памяти. В итоге все это вылилось во вполне себе хорошее, кмк, стихотворение. Удачи при прочтении.

Я ставлю зеркало коридорами,
Я ставлю зеркало сзади прежнего.
Всю жизнь бежишь, да гремишь подковами,
Чтоб вдруг услышать "диван твой - бежевый".
Чтоб вдруг услышать "а шкаф твой - беленький,
И окна ночью не занавешены.
Зажги мне свечку, коль стала смелою.
Узнаешь, в ком ты теперь замешана.
Узнаешь, с кем миловаться станется,
Узнаешь, с кем полюбить приходится.
Да только кто же с тобой останется,
Когда за тобою такой погонится?
Послушай, барышня, я изменчивый.
Сегодня гладкий, а завтра с зубками.
Послушай, милая, завтра с вечера
Ты будешь плакать едва не сутками,
Я обеспечу, я гарантирую.
Поставь мне свечку, взгляни на темное.
Я, верно, душенька, вас фраппирую
Своею яростью неподъемною?
Да ты не бойся, я буду ласковым.
Кто в дом войдет, сей же час откинется.
А посему приглашай с опаскою
Всех тех, кто меня позовет латиницей".
Я ставлю зеркало коридорами,
Я ставлю зеркало сзади прежнего.
Всю жизнь бежишь, да гремишь подковами,
Чтоб вдруг услышать "я буду нежным".
Чтоб вдруг услышать "я буду верным, но
И ты тогда обещай мне, милая,
Что будешь ждать меня поздно, затемно,
Не важно, страшный я иль красивый.
Не важно, демон иль тварь ползучая,
Не важно, ел ли тебе подобных.
Ты самая, самая, самая лучшая
Из всех, кого я когда-либо пробовал".
И обещаешь, и платье белое
Из шкафа белого достается.
Чтоб вдруг сказалось "Ебать ты смелая".
И где-то в зале посуда бьется,
Летают стулья, играет ветер
В разбитой люстре и мертвом теле.
И ты одна во всем белом свете,
И это все, блять, на самом деле.

Я ставлю зеркало коридорами,
Я ставлю зеркало сзади прежнего.
Всю жизнь бежишь, да гремишь подковами,
Чтоб вдруг услышать "Еда несвежая".
И обреченно потопать мыться.
Лежать в воде, наблюдая тихо,
Как он пытается помолиться,
Чтоб стать чуть больше, чем просто прихоть.
Чтоб стать чуть больше, чем "мы соседи",
Чтоб стать чуть больше, чем "привиденье".
И вдруг взгрустнется. И ты поверишь,
Что это все, блять, на самом деле.
Пусть здесь поставится многоточие,
Я не люблю далеко заглядывать.
И наша будущность не закончена,
И... обернитесь, теперь он сзади вас.